Утверждение «история ничему не учит» лишь отчасти справедливо. Ибо еще как учит, продолжает упрямо и твердо менторствовать. Во всемирном школьном классе, где сменяются поколения, отличников единицы, а второгодниками становятся на века и тысячелетия. Величаво равнодушный, терпеливый Педагог не мытьем, так катаньем, не сердечным увещеванием, так розгами, не теорией, так практикой настаивает на вызубривании прописных истин, а плохо поддающиеся просвещению и не могущие усидеть за партами, шастающие по континентам тугодумы платят за допущенные ошибки своими сломанными судьбами, личным исхлестанным опытом, собственной исполосованной шкурой.
Как быть с жертвами?
Прошлое набило оскомину? От него воротит? Неинтересны, банальны рассуждения о Сталине, Ленине, Гитлере, Пол Поте, государственных переворотах и революциях? Надоели всхлипы об утраченных сослагательных возможностях?
Но как быть с миллионами невинных жертв? Кто их помянет, кто ответит за них? Их тоже забыть?
Никто не собирается отвечать. И задача такая не стоит. Нет насущной задачи с кого-то за что-то спрашивать.
Задача другая: придумать увлекательную, захватывающую, дышащую оптимизмом версию. Головоломку. Развлечь. Заморочить. А то и развеселить.
Поэтому фальсифицируется все. Вся нескончаемая отечественная бодяга-передряга — начиная с Октябрьского переворота и кончая подступами к сегодняшнему дню. Разбойники загримированы героями, герои названы врагами народа.
Памятник Феликсу Феликсовичу
Логично — в рамках дискуссии о реставрации памятника Феликсу Дзержинскому — водрузить пробный, компромиссный, примерочный монумент символическому предшественнику вождя ВЧК, его тезке Феликсу Юсупову, убийце Григория Распутина.
Не придется заново выбивать на мраморе имя, а только фамилию (более короткую).
Восторжествуют справедливая хронологичность и поиск меньшего зла: Феликс Первый, предтеча, осуществил кровавое деяние раньше, предвосхитил массовый террор и экономно ограничился укокошиванием одного клиента, а Феликс Второй, последователь, пустил в расход тысячи (если не десятки тысяч).
Лингвистически сочетание «Феликс Феликсович» воспринимается благозвучнее, чем языковыворотное «Эдмундович», и навевает тему родства, духовного отцовства и сложносоподчиненного перекрестного опыления: то ли отчество кочует от Дзержинского к Юсупову, то ли имя Юсупова наследуется Дзержинским — возникает невольная одухотворяющая перекличка эпох и эстафета вопросов: кто у кого учился и кто кому наследовал в очистительном уничтожительном процессе?
Эстетический аспект тоже не сбросишь со счетов: Феликс Юсупов был красавчик и щеголь (смотри портрет художника Серова), Феликс Дзержинский, с козлиной бородой и туберкулезной впалостью щек, — прямо скажем, соперничает с образом потрошителя из «Кошмара на улице Вязов».
В русле обсуждаемого исторического школярства проэкзаменуем наших предков: научило ли кого-нибудь и чему-нибудь конкретное единичное убийство (Распутина, а таких единичных «точечных» убийств совершалось в России середины-начала ХХ века с завидным постоянством множество: то Александр Второй, то Столыпин, то министры, то губернаторы, то рядовые чиновники и полицейские), научили ли чему-нибудь массовые казни «красного террора», если опять лелеем мечту монументально увековечить их организатора (близ бывшего «Детского мира» — в воспитательных целях?)? Ничему не научили кровопролития — даже ручейками-притоками соединившись в мощную кровавую реку, поглотившую страну.
Бомба
Простой, доверчивый, расположенный к народу (которого совершенно не знал) государь — много предпринявший ради освобождения замордованного люда из-под крепостного ига и, вероятно, полагавший, что может рассчитывать на любовь подданных — во всяком случае объективные (скажем так) мотивы для христианского умиротворения наличествовали, — был взорван после многочисленных покушений.
Назовем этого царя (для простоты обозначений и согласно школьной же терминологии) хорошистом, а то и отличником по ряду предметов — прежде всего морально-нравственного свойства и гуманитарного толка.
