Виновником дальневосточного «атомного ада» стал человеческий фактор. Вернее, сразу нескольких таких факторов — случайностей, каждая из которых сама по себе выглядела вполне безобидной. Однако, наложившись друг на друга, они спровоцировали техногенную катастрофу — одну из крупнейших ядерных аварий за всю историю советского Военно-морского флота.
Горячий улов торпедолова
Место трагедии — бухта Чажма, территория судоремонтного завода №30 ВМФ СССР, расположенного неподалеку от закрытого поселка Шкотово-22. До Владивостока по прямой менее 50 километров.
Дата жуткого ЧП — 10 августа 1985 года.
В это время здесь среди других кораблей Тихоокеанского флота, требующих ремонта или выполнения плановых технических работ, находилась атомная подлодка К-431.
Построенная еще в 1965-м, она за 20 лет службы «намотала на винты» более 180 000 миль. Периодически субмарину отправляли на рембазу, чтобы, согласно регламенту, загрузить новое ядерное топливо. В середине 1985-го как раз подошло время провести очередную замену элементов активных зон в обоих реакторах, которыми снабжена силовая установка подводного ракетоносца.
На первом из них работы выполнили штатно. А вот со вторым возникла неувязка. Когда после загрузки новых элементов реактор закрыли крышкой и стали проверять герметичность ее установки, выяснилось, что крышка пропускает воду. Специалисты — офицеры береговой технической базы — сообразили: причиной тому посторонний предмет, случайно оказавшийся на герметизирующей прокладке, скорее всего кусок электрода, случайно оброненный сварщиком.
Решили о возникшей на К-431 неполадке «наверх», в Техническое управление ТОФ, не докладывать — во избежание «фитилей» от начальства, а исправить допущенную оплошность втихаря. Открутить крепеж крышки, приподнять ее краном, убрать злосчастный электрод и снова поставить крышку на место.
Эту «спецоперацию» отложили на следующий день — 10 августа. Казалось, все складывалось благоприятно для обеспечения скрытности работ от глаз руководства и флотских инспекторов: ведь это был выходной — суббота, начальники отправились отдыхать. Однако именно такой «плюс» обернулся «минусом», который в итоге и спровоцировал страшную катастрофу.
Сперва дело шло по плану. Многотонную крышку освободили от фиксировавших ее гаек, подцепили стропами к плавучему крану, стали осторожно поднимать. Вместе с «колпаком» реактора пошла вверх и компенсирующая решетка, предотвращающая начало цепной реакции внутри «атомного котла». Однако опытные офицеры прекрасно знали, на какое расстояние ее можно вытянуть наружу, чтобы не возникло опасности запуска ядерного процесса. Крановщик по их команде с ювелирной точностью подтянул наверх крышку. Теперь оставалось только обследовать открывшуюся под ней зону изолирующей прокладки, найти и убрать кусок постороннего металла. Восемь офицеров и два матроса направились к открывшемуся «чреву» реакторного отсека.
Казалось, еще совсем немного времени пройдет, и все проблемы с ремонтом реактора на К-431 будут решены, так и оставшись неизвестными начальству. А значит, сотрудники завода, задействованные на ремонте ракетоносца, обойдутся без выговоров и, может, даже получат премии.
Но вдруг…
Неподалеку по бухте Чажма прошел на довольно приличной скорости катер-торпедолов. Поднятая им волна качнула плавучий кран. Тот в результате поддернул вверх висящую на стропах крышку вместе с компенсирующими элементами реактора. Они поднялись слишком высоко и перестали «запирать» активную зону. Это спровоцировало начало цепной ядерной реакции.
За считаные мгновения выделилось громадное количество энергии, и произошел тепловой взрыв.
Золотая улика
Его волной тех, кто находился у реакторного отсека, буквально испепелило. На корабле начался пожар. А главное — взрывом выбросило вверх все содержимое атомного реактора. Образовавшееся радиоактивное облако стало оседать на соседние корабли, заводские пирсы, корпуса, на залив, на окружающие его сопки... За ними был поселок, где находились тысячи ничего не подозревавших людей.
После случившегося важнейшая задача — принять меры для ликвидации последствий возникшего радиационного загрязнения. К этим работам приступили в прямом смысле по горячим следам. Первыми на место аварии прибыли группы моряков с находившихся поблизости кораблей. Они начали борьбу с разбушевавшимся на К-431 пламенем.
Поначалу радиационную обстановку на аварийной АПЛ и вокруг нее никто не контролировал. Лишь позднее, когда огонь оказался уже потушен, к месту ЧП прибыла аварийная флотская команда, в составе которой находились и офицеры химзащиты, имевшие необходимую аппаратуру.
