Но все-таки основной акцент в тексте был сделан не на Алексее — так звали того пастуха. В посте говорилось в основном о рабовладельце, который оказался героем республики, богатым конезаводчиком, патриотом, борющимся за восстановление традиций и за интересы государства, которые важнее личной выгоды. Пост собрал почти четыре тысячи лайков и восемьсот перепостов.
В комментариях к этому тексту, конечно, прозвучали националистические лозунги, и этого следовало ожидать, ведь акцент был сделан на национальности рабовладельца. И, конечно, люди ругали патриотов всех мастей, изобличая их неискренность и лицемерие.
«Если вам интересен этот случай, то, конечно, расследуйте его, — ответила я студенту. — Но не забудьте связаться с самим «рабовладельцем» и спросите, что он обо всем этом думает. Его позиция в тексте тоже должна быть отражена». Студент нашел его номер телефона, позвонил ему. В разговоре «рабовладелец» заявил, что не может вспомнить такого пастуха и что его табун насчитывает пятьсот голов, но однажды он действительно помогал какому-то человеку — узнав, что кто-то получил огнестрельное ранение и нуждается в помощи, отправил к нему своих помощников. Те отвезли его в больницу, где рану промыли и зашили.
Дальше студент встретился с самим освобожденным уже пастухом и выяснил, что, живя в своей родной деревне во Владимирской области, тот не работал, но временами где-то калымил, ухаживал за своими родителями, имеющими инвалидность, и получал от государства деньги за опекунство. Когда родители умерли, он остался без денег, «пил без просыху», не работал и в конце концов познакомился с кем-то неместным, который и увез его в горы Кавказа. Там он работал несколько лет на стройке, и ему, конечно, как он говорит, не платили. Потом, уже после ранения, попал к «рабовладельцу»-конезаводчику и теперь желает получить с него крупную компенсацию.
«Мне кажется, тут хитрят все», — написал мне в отчаянии студент, который не понимал, кто из этих двоих говорит правду.
И вот мой студент не знал, чью сторону выбрать. Я сказала ему, что ничью сторону выбирать не надо. Достаточно рассказать историю, не выкидывая из нее известных автору деталей. И тогда читатель, получив полную картину доступных фактов, то есть читатель, с которым не заигрывали, давя на его любимые мозоли, сам сделает свой вывод. При всей неоднозначности обстоятельств читатель сделал бы правильные выводы, и в конце концов разговор зашел бы о том, о чем он и должен был в такой ситуации зайти, — о безработице в регионах, о проблемах с алкогольной зависимостью, часто порожденной алкоголем, об ответственности, да, властей за это и о том, что с этим давно пора что-то делать. Разговор бы зашел и о том, что в такие ситуации часто, к сожалению, попадают люди спившиеся, порвавшие родственные и дружеские связи, и пусть они не виноваты в том, что кто-то преступно их слабостями пользуется, но и все-таки ответственность за свои личные слабости они тоже несут. Именно такая дискуссия называется здоровой. Здоровая дискуссия укрепляет общественный ум и имеет все шансы приносить в наше общество полезные социально-значимые изменения. Но беда в том, что такая история не выстрелила бы, не стала бы вирусной, не собрала бы столько лайков и не вызывала бы такой бурной дискуссии. Поэтому она была докручена до вирусной. Она утратила статус правды. Но и статут лжи она не приобрела. И вот это большая проблема современного мира, которую я называю «фрагментарной правдой».
Мы, конечно, знаем, что ложь не может быть сильнее правды. Как бы ложь ни старалась, все равно рано и поздно придет правда и расправится с ней. Только нужно дать ей время. И когда правда придет, лжеца пристыдят, опозорят и откажутся верить ему в дальнейшем. Но почему-то всего этого с разоблаченными лжецами давно не происходит. Позора для лгущих нет. Почему же? А потому, что ложь и фейки, как и настоящие вирусы, начали приспосабливаться к окружающей среде и мутировать в ней.
