Судя по всему, без серьезных изменений в законодательстве сумасшедших психопатов заранее не вычислить. История «казанского стрелка» Ильназа Галявиева, расстрелявшего школу, как раз об этом.
Что важнее — права отдельной личности или безопасность общества? Вопрос философский и риторический. Важно одинаково и то, и другое. Однако, как это часто у нас бывает, благие намерения могут привести в итоге к тому, что силовики получат реальную возможность копаться в персональных данных российских граждан.
Дело в том, что уже лет тридцать как в нашей стране не существует психиатрического учета. Его критерии размыты и неясны, в них путаются не только медицинские чиновники и юристы, которые вообще ни в чем толком не разбираются, но даже обычные психиатры.
Вопрос возвращения обязательного учета психиатрических больных поднимался неоднократно, но никто не хочет брать на себя ответственность и прослыть душителем прав и свобод.
Все выучили назубок, что психиатрия — это карательный орган и лучше уж «посох и сума».
Психические заболевания в нашей стране стигматированы настолько, что люди терпят до последнего, лишь бы не поставили клеймо психов, нередко именно это и ведет к трагедиям.
Психиатры рассказывают, что иногда родители привозят в отделение своих деточек, по месяцу или по два находящихся в кататонических ступорах.
Застыл в одной позе, ничего не ест и не пьет — требуют, чтобы ребенка быстро починили. Потому что уверены, что это у него обычная депрессия. «Как диагноз? Почему диагноз? Лучше уж в армию, чем психиатрический диагноз», — да, доходит и до такого. Как будто бы это лучше — в армию и автомат в руки.
Так что винить родителей «казанского стрелка», что они не побежали по врачам, когда сын стал вести себя неадекватно, а сбежали от него сами, бессмысленно.
Мы, кажется, все такие.
При этом мы живем в мире, когда границы психической нормы невероятно расплывчаты. Нормальным считается практически все. Родившись девочкой, хочешь быть мальчиком — будь. Хочешь жить со своей собакой — имеешь полное право. Считаешь себя богом — почему бы и нет? Разумеется, когда новоявленный бог берет в руки ружье и идет отстреливать свои «творения» — это уже не норма, но как, на каком этапе отследить, когда социально приемлемое и даже кем-то одобряемое поведение перестает быть таковым?
Неужели надо допустить массовый расстрел школы, чтобы понять — это не особенности свободной личности, человек болен.
Хотя многие из тех, кто считается условно нормальным, имеют дома оружие или планируют его получить. И даже если они когда-то лежали в психиатрической больнице, это не возбраняется.
Да, по закону стоящим на психиатрическом учете иметь оружие нельзя. Но чтобы человека официально поставили на такой учет, он должен начудить по-крупному. И даже в этом случае он может с него сняться через суд.
Обычно, выписываясь из психбольницы, пациент вообще не обязан появляться в ПНД по месту прописки. Зачем ему лишние проблемы? Стоишь на учете — не оформишь водительские права, не сможешь купить оружие, не возьмут на приличную работу.
В лучшем случае самые сознательные могут добровольно находиться в ПНД на консультационном наблюдении, то есть, если захотели, пришли, выписали рецепт на таблетки — и адью.
Кстати, районные психиатры, если честно, поддерживают такую практику. Потому что если их учетный натворит что-нибудь, то все шишки посыплются именно на них. А так — нет больного, нет проблемы.
И вот Вася Пупкин с диагнозом F-20 «шизофрения» решил получить лицензию на оружие. Или же он сошел с ума, уже имея оружие, и психиатры даже об этом узнали. Что им делать в таком случае?
Оказывается, Росгвардия регулярно пишет запросы медикам: у нас имеется несколько тысяч человек с лицензиями на оружие. Нам не нужны их диагнозы, но не могли бы вы сказать, не попадал ли кто-либо из них в ваше поле зрения?
А в ответ психиатры шлют силовиков лесом: в соответствии с законом.
Потому что есть 323 ФЗ, а в нем тринадцатая статья. Соблюдение врачебной тайны. «Сведения о факте обращения гражданина за оказанием медицинской помощи, состоянии его здоровья и диагнозе, иные сведения, полученные при его медицинском обследовании и лечении, составляют врачебную тайну». Без согласия пациента какие-то сведения о нем можно сообщать только жестко регламентированно — суду, прокуратуре или правоохранительным органам в случае возбуждения уголовного дела.
Но никак не Росгвардии. Хотя именно Росгвардия и раздает налево и направо оружие, получив справку от Васи Пупкина, что на учете он не состоит.
Психиатры в своих действиях тоже жестко ограничены. Они как священники. Так как согласно ФЗ 323 действительно не имеют права сообщать о своих опасных пациентах.
К примеру, лежит в больнице мужчина с бредом ревности и признается: дескать, он уверен, что жена ему изменяет, а дома у него охотничий карабин, и как только он выйдет на свободу, то покажет ей, где раки зимуют. И что делать врачу? Только намекнуть супруге. А уж она пусть решает, бежать ли ей в полицию или печь пироги, встречая мужа из больницы. Авось пронесет. Да по большому счету психиатры даже родственникам сигнализировать об этом не обязаны, пока пациент не даст письменную расписку о том, что не против, чтобы сведения о его здоровье были разглашены третьим лицам.
«Получается тупик. Если мы дадим понять, что наш больной в принципе может быть опасным, то нарушим закон. А если промолчим, то поставим под удар человеческие жизни», — признаются врачи. «Даже когда нам из Росгвардии присылают конкретный список и мы в нем видим знакомую фамилию, то не имеем права отвечать».
В идеале обязательный психиатрической учет в нашей стране нужно вернуть, а иметь право пробивать своего «клиента» на предмет, лечится он или нет у психиатра, должна сама Росгвардия. Но для этого ФЗ 323 должен быть изменен или доработан, а полномочия этой структуры расширены. Как у суда и следствия.
Но вы представляете, говорят правозащитники, что начнется в нашей стране, если дойдет до такого? Что останется от персональных данных граждан, если к ним хотя бы подпустить силовиков, сначала по одному вопросу, затем по второму...
С другой стороны, росгвардейцы же тоже выполняют свои профессиональные обязанности.
Гораздо проще предложить им регулярно самим ходить по адресам, кому они там навыдавали разрешение на оружие, и уговаривать: если вдруг сойдете с ума, сдайте его добровольно, от греха подальше.
Так что, получается, единственное реальное предложение из всех, озвученных президентом после расстрела в Казани, — это поднять возраст покупки оружия до 21 года. А все остальное — из разряда «давайте о чем-нибудь поговорим, чтобы не скучно было ждать очередную трагедию».