Насколько мощным был уровень излучения в момент ядерной катастрофы, узнали благодаря страшной находке. При обследовании местности вокруг подлодки удалось обнаружить фрагмент руки одного из погибших офицеров. На уцелевшем пальце поблескивало золотое обручальное кольцо. Поднесенный к нему измерительный прибор зафиксировал сумасшедший показатель радиации — 90 000 рентген в час (втрое больше, чем на Чернобыльской АЭС!).
«Извержением» реактора сильно повредило саму К-431. В результате взрыва оказался изуродован прочный корпус субмарины, в нем образовалась трещина-разлом. Внутрь АПЛ стала поступать вода.
Свою версию того, как развивались события дальше, изложил в воспоминаниях, опубликованных на рубеже веков в военно-техническом альманахе, В.М.Храмцов. Летом 1985-го он в чине контр-адмирала командовал 4-й флотилией атомных подводных лодок ТОФ, в состав которой входила «четыреста тридцать первая».
«…Я прибыл на завод… Стало ясно — К-431 тонет, реакторный отсек заполнен водой, вода уже поступает в кормовые отсеки. Решение пришло сразу: аварийную лодку надо посадить на осушку (подтянуть на мелководье. — А.Д.)… Но для этого необходимо… освободить К-431 от всякого рода концов: швартовов, электрокабелей, вентиляционных систем, переходного и энергетического мостиков. …В этот момент к аварийной АПЛ подошел морской буксир. Я дал команду его капитану тянуть К-431 на берег до посадки на грунт... Затем прибыла с флотилии аварийная партия... В ее составе были только офицеры штаба флотилии. Они осушили реакторный отсек. АПЛ подвсплыла, потом заварили рваный борт… Вместе с аварийной партией прибыли офицеры службы радиационной безопасности (СРБ) флотилии и начали обмеры зоны аварии. Матросы срочной службы не использовались. Работа продолжалась до 23 августа… 23 августа я на буксире перевел К-431 через залив Стрелок в бухту Павловского (основную базу 4-й флотилии), к «нулевому» пирсу…»
Увы, отправить на «атомную свалку» пришлось и еще одну жертву чажминской катастрофы — подлодку К-42 «Ростовский комсомолец», которая также находилась на ремонте и была пришвартована к пострадавшей К-431. Ремонтные работы на этой субмарине закончились незадолго до 10 августа, и она уже вот-вот должна была вернуться к боевой службе. При взрыве «сорок вторая» не пострадала, однако на нее осела значительная часть радиоактивного облака. В результате уровень загрязнения оказался столь высок, что попытки «отмыть» от него корабль посчитали нецелесообразными. Полностью исправная К-42 была исключена из состава ТОФ и переведена в бухту Павловского для последующей утилизации.
ЧП на К-431 постарались «замаскировать». Ситуация с самого начала складывалась парадоксальная: руководители, имевшие непосредственное отношение к работе судоремонтного завода, «подстилая соломку» под собственные служебные карьеры, докладывали «наверх», что ничего особо страшного в бухте Чажма не произошло. Флотское руководство, приняв такие объяснения, сразу выдало директиву: ликвидировать все последствия аварии к понедельнику, 12 августа. Конечно, это было нереально.
В качестве информационного прикрытия (ведь факт того, что одна из АПЛ Тихоокеанского флота получила повреждения, совсем замолчать было трудно) стали тиражировать версию-«лайт»: мол, на лодке произошел взрыв аккумуляторной батареи. Про мощный выброс радиоактивных веществ — молчок.
В неведении держали жителей Шкотово-22. Самого взрыва они не слышали: поселение загораживала от территории судоремонтного завода сопка. Но последствия случившегося могли пагубно сказаться на любом из шкотовцев. Чтобы не создавать паники, нескольким тысячам обитателей поселка ничего не стали сообщать о том, что в окрестностях «наследило» радиоактивное облако. Людям не разъясняли, какие меры безопасности следует соблюдать в связи со случившейся аварией. Мероприятий по налаживанию медицинского контроля за их здоровьем, выявлению степени полученного облучения организовано не было. В результате никто из этих людей не знал, какую дозу он подхватил «в подарок» от взорвавшегося на К-431 реактора, а многие продолжали и впоследствии набирать опасные для здоровья рентгены. Судя по информации, появлявшейся в СМИ в постсоветское время, среди жителей поселка возросла доля тех, у кого диагностирована онкология.
И еще одна красноречивая «метка времени». Поскольку слухи о происшествии все-таки могли просочиться в массы шкотовцев, предусмотрительное начальство решило обрубить все возможности распространения такого «сарафанного радио» за пределы поселка. Для этого Шкотово-22 попросту отключили от телефонной связи с внешним миром.
