По гуманитарным дисциплинам успевал не хуже, чем по химии, алгебре и геометрии. Обожал черчение. Линии его отличались безупречной четкостью, воздушностью. Цифирь, уверенно выведенная черной тушью на жестком ватмане, очаровывала разборчивостью.
Поступил в автомобилестроительный. И пока учился, изобрел телефонный аппарат для глухих — с мигающей лампочкой. Каждая вспышка соответствовала определенной букве. Усовершенствовал мигания — претворил в пульсирующий электросигнал.
Провели испытания на добровольцах — один получил ожог ушной раковины. Трансформировали миниатюрный прибор в электрокресло с вибрирующими подлокотниками, возник спонсор — тюремное ведомство. Замаячила идея: поставить на поток производство электрических стульев и скамеек. Мой друг отклонил негуманный непредвиденный закидон. Был подлинный новатор. Первопроходец. Исследователь незнаемого. Инициатор невероятного. От его криейторства голова шла кругом. Да и упрямство зашкаливало. Внедрил книги с гарантированным сроком сохранности — после прочтения рассыпались в пыль, длительность срока неизнашиваемости зависела от пожеланий владельца. Недорассчитал, обманулся: листки стали сморщиваться на пятый день.
Озаботился проблемой часто ломающихся лифтов. Подъемные механизмы, по его мнению, конструировались топорно, не справлялись с вертикальным преодолением высоты. Смастрачил — привидевшуюся бессонными ночами — кабину с герметично смыкающимися дверями, скачущую вверх-вниз по ступеням. Можете вообразить чувства находившихся внутри волонтеров? Поистине неземную радость подъема и спуска, которую они переживали, пока их швыряло от стены к стене прыгающей камеры?
Главная обуревавшая его одержимость претерпевала воспаряющие метаморфозы. Бросил мараковать над сухопутным лимузином, уж очень медленным представлялось ему перемещение на бензиновой тяге, увлекся сверхскоростным сверхзвуковым воздухоплавательным агрегатом. Но дальше Африки на нем усвистать не мог. А хотел — сразу в ХХХ век. Поэтому перепрофилировал самолет в ракету с урановым движком. Чтоб достичь будущего в кратчайший срок. Был нетерпелив. Излишне восторжен. Из-за этого сталкивался с непониманием. В какой-то момент его стали сторониться, вышибли со всех должностей.
Его родители ездили на «Москвиче». Тесть и теща — на старой «Ниве». Сам рулил заржавленным «Запорожцем». Из этих колымаг, разобрав их на части, когда оказался на мели, без средств к существованию, скомпоновал амфибию. Проектом вплотную занялся, отбывая срок за хищёнку. Заболела дочь, денег на лекарства не хватало, стал ловчить. На свалке радиодеталей (по служебной принадлежности знал ее засекреченное местоположение) выбирал те, для изготовления которых требовались золото и платина, раствором для смывания драгоценных металлов счищал напыления и припай, надыбал два кило серебра. Заодно обнаружил на этой свалке недостающую комплектацию для своего детища.
Представитель завода, честный труженик, требовал на суде выдать умнику-энтузиасту, автору оригинальной версии отечественного «Крайслера», рационализаторское свидетельство. И диплом гения. Но неудавшегося расхитителя оштрафовали и арестовали. В зарешеточном заключении делал чертежи. После амнистии пробился на самые верха, объяснил важность и перспективность стратегических вояжей в отдаленные эпохи. И возглавил НИИ галактических и околозвездных вращений, так для маскировки означили подведомственную ему контору. Здание обнесли забором, охраняли автоматчики. Уж очень серьезной проблематикой занимались квалифицированные кадры этого учреждения, им открыли доступ к образцам челенджеров и лучших зарубежных гоночных моделей. Впрочем, опять не обошлось без накладок: фирма «Опель» скандально уличила наш образчик кабриолета, призера ралли Дакар — Париж, в слямзивании дизайна радиатора.
Скрепя сердце законсервировали компактный вариант рыдвана. Сосредоточились на танково-гусеничном крытом брезентом грузовике, пригодном массово перемещать в светлое завтра большие экскурсионные группы, чтоб люди воочию увидели воплощенные результаты своих усилий и достигнутое благоденствие детей и внуков.
Наше первое пробное экспериментальное путешествие не забыть. Я ехал на правах друга и на случай аварийной поломки. Потому что бригада, завершавшая сборку, плохо понимала, чем занимается. Над дублированием «Опеля» трудились элитарные инженеры, а многоместный автобус с прицепом кузова-пикапа склепал персонал среднего пошиба — но всех поощрили за ударный вахтовый почин.