Но чистенький, в аккуратном мундирчике паинька-умник, естественно, раздражал мало и плохо образованных двоечников. У него — компания просвещенных реформаторов, у них — кодла бузотеров, прикрывающихся популистскими демагогическими лозунгами.
Начинается охота за чистюлей, идет запугивание инспекторов и прочей администрации условной гимназии (величиной в 1/6 планеты). В ход идут пули и пороховые арсеналы. Степан Халтурин (одна фамилия чего стоит!) закладывает бомбу под обеденную залу в Зимнем дворце. Чудом государь избежал гибели. Ненадолго.
После убийства Александра Второго начатые им преобразования свернуты и надолго забыты. Россия отброшена назад.
Выстрел, говорят специалисты, производит так называемую «отдачу»: пушка дергается вспять, приклад бьет в плечо, револьвер встряхивает держащую его руку. С нашей страной случились это трагическое «вспять». Оно усугубилось дальнейшим отбрасыванием назад 1905–1917 годами с последствиями, продолжающимися поныне.
Много изменили в бытии народных масс революционные катаклизмы? Исчезла эксплуатация, ликвидирована несправедливость, искоренены бедность, нищета? По-видимому, эти категории не поддаются корректировке при помощи выстрелов. По-видимому, выстрелы и казни усугубляют неблагополучие.
Доиграемся
Нам, потомкам, как относиться к преобразователям, перелицовщикам общества на удручительный (что бросается в глаза) лад и пошиб? К болтунишкам-маньякам, возглашающим речи с броневика, к недоучкам-семинаристам, прочему сброду тонкошеих вождей?
Продолжим несмываемые деяния палачей? Превратим плаху в матрицу? Или зададимся недоуменными сомнениями?
Допустим, допустим, Иван Васильевич Грозный хотел благополучия России. Но зачем отрубал руки крестьянам? Разве это повышало урожайность?
Допустим, допустим, Ленин хотел блага трудовому народу. Но зачем топить корабль с проститутками? Ильича раздражала порочность жриц любви? Расстрелом царской семьи не ограничился, развернулся во всю мощь и ширь (и мрак) недообученных, дефективных, с большими изъянами мозгов.
Допустим, допустим, Сталин не ведал о творившихся расстрелах, а расстрельные списки подписывали его коварные замы. Но не мог не обратить внимания: в тюрьмах оказались его недавние друзья-соратники. И — не заступился? Поверил наветам? Потрясающая наивность!
Вместо изредка постреливавшего бродячих собак и кошек государя (который сам накликал свое свержение) и сухорукого развязавшего Первую мировую войну кайзера пришли убийцы куда более впечатляющих масштабов. Но слышим и читаем: Адольф такой симпатичный, с усиками, а Коба такой патриотичный…
Носимся с ублюдками как с писаной торбой, играем в бирюльки, которые лишь кажутся безобидными. Обелять государственных преступников или не обелять? Восстанавливать памятник вампиру или не восстанавливать?
Заиграемся. Доиграемся.
Обслюнявить
Что будут знать будущие поколения о действительно ярких личностях, если приоритет отдан убийцам?
Был пьяница и драчун Есенин, сочинял стихи, крутил с женщиной старше себя, балериной, ее удавил намотавшийся на колесо экипажа шарф. Был наркоман Высоцкий, путался с француженкой. Что он сочинял — неважно. Вот мы сочиним — закачаешься. Позаковыристее мрачного Варлама Шаламова, вякавшего о погибающих в сталинских лагерях заключенных… Нужны — забава, анекдот, хеппенинг. Увлекательная байда — не о тихушных застенках и жертвах в крематорских печах, а чтобы обслюнявить. Например: будь у Сталина психотерапевт и поделись с ним Сталин сомнениями касательно кандидатур — Кирова, Бухарина, Троцкого, — услышал бы ответ: «Правильно, Иосиф Виссарионович, что их шлепнули. Вы наорали на Крупскую? Так ей, пучеглазой селедке, и надо, сама виновата».
Фантазируем дальше: если бы у Грозного был личный психолог, то посоветовал бы царю провести честную избирательную кампанию за право занять трон и выиграть дискуссию на всенародном вече…
Итог теоретизирований понятен: да, у Сталина была паранойя, но страной он руководил ужас как хорошо. Экселент!