«Шило» поможет
Ученый-ядерщик, доктор наук Анатолий Чечуров в 1985-м руководил подразделением Курчатовского института, занимавшимся безопасностью и надежностью атомных установок на кораблях.
— О происшествии в Чажме мы узнали практически сразу же. У нас была налажена оперативная связь с флотскими частями, — рассказывает Анатолий Михайлович. — А вслед за тем меня включили в состав межведомственной экспертной комиссии. Пришлось срочно вылететь на Дальний Восток.
Я и другие сотрудники института, занимавшиеся корабельными реакторами, хорошо знали моряков, обеспечивавших эксплуатацию атомных установок на подводных лодках, в том числе и с ТОФ. Они приезжали к нам на обучение и стажировку. Так что с офицерами, которые погибли при взрыве К-431, мне приходилось до той трагедии пересекаться.
Это были опытные специалисты. Но опытность порой, увы, оказывает медвежью услугу: возникает определенная самоуверенность. Вот и здесь так получилось. Они ведь знали, на сколько можно безопасно поднять крышку реактора с компенсирующей решеткой. Но чтобы сэкономить время, решили сделать это «подсобными средствами». В соответствии с требованиями безопасности в подобных случаях нужно для подъема (у флотских говорят — «подрыва») крышки применять специальные жесткие упоры, не допускающие никакого перекоса, а здесь воспользовались простыми стропами.
Вдобавок ради пущей конспирации решили, вопреки установленным правилам, не объявлять команду «Атом», которая диктовала бы всем в бухте, на территории завода необходимость соблюдать особую осторожность и максимально ограничивать передвижение в районе выполнения работ с реактором. Как мне рассказывали, единственное, что было сделано для подстраховки, — вывесили на брандвахте у входа в бухту сигнал ограничения скорости кораблям, идущим в Чажму. Но торпедолов проигнорировал это предупреждение.
Довелось потом слышать, что упомянутый катер вышел в плавание 10 августа отнюдь не по служебной надобности. Якобы при расследовании выяснилось, что на торпедолове несколько флотских утром в субботу отправились порыбалить и к полудню как раз возвращались с уловом.
Прибыв в Чажму, члены нашей комиссии работали на территории завода №30. Естественно, побывали и на самой К-431. Запомнилась картина: моряки сдирают обшивку с возвышающейся над водой части корпуса лодки. Сильно «фонящий» металл грузили на баржу и увозили для захоронения…
Чтобы ослабить радиоактивное излучение, реакторный отсек аварийной К-431 залили бетоном. Впоследствии, уже в «нулевые» годы, подлодку утилизировали на спецпредприятии «Звезда».
Погибших при взрыве моряков похоронили с особыми мерами предосторожности. Взрывом этих людей буквально перемололо. При проведении поисково-спасательных работ удалось найти лишь небольшие фрагменты тел. Останки оказались сильно облученными, а потому их с соблюдением всех мер радиационной безопасности кремировали в заводской печи. После этого пепел поместили в 10 металлических капсул и захоронили их в глубокой траншее, накрыв сверху толстым слоем бетона и земли.
К моменту нашего прибытия на место аварии запредельный поначалу уровень радиации уже значительно снизился, а образовавшееся радиоактивное облако уползло, перевалив через сопки, к соседнему заливу. Однако среди ликвидаторов некоторые успели схватить серьезные дозы. Их отправляли в военно-морской госпиталь.
Многие моряки, а вместе с ними и мы, командированные, боролись с нежелательными последствиями облучения «народным методом»: принимали внутрь «шило». Так в обиходе называли медицинский спирт. Способ был уже хорошо проверен на практике. Дело в том, что выпитый спирт способствует активизации обменных процессов в организме, благодаря чему из него гораздо быстрее выводятся радиационные частицы.
Эффект двух «Ч»
По воспоминаниям адмирала Храмцова, территорию, загрязненную радионуклидами, разделили на две зоны. Первая из них — сейчас мы назвали бы ее «красной» — участок акватории бухты, пирс и часть заводских построек в радиусе 150 метров от аварийной подлодки, где зафиксировали наивысший уровень радиации. Ликвидационными работами там занимались моряки и специалисты СРБ 4-й флотилии.
Зону выпадения радиоактивных осадков за пределами этого «пятна» — оставшуюся территорию завода, сопки, строения береговой технической базы — чистили «военные ликвидаторы, силы Приморской флотилии, силы гражданской обороны и химслужбы ТОФ, личный состав береговой технической базы». Адмирал подчеркнул, что «рабочие, служащие завода, население поселка к работам по ликвидации последствий взрыва не привлекались, за исключением нескольких десятков человек, которые работали в энергоблоках, котельных, насосных станциях».
