Еще два месяца назад репортаж из «красной» зоны казался мне неоправданным риском. Поражала отвага коллег из других изданий, которые рискнули перешагнуть порог ковидного госпиталя в разгар эпидемии. Чувство профессиональной зависти переполняло, но страх заразиться оказался сильнее.
Пару недель назад со мной связался хороший приятель.
- Хочешь своими глазами посмотреть, что творится в «красной» зоне? – предложил знакомый.
Передо мной лежала заметка «Где легче всего заразиться ковидом?». В лидерах опасных зон - учреждения здравоохранения.
- Ну так что? Готова? – торопил собеседник. – Я тебе оставлю номер врача, которая три месяца работает в опасной зоне. Она ждет звонка. Ее зовут Стелла.
На раздумье ушла неделя. Гарантий безопасности мне никто не давал. Я вспомнила, как заражались сотни врачей по всей России, просто потому что оступились, потеряли бдительность, не заметили, что порвался защитный костюм. Как доктора массово увольнялись или брали отпуск за свой счет – не хотели подвергать себя опасности.
Но все же я набрала Стелле.
- В субботу готова? – бодрый голос на том конце провода. – Лучше приезжай в вечернее время, когда не так жарко. В защитном костюме спаришься. Записывай адрес.
Федеральный научно-клинический центр ФМБА России оказался одним из немногих стационаров, где еще оставались пациенты с коронавирусной инфекцией.
Нюансы моего посещения предварительно обсудили с представителем пресс-службы госпиталя Юлианой Николаевой: «Возьмите с собой сменную удобную обувь и таблетки от головной боли. После долго пребывания в респираторе и костюме, начинается гипоксия, раскалывается голова».
Я передала ценные указания нашему фотографу Геннадию. «У меня фобия. Долго в маске работать не смогу, потому что дышать не получится», - строчил СМС коллега.
Об этом я решила подумать потом.
Здесь птицы не поют
Выходной день. Мы с фотографом припарковали свои машины около главного входа в Федеральный научно-клинический центр ФМБА.
Безлюдно. Тихо. Территория на самоизоляции. Окончанием карантина и не пахнет. Оттого и тревожно. Из радио в машине доносится: «Здесь птицы не поют, деревья не растут» …
Огромное серое здание. На входе – ни охраны, ни медперсонала.
На первом этаже – глухой холл, гардеробная без вешалок. Небольшая кофейня без людей и света. Мрачно. Жизнь здесь остановилась.
- Пойдемте для начала в «зеленую зону»? Там переоденемся и на передовую, – спускается за нами представитель пресс-службы Юлиана.
Перед входом в «зеленую» нам измерили температуру, фамилии занесли в журнал. Выдали ключи от шкафчиков в раздевалке.
- Переоденетесь в больничные штаны с рубашкой, обувь остается ваша – она будет защищена двойным слоем бахил, - поясняет Юлиана. – Затем проследуем в помещение, где выдадут СИЗы.
В раздевалке сотни металлических шкафчиков. Наверху распечатанные упаковки памперсов. На полу баки с надписью «использованные памперсы».
- Если кому нужно, можете взять, - кивает Юлиана. – Не стесняйтесь, пользуйтесь. Эти памперсы предназначены для тех врачей, кому тяжело выдержать смену. Туалетов в «красной» зоне для медперсонала нет.
Заваливаем сотрудницу стационара вопросами: как упаковать камеру, стоит ли брать телефоны, что делать с блокнотом и ручкой. Юлиана предупреждает: лучше все оставить в раздевалке, выносить из «красной зоны» вещи без обработки запрещено.
Слушаемся. Камеру заворачиваем в пакет.
Бредем бесконечными лабиринтами. На полу, на стенах – зеленые разметки, предупреждающие, что мы все еще в безопасной зоне. Кругом полумрак.
«Обратного пути нет»
Яркий свет бьет в глаза. Мы в комнате, откуда провожают врачей в «красную» зону. На лавке – перчатки разных размеров, бахилы, костюмы, очки, шапочки.
Нас встречает врач Стелла Узденова – брюнетка с выразительными глазами. До коронавируса она работала в отделении гинекологии. Во время эпидемии перепрофилировалась в терапевта «красной» зоны.