Допустим, у меня была бы задача очернить патриотов. Каких — неважно. Я взяла бы патриота, придумала бы о нем гнусную историю и выдала аудитории. Аудитория бы возмутилась патриотом и его вымышленными действиями, моя история ушла бы в народ. Но рано или поздно, а в случае откровенной лжи скорее рано, появилась бы правда и уличила меня во лжи. Это если бы моя история была откровенной ложью. Но многие современные истории таковыми назвать нельзя.
Теперь еще пример — я беру правду (человек провел одиннадцать лет в горах, работая и не получая за свой труд плату), вынимаю из нее пару фрагментов и вставляю вместо них несколько искусственно взвинченных, додуманных, натянутых и преувеличенных деталей. Правда искажается и перестает быть правдой. Да, для того чтобы солгать, не обязательно произносить откровенную ложь. Можно просто чего-то не договорить. Что, не провел человек одиннадцать лет в горах? Было такое? Да, было, было. Что, его не оставили без оплаты за труд? Да, и такое было. Но ведь в том и поворот, что эта история заставляет возмущаться не теми фактами, которыми нужно в этой истории возмущаться. Она заставляет ненавидеть представителей определенной национальности, а вместе с ними всех патриотов и притворных богатеев. Для чего же это делается и кому это нужно? Мой ответ — это нужно большинству. Это нужно самой волонтерской организации, но еще больше это нужно обширной части читателей.
Не думаю, что волонтерская организация, рассказавшая историю в соцсети, вела информационный подкоп под республиканских героев, власть и патриотов. Ей просто нужны были внимание, лайки и перепосты. А тот, кто писал текст, знал, на какие болевые точки стоит поднажать, чтобы пост ушел в массы и имя организации прозвучало. Но бывает и так, что вот эти болевые точки бередят не ради популярности и лайков, а для создания общего зуда недовольства жизнью у большого количества людей. Когда у человека долго и постоянно зудит от регулярно получаемой информации, он привыкает к этому зуду, и тот откладывается у него в сознании как истина — живем плохо, во власти одни лицемеры, о людях не заботятся. Я, кстати, не оспариваю ни один из этих тезисов. Проблема алкоголизма и безработицы в регионах всегда была одной из ключевых тем моих репортажей. Я лишь показываю, как можно манипулировать при помощи фрагментарной правды и как здоровая дискуссия, могущая привести к полезным изменениям, замещается нездоровой.
И вот в этой разнице между здоровой и нездоровой дискуссиями кроется нынешняя слабость правды перед разоблачением лжи. Нездоровая дискуссия дает человеку здесь и сейчас больше возможностей — она дает ему слить негатив, проговорить еще раз свои идеологические и политические взгляды, найти единомышленников. Кроме того, если человек реагирует на текст, значит, в тексте, скорее всего, содержится подтверждение той личной правды, носителем которой человек является. И этот текст, эту полуправду человек использует не как информацию, сообщающую ему что-то новое, а как подтверждение того, во что он уже верил, как дополнительный мешок цемента в тот идеологический столб, который уже пророс и затвердел в нем. И, конечно, человек нажмет на кнопку «поделиться» — просто для того, чтобы еще раз доказать самому себе и окружающему миру верность своих индивидуальных убеждений. И знать он будет не знать, ведать не ведать, что его индивидуальные убеждения — в немалой степени порождение того зуда, вызванного той фрагментарной правдой, которой он постоянно питается в информационном пространстве. Той фрагментарной правды, которую простому человеку сложно разгадать, и в этом ее опасность и живучесть.
А тексты вроде того, что в результате написал мой студент, до потребителя информации добираются. И даже, если положить ему этот текст под нос и начать махать у него перед глазами этой журналистской заметкой, многие этих движений не увидят. Будут зрячими, будут смотреть прямо перед собой, будут видеть и не увидят. Потому что в последнее время современному человеку нужна совсем не правда, а подтверждение своей правоты.
А что же правда? Она приходит не всегда ко времени, но приходит, стоит вся изломанная, имплантированная инородными вставками неправды перед человеком, и понимает, что бессильна, — ну нельзя зайти в того, кто не хочет тебя в себя пускать.