Всего устранением следов аварии было занято свыше 2000 человек.
Количество пострадавших из-за взрыва реактора на К-431 в разных документах оценивается по-разному. Например, удалось найти ссылки на обвинительное заключение военного трибунала ТОФ, датированное июлем 1986 года. Там упоминаются 86 человек, которые получили в итоге облучение разной степени. В докладе независимых экспертов, подготовленном позднее, число облученных куда больше — около 290. Среди них 10 получили острую лучевую болезнь.
По данным, собранным исследователями на исходе века, когда «колпак» секретности над этой трагедией чуть приподнялся, к середине 1990-х моряков, работников завода, жителей поселка Шкотово-22 с признаками радиоактивного облучения насчитывалось уже около тысячи. К этому времени увеличилось и число жертв трагедии: несколько ликвидаторов умерли от лучевой болезни.
Выводы экспертных комиссий были подытожены в сентябре 1985-го. Работу закончили также и военные следователи. Летом 1986 года состоялся суд. Его документы засекречены, однако некоторые сведения о результатах заседаний удалось найти в публикациях последнего времени.
Непосредственных участников «подпольного» ремонта реактора 10 августа, кончившегося взрывом, привлечь к ответственности оказалось невозможно: эти люди погибли. В итоге наказаны были двое: руководитель работ по перезарядке активных зон реакторов на К-431 капитан 3 ранга В. Ткаченко и командующий 4-й флотилией АПЛ ТОФ контр-адмирал В. Храмцов. Впрочем, наказания оказались щадящими. Ткаченко с учетом того, что он активно работал на ликвидации последствий аварии и получил при этом серьезное облучение, дали 3 года условно. А Храмцов, как он сам написал в воспоминаниях, «получил неполное служебное соответствие от ГК ВМФ». Впоследствии адмиралу удалось доказать, что в этой аварии его вины нет, и взыскание с него сняли.
Следы атомной катастрофы К-431 не исчезли и до нынешнего времени. Как сообщено в одной из публикаций, подготовленных с использованием данных военных специалистов, «остаточное долго действующее радиоактивное загрязнение местности и донных отложений в районе бухты Чажма прочно локализовано и не может привести к нежелательным последствиям».
В некоторых статьях, где упоминается чажминская трагедия, их авторы акцентируют внимание на том, что из засекреченной аварии 10 августа 1985 года не было сделано должных выводов. А это чуть позже позволило случиться Чернобылю.
Тот же адмирал Храмцов написал: «Если бы после катастрофы в Чажме прозвучали правдивые доклады вплоть до Генерального секретаря ЦК КПСС… или хотя бы до министра обороны — уверен, что тогда были бы приняты организационные меры, в т.ч. созданы комиссии по проверке всех ядерных объектов... Тогда и на Чернобыльской АЭС были бы сделаны выводы из катастрофы в Чажме и, возможно, не пришел бы черный для всей планеты день — 26 апреля 1986 г.».
У Анатолия Чечурова иное мнение.
— Мы постоянно занимались изучением реальных и даже гипотетически возможных ЧП с реакторами. Разрабатывали правила для обеспечения безопасности и надежности их работы. Вот и после происшествия в бухте Чажма была выпущена новая порция таких документов. Но охватить инструкциями абсолютно все ситуации невозможно.
С учетом аварии на К-431 были впоследствии внесены некоторые конструктивные изменения в судовые реакторы. Например, постарались предотвратить на будущее саму возможность того, чтобы при подъеме крышки вместе с ней шла вся компенсирующая решетка. Разделили эту систему на несколько секций. В таком варианте даже повторение случая 10 августа не повлекло бы столь серьезных последствий.
Что же касается Чернобыля, то в его трагедии больше виноваты политики, стоявшие во главе страны. «Сверху» на ядерщиков постоянно давили — добивались скорейшего внедрения атомных реакторов новой конструкции. У нас тогда было серьезное отставание от американцев по ресурсным характеристикам атомных установок — длительности работы реактора на полной его мощности. А потому очень активные меры предпринимались, чтобы улучшить этот показатель.
Свою лепту в решение проблемы пытались внести и те, кто работал в Чернобыле. Другой вопрос, что получилось у них чересчур топорно, и это привело к катастрофе. Объяснения подобным «лихим» действиям совпадают и в чажминской, и в чернобыльской авариях. Высококвалифицированные специалисты в обоих случаях нарушили инструкции, имея внутреннее убеждение, что уж они-то знают повадки атома досконально, а потому могут с ним вести себя «панибратски».