- Выбирайте костюм – есть полегче, есть поплотнее, - приступила к инструктажу Стелла. – Мне комфортнее в том, что поплотнее, но в нем очень жарко.
- Какой надежнее? – спрашиваю.
- Одинаковые, - улыбается собеседница.
В комнате около десяти человек. Обстановка напоминает примерочную в ателье. Первым делом надеваем хлопковые длинные сапоги-бахилы. Затем натягиваем комбинезоны. Сверху на ноги – вторые непромокаемые бахилы. Закрепляем скотчем, чтобы не сползали.
Руки в двойных перчатках. Их тоже перематывает скотчем. Волосы прячу под медицинской шапочкой.
Подхожу к зеркалу. Костюмчик не садится. Я похожа на пингвина.
- Вы брючки опустите, так посимпатичнее будет смотреться. У нас девушки даже поясок сверху завязывают, чтобы поприличнее выглядеть, - со знанием дела учит Стелла.
Наш фотограф уже при полной амуниции, примеряет респиратор. «Я не смогу в нем работать, дышать невозможно», - сдирает через минуту маску и жадно хватает воздух.
- Попробуйте вот этот, он полегче, - предлагает Стелла другой вариант респиратора, - Мне в нем удобнее, не так сильно зажимает лицо.
Гена кивает. «В этом максимум полчаса выдержу» - шепчет мне. Оборачивается к врачу: «Меня в случае чего выпустят из «красной» зоны одного?».
Выбираю очки. Все велики. Сползают с носа, не держатся за ушами.
- Я к своим приделала резиночку, чтобы не слетали. Твои закрепят скотчем. - делится лайфхаками Стелла. – Еще быстро потеют стекла, поэтому многие смазывают их мылом, потом протирают сухой салфеткой, чтобы не работать вслепую.
Респиратор мне достался из плотного картона – воздух практически не пропускает. На переносице – металлическая дуга, чтобы маска лучше прилегала к лицу.
Женщина, которая помогла мне одеться, намертво приклеила скотчем очки и респиратор к капюшону от комбинезона. Каждый вздох дается с трудом. В этот момент я готова была отказаться от похода в «красную» зону.
- Как вы работаете в таком респираторе? – недоумеваю.
- Первые 5-10 минут тяжело, потом привыкаешь. Когда снимаешь маску после смены, даже странно без него себя чувствуешь. Потерпи немножко, чувство дискомфорта пройдет, заметишь, - успокаивает Стелла. – У нас многие девочки от гипоксии первое время даже сознание теряли, это нормально.
Про себя отсчитываю пять минут. Один, два, три…
«Мне все равно»
Поднимаемся на 7 этаж. Здесь расположено терапевтическое отделение – единственное, где остались больные коронавирусом. Еще месяц назад в больнице насчитывалось до 500 пациентов. Сейчас осталось чуть больше тридцати. Несколько человек – в реанимации.
Зеленые разметки на полу и на стенах сменились красными. Кругом предупреждающие таблички: «Вход только в СИЗ», «Опасная зона». Обычно я фокусирую внимание на мелочах, но на этот раз будто пленку включили на перемотку. Кадр за кадром проносится перед глазами. Каждый эпизод будто вспышки - гаснет и пропадает. Изображения не задерживаются в памяти. Четко вижу только красные полоски на полу с указателями. Все мысли об одном: как бы не заразиться.
Подходим к дежурной по этажу. Стелла интересуется состоянием пациентов.
- Сегодня перевели одну пациентку из реанимации, она тяжелая, не в состоянии разговаривать.
- Во второй палате как дела?
- Там тоже тяжелая.
- В пятой что нового?
- Без улучшений. По-прежнему не просто.
Первая палата. Полный мужчина в коричневом халате отвернулся к стене. На спинке его кровати – табличка с именем-фамилией, указан возраст и дата поступления в стационар.
Пациент поворачивается к нам. На нем кислородная маска. Дыхание громкое. Тяжелое. Минута, и снова утыкается в стену.
- Все хорошо? – берет его за руку Стелла.
- Угу.
- Вы масочку спустите, она у вас почти на лбу. Одышка не беспокоит?
- Угу.
- Вам тяжело говаривать?
- Угу.
- Журналисты здесь, можно вас сфотографировать?
Оборачивается. Задерживает на мне взгляд.
- Мне все равно, - машет рукой.
Закрывает глаза.