Ехали мы, ехали (по кочкам и колдобинам), распевали песни, пока не грянули холода. Из-за царившего веселья никто поначалу не заметил заморозков, лишь обратили внимание: окна покрылись инеем. Моторист, вспомнив обычай наряжаться зимой в меха, попросил остановиться, выскочил на заснеженную улицу неведомого города, убил пробегавшую собаку, приняв ее за лисицу, изготовил шапку и напялил на голову. И мы, продолжая веселиться, даже еще более веселые, продолжили путь.
Ехали мы, ехали, но обратили внимание: некоторые пассажиры, когда заканчивались шутки и в паузах между песнями, начали поеживаться. Остановились — а проезжали мимо леса, — нарубили деревьев, втащили поленья внутрь и разожгли костер. Отогрелись, ехали-ехали, водитель закладывал такие кренделя, что дух захватывало, но мы не упускали повода пошутить и похохотать, хотя некоторые от дыма кашляли, что мешало песнопениям. Зато другие не жалели голосов и горланили за двоих, а то и троих. Очень хорошо было на душе.
Проголодались. Остановились на берегу озера, мужчины завязали брючины штанов, получились как бы мешки, наловили рыбы, заодно прихватили пару цапель, что охотились в камышах на лягушек, да и лягушек прихватили, женщины нарыли кореньев, и мы, нагруженные провиантом, помчали сквозь года; погода беспрестанно менялась: то жара и солнце, то дожди и метель. Настроение было преотличное, хохотал и водитель, он в приступе безумного веселья валился на пол, и мы влупились в угол какого-то строения.
Вернувшись, принялись ремонтировать покореженный караван-сарай. Так любовно мы назвали наш суставчатый многопрофильный экспресс. Увы, реанимации он не подлежал. Может, к лучшему. Мы помпезно угромаднили прообраз атомохода с ядерным реактором (внешне схожего с авианосцем) до платформы самосвала с высоченными бортами — будто лепестки, они могли охватить сотни, тысячи репатриантов…
Увы, слесари, токари, шлифовщики по инерции продолжали нарушать дисциплину, за стоявшим в сборочном ангаре гигантским остовом приглядывали плохо, коллективу навязали куратора. Он, хоть и прибыл из вышестоящего министерства, тоже начал, беря пример с остальных раздолбаев, лодырничать и прогуливать. Отбрехивался:
— На работу не пришел, потому что ночью повезли немецкого канцлера встречать.
Или сообщал:
— Мне друзья из МВД подарили универсальную отмычку. Ко всем машинам подходит. В любую бронированную могу проникнуть.
И — внаглую — тырил запчасти, панели приборных досок, упер карданный вал, спекулировал фурнитурой возле заводской проходной. Его грязный темно-серый кургузый костюм, задубевший в носке, пропитанный до несминаемости пылью и выхлопными газами, распирали напиханные в карманы диоды и гаечки, якобы необходимые для экономического отчета перед надзирающей инстанцией, — так он объяснял свое воровство и хвастал:
— У меня дома три роскошных фрака и два пальто.
Утверждал, что классно маракует в механизмах. Что ж, доверили ему исправить кривизну бампера. Провозился трое суток (любой пацан справится быстрее), то и дело заглядывал в брошюру-схему паровозных поршневых устройств, что коробило — он наше ноу-хау, плод интеллектуальных озарений, еще б к дрезине приравнял!
Перестали пускать его в цеха и мастерские. Запирали кабинеты. Он требовал ключи. Мы подначивали:
— У тебя же универсальная отмычка.
Строил огорченную рожу:
— Отобрали. Умолили отдать. Им «Хонду»… Вы же понимаете, не имею права сказать чью... — И таинственно понижал голос. — Ну, президентскую… Срочно понадобилось вскрыть…
Марш-бросок в будущее откладывали. Но подпирала необходимость демонстрировать успех. И вот загрузили в кузовище полнаселения…
Едва стартовали, отвалилось колесо. Потом второе. Заменили оба с помощью домкрата. Не ладилось с вращением баранки, заедал рычаг переключения скоростей. Не дошкандыбав до следующего десятилетия, махина-громадина дала обратный ход. Чем отчаяннее водитель давил на педали и кнопки, тем быстрее неслись вспять. Кричал куратор. А мой друг бледнел. На пределе вихревой трясучки мегатонный самосвал развалился.
Вокруг по бескрайней степи бродили лохматые чудовища с бивнями. Возле костра грелись закутанные в шкуры низколобые обезьяны.
Сомнений быть не могло: мы очутились в каменном веке.
Недавняя реальность стала недостижимым будущим.
