Прямо сейчас, на наших глазах, совершается переворот. Нет, пока еще не политический, — переворот в мозгах. Вдруг с некоторых пор решили, что Сталин теперь нам друг, товарищ и брат. Что доблестный состав ГПУ–НКВД — это и есть родниковый исток нынешних спецслужб. Кампанию по их дискредитации, начатую во времена проклятой перестройки, велено остановить. Да, у нас была героическая история!
Вы не заметили, как исчезли с телеканалов фильмы с антисталинской тематикой? Их почти нет, ни художественных, ни документальных. А ведь еще совсем недавно они были! На государственных каналах, на Первом, «России 1», «Культуре» беспрерывно шли сериалы по Солженицыну, Шаламову, Аксенову, документальные фильмы о страшных судьбах писателей, художников, артистов в те годы. Фильмы как напоминание: никогда больше. Как колокол, который звонит по тебе. Это была политика государства: да, мы очистились, мы понимаем, мы — другие. Но постепенно все стало меняться.
Сначала, 20 лет назад, власть прикрыла телевизор. Ну, это святое: кто владеет телевидением, тот владеет миром, особенно здесь, в России. Тем более что в 90-е олигархическое ТВ показало свою истинную силу. Но кино, театр, искусство оставались свободными.
Шло время. После кризиса, крымских санкций экономика стала слабеть, люди жили все хуже, и тогда государство взялось за идеологию. Чем меньше холодильник, тем больше телевизор. Ослабевшее государство запустило руки в культуру, а что еще оставалось делать. Разруху в головах сограждан решили взять под контроль.
Идея государства оказалась до боли знакома: раньше думай о Родине, а потом о себе. Так эти люди, чудом возвысившись на рубеже веков, достигнув высшей власти, владельцы яхт, замков, недвижимости, богатейшие граждане России, но с советскими имперскими мозгами, стали возвращать нас в мир иной, где мы уже побывали, — назад в СССР.
По мере того, как слабело государство, усиливалась цензура. Остался Сталин — неоднозначная фигура, тиран, убийца, но строитель мощнейшей страны, победитель. Остались кровавые силовики от 1937 года и миллионы невинно убиенных и посаженных.
Но вот и этому пришел конец. Начали завидовать китайцам, их отношению к своей истории. Их согласию и поклонениям Мао (на 70% прав, на 30% неправ), их Тяньаньмэню. Поняли, что нужно выстроить единую и неделимую идейную цепочку государственности: от Рюрика до Путина. Что любое очернение органов власти, сомнение в них, пусть даже давно минувших лет, дискредитирует власть нынешнюю. Поэтому Сталин сейчас — эффективный менеджер, величайший из великих. Поэтому договор Молотова–Риббентропа со всеми его секретными протоколами — гениальная дипломатическая победа. Юрий Дмитриев, раскопавший тысячи останков людей, безбожно уничтоженных энкавэдэшниками, — навеки опозоренный и закрытый в тюрьме педофил, а прокуратура отказывается открыть засекреченных следователей и расстрельников.
Государственники правы: им больше ничего не остается. Чем слабее страна, тем сильнее телевизионные крики о патриотизме.
Если нет общих ценностей, страна рухнет. Вот и приходится их доставать из небытия. Но я бы хотел увидеть наш процесс над сволочами, убийцами и теми, кто посылал на смерть, подписывал протоколы, бессудно осуждал, стучал на ближних и дальних.
Две России
40 лет назад в Советском Союзе прошла московская Олимпиада-80. Хорошо помню это время. Время необыкновенного счастья.
Поезда метро открывались и закрывались по-английски, облизанная чистота, менты в белых рубашечках, невиданные фанта и пепси-кола в продаже. Технический спортивный телеканал, где в режиме онлайн, в прямом эфире транслировалось абсолютно все без всяких комментариев. Леонид Ильич, открывающий Олимпиаду, не приходя в сознание… нет, он был в сознании, в хорошей форме и четко прочитал по бумажке свою небольшую, но историческую речь. Блистательные героические победы наших — Сальникова, Дитятина, Варданяна, братьев Белоглазовых… Великолепный итальянец Пьетро Меннеа, гэдээровец Герд Вейссиг — быстрее, выше, сильнее! Наша великая баскетболистка Уля Семенова — 2 метра 10 сантиметров, выше всех. Закрытие, мишка на шариках, уплывающий в небо…
Да, я опять заплакал, когда смотрел это сейчас, 40 лет спустя. Заплакал о своей юности, которая не вернется никогда, и о той исчезнувшей стране — Атлантиде, которой больше нет.
Но в то же самое время… Показали еще документальный фильм «Уйду я в это лето», о прощании с Владимиром Высоцким. В тот самый день, в тот самый час… Когда Москва бегала, прыгала, торжествовала, показывала товар лицом. Только маленький некролог в «Вечерней Москве», и все… Но тысячи людей у Театра на Таганке 25 июля, сразу. И тысячи — 28-го, когда хоронили. Они пришли попрощаться со своим Поэтом, и это был вызов, по нынешним временам Майдан, несанкционированный митинг.
Это и был глубинный русский народ, который власть никогда не понимала, не знала, боялась; народ, о котором пел его Поэт. Но и Олимпиаду смотрел, восхищался, гордился ей тоже народ. Другой? Да нет, тот же самый. Просто на Руси всегда было два народа, раньше, как и сейчас. Они жили параллельно, не сходились, не пересекались. Как бы две России в одной стране. Трагическое и прекрасное противоречие.
Бессмертный Зюзя
Вот и опять годовщина, опять повод вспомнить пана Зюзю, нашего Зюзю, Зиновия Высоковского.
На ТВ у него была одна роль — неглавная, но прекрасная. Он был поэт, пан Зюзя, он так видел мир. Он смотрел на него широко открытыми глазами, наивными, грустными. «Кабачок «13 стульев» — это был его телевизионный дом. Он ждал свой выход, и его ждали. Он появлялся как звезда, внезапно и ожидаемо; он феерил, комиковал, большой артист с вахтанговской школой и небольшими ролями в Театре сатиры — своей любимой и проклятой Сатиры.
Они там, в «Кабачке», все были «поляками», смеялись, пели, танцевали. Они — Державин, Мишулин, Селезнева, Волынцев, Аросева, Рунге, Шарыкина, Зелинская, Ткачук, Высоковский, — и все-все-все давали нам надежду, скрашивали вечера. Они были любимы.
…Потом в Польше начался Майдан незалежности, и их закрыли. Когда потом открыли, было уже поздно, их телевизионное время ушло.
Но если ты Артист, ты им и останешься, им и умрешь. А Зиновий Высоковский стал еще и журналистом — на радио и у нас, в «МК». Он наш, свой, родной, — думаю, Мельпомена на него за это не обидится. Наивный, добрый, редкостный наш Зюзя, мы вас любим и помним.