Ему измеряют сатурацию.
Пациент невнятно бубнит через маску. Разобрать речь невозможно. Каждое слово дается с трудом. На глазах выступают слезы. От беспомощности. Ему неловко. Пытается что-то объяснить врачу. Стелла наклоняется к нему поближе.
Я выхожу.
«Она живая?»
Заглядываем в следующую палату.
Пожилая женщина. Лежит на спине. Глаза закрыты. Пальцы согнуты. Руки на груди. Ни одного движения. Пациентка без маски. Дыхания не слышно. На ее кровати указан дата рождения - 1928 года. Первая мысль, которая проносится в голове: «Она живая?».
- Тяжелая пациентка, - информирует Стелла. – Ее недавно из реанимации перевели. До окончательного восстановления еще далеко.
На прикроватной тумбочке – два бумажных стаканчика. В одном – нетронутый суп. В другом – компот.
Здесь пахнет смертью.
В соседней комнате – мужчина в памперсе. На вид – чуть больше 60 лет. Приподнимается на локте. Предупреждаем, что мы журналисты. Но он нас не понимает. У пациента блуждающий взгляд. Ищет ту, у которой на костюме красная наклейка «врач». Находит. Переключает внимание на Стеллу.
- Он 56 дней провел в реанимации, почти все время лежал на животе – в таком положении сатурация лучше, - объясняет врач. – Из-за того, что человек долго находился в одном положении, сейчас ему приходится учится заново на спине лежать, разрабатывать мышцы, поднимается с помощью инструктора по ЛФК.
Дверь в другую палату открыта настежь. Там спит женщина лет 60.
- У пациентки ножки тяжелые. И говорить она пока не может, - вводит в курс дела Стелла.
Из-под одеяла видны ноги пациентки. Они желтые. По колено в язвах.
- Она находилась в реанимации, потом перевели в терапию. У нее диабет, наступили трофические изменения в ногах. Пока не встает. Мы постоянно обрабатываем конечности. Еще добавились пролежни. Санитарки и медсёстры тщательно следят за ее состоянием. Проверим насыщение кислородом, - врач измеряют сатурацию, - С этим все в порядке.
За стеной крепко спит мужчина. Пытаемся разбудить. Безрезультатно.
- Первый раз крепко за несколько дней заснул, давайте не станем его беспокоить, - просит девушка с зеленой эмблемой на груди «сестра».
«Пожалуйста, отпустите меня отсюда»
Выходим в коридор и тут же слышим крик. Бежим туда.
Двухместная палата. У окна лежит хрупкая женщина, тихо плачет в кулак. На соседней койке мычит коротко стриженая дама с огромным животом.
Подходим к той, что у окна, молчаливой. На кровати бумажка с инициалами пациентки. Женщину зовут Елена. На вид лет 60.
- Я не могу больше здесь, отпустите меня, пожалуйста, - приподнимает кислородную маску, складывает ладони в молитвенный жест.
Ее соседка по палате продолжает кричать через кислородную маску: «Воду, дайте мне воду, много воды, мне родственники привезли, поставьте две бутылки, чтобы я видела!»
Хрипит. Заходится в кашле.
- Тряпку, любую тряпку, полотенце, скорее.
Медсестры подлетают, протягивают кусок ткани.
Дама откашливается.
- Первый раз за эти дни наконец-то откашлялась, хорошо-то как, - и снова удушающий кашель. - Воды, воды! Где мои бутылки?
Пациентку жадно глотает из литровой емкости.
- Мне нужна ледяная свежая вода, а вы, кажется, налили из-под крана, - не унимается женщина. – И выбросите все еду, она протухла. Я не стану есть, только пить. Поставьте передо мной три бутылки, мне родственники передали.
- Водичка у вас есть, нормальная, не волнуйтесь. Все ненужное мы выбросим, - суетятся медсестры.
- Надо нанять сиделку, чтобы ухаживала за мной, - не успокаивается пациентка.
- За вами осуществляется уход.
Тем временем Елена, та, что у окна, закрывает глаза руками. Плечи дрожат.
- Она кричит второй день. Я не выдержу ее стонов, пожалуйста, можно меня хотя бы в другую палату перевести, - шепчет из-под маски. – Умоляю.
Пытаюсь переключить внимание женщины. Спрашиваю, как она себя чувствует.
- Без маски не получится говорить, - вздыхает.
- Давайте попробуем, - подбадривает Стелла. - Если кислород начнет снижаться, наденем маску обратно.
Рассказ Елены сбивчивый, сумбурный.
- Сначала маму мужа положили в больницу, потом госпитализировали мужа. Через 10 дней его выписали. А у меня вообще все было хорошо. И вдруг - бешеная температура 39,8 утром и вечером. Потом все хуже и хуже. Лечилась дома. Потом здесь. Мне уже лучше. Но тут подселили эту женщину. У меня снова поднялась температура. Я не выдержу еще ночь.
- Мы переведем вас в другую палату, - успокаивает Стелла. - Дышите кислородом.
В каждой палате есть телевизор. Только пациенты его не смотрят. - Не хочется как-то смотреть, - опускает голову собеседница. - Там же говорят, что все хорошо, эпидемия закончилась. А здесь я вижу, что ничего еще не закончилось. Скажите, я выберусь отсюда, не умру?
Елена достает телефон. Включает камеру. На видео молодая женщина прыгает на степе. Движения – профессиональные, как у фитнес-тренера.
— Ваша дочь? – спрашиваю.
У женщины впалые глаза, морщинистые щеки. Губы дрожат.
— Это я…
"Пациенты убегали"
Выходим в коридор.
- Мы заметили тенденцию, что у тяжелых больных наступает помутнение рассудка, люди ведут себя неадекватно, капризничают, - говорит Стелла. - То ли неизвестность их так пугает, то ли от недостатка кислорода становятся подвержены эмоциям, нервная система страдает.
У нас один дед постоянно палкой стучал. Пациенты убегали, одного в лифте успели поймать.
Сейчас количество больных сократилось, появилась возможность с каждым поговорить, успокоить. Когда все только начиналось, на одного доктора приходилось по 20-25 человек, тут не до сантиментов.
Еще интересный момент – наших больных сложно отучить от кислородной маски. У многих формируется психологическая зависимость от кислорода. Люди боятся остаться без маски, даже когда уже все хорошо. Видимо, у пациентов на подсознании отложилось чувство одышки, нехватки воздуха, они боятся повторения, потому и присасываются к маске.
Тех, кого переводили из реанимации, после ИВЛ тяжело было оторвать от дыхательного аппарата. Отучали постепенно: сначала забирали маску на час, потом на два.
В коридоре гуляет сквозняк. Дышится здесь чуть легче, чем в душных палатах. Чувствую, что нижняя одежда под защитным костюмом прилипла к телу, струйками стекает пот.
- Жарко? – читает мысли Стелла. – Я после шестичасовой смены выжимаю нижнюю одежду. И под маской жидкость скапливается, оттягиваешь ее – все выливается. Очки запотевают так, что пациентов разглядываем через узкую щель.
Но это все можно пережить, главное, чтобы голова работала. От нехватки кислорода мозги начинают плавиться, от жары и до теплового удара недалеко. Смена длится по 12 часов. Один раз можно спуститься на перерыв. Придется снова снять СИЗы, потом надеть новые.
Раньше не всегда могли позволить себе отлучится из отделения, отсиживали полную смену. Палаты забивались под завязку, свободные коек не было. Однажды привезли сразу 60 человек, мы физически не успевали всех быстро оформить. Очереди из «скорых» на улице стояли. На работу вызвали весь персонал.
- Сейчас самое страшное позади?
- Боюсь повторения. Три месяца работы в «красной» зоне вспоминаю, как страшный сон. Ощущение, что прожили не свою жизнь. После смены возвращалась домой и сваливалась замертво. В голове пустота. Я ведь только сейчас успела себя более-менее привести в порядок, хотя до маникюра дело так и не дошло. Знаешь, о чем мечтаю? Выпить чашку кофе на летней веранде и надеть платье.
- Веранды уже открыты.
- Я пока не рискую выходить из дома. Даже в супермаркет не хожу. Работа в зоне риска еще не закончилась. Вдруг на моих вещах остался вирус, на той же сумке? Потенциально мы еще опасны. Правда, недавно я прогулялась в парке. Держалась подальше от людей. Большинство наших врачей четыре месяца жили в отелях, до сих пор многие домой не вернулись из-за страха заразить близких.
- Вторая волна будет?
- Никто не знает. С точки зрения эпидемиологии, пусть и пессимистично звучит, но, мне кажется, второй волны не избежать. Тем более, что народ себя неадекватно ведет. Ты видишь много прохожих в масках?
Чувствую, что голова гудит, давит виски. Очки запотевают.
- Ладно, выходи отсюда, тяжело уже, вижу, - заметила собеседница. - Лицо тщательно обработай спиртовым раствором, потом в душ. И не забудь прополоскать рот антисептиком, ты ведь первый раз в зоне, это не шутки.
Страшный сон
Спускаемся в комнату на обработку.
Из шланга нас с ног до головы обдают дезинфицирующим раствором.
- Сначала стягиваем первые перчатки, – командует дежурная помещения. - Затем бахилы – одни, вторые. Следом костюм – начинаем с капюшона, сразу выворачиваем наизнанку и бросаем в бак для утилизации. После очки – их кладем на полочку. Оттягиваем от носа респиратор и вместе с шапочкой снимаем.
Внимание рассеяно. Не успеваю запомнить, что за чем надо снимать. Сосредоточилась. Но, кажется, все-равно что-то сделала не так.
В медицинской робе выходим в «зеленую» зону. И снова попадаем в комнату с ярким светом, где переодевались в СИЗы.
Нам выдают флакончик с дезраствором. Умываемся, полощем рот.
Над раковиной небольшое зеркало. Поднимаю глаза. На лбу – алая вмятина, щеки, нос – в полосочку.
- Ерунда, после шести часов работы у наших девчонок кровяные потеки образовывались, серьезные раны, - замечает кто-то из присутствующих.
Рядом переодеваются два врача. Мужчины.
- Ну что, живы? – улыбается один.
- Как сказать.
- Костюм надевали? Понравилось? Сейчас нам полегче стало, пациенты выписываются. Надо было три недели назад вам приходить, вот где жесть была. Вернетесь домой, махните для профилактики. Я сам после смены вина выпью. Вы еще загляните в нашу столовую, там отличный зерновой кофе готовят, как в ресторане.
Пить, есть совсем не хочется. Разве что хлебнуть кофе, перебить вкус дезинфектанта.
В столовой мы одни. На столах – шоколадные конфеты, халва, орешки в сахара, козинаки из семечек.
— Это нас балуют рестораторы, - поясняет сотрудница столовой. – До пандемии врачей кормили стандартно – суп, картошка, котлеты. Когда все началось, хотелось побаловать медперсонал домашней едой. Кинули клич в соцсетях, откликнулись рестораторы, общественные деятели. Как-то привезли машину суши, два дня мы кормили сотрудников госпиталя японской кухней.
- Вы за это время, наверное, много ужасов наслушались? – спрашиваю.
- Врачи тоже люди. Поверьте, им было, о чем поговорить, кроме работы. Или помолчать.
Разговоры о том страшном периоде в зоне отдыха не приветствуются. Никто не хочет вспомнить.
- Давайте я вас лучше обедом покормлю, - сворачивает тему буфетчица.
От обеда отказываемся.
В пластиковый стаканчик нам наливают черный кофе. Без сахара. Крепкий. Вкус кажется волшебным. Накидываюсь на растаявший шоколад. Остановиться невозможно. Видимо, такая она, реакция на стресс.
Выходим на улицу.
Перекур. Молчим.
- Ну, я поехал, - говорит фотограф.
Обсуждать увиденное ничего не хочется. Эмоции притупились. Они появятся позже.
До дома я ехала чуть больше часа. В автомобиле включила радио. Аналитики обсуждали Конституцию и снятие карантина. Суть радийной беседы я не уловила. Сосредоточиться не получалось. На автомате доехала до дома. Мне показалось, дорога заняла минут 10.
В голове звучали слова Стеллы: «После работы остается пустота, прихожу домой и сразу отрубаюсь. Каждая смена, как страшный сон».
Кажется, теперь я лучше стала понимать врачей. А ту тоненькую медицинскую маску, которую рекомендуют носить в общественных помещения, теперь готова не снимать часами. И дышится в ней вполне комфортно. Я ее просто не замечаю.
P.S. Во время эпидемии я познакомилась с анестезиологом-реаниматологом из Италии Елизаветой. В Европе стационары закончили коронавирусную историю несколько недель назад.
Вот, что она рассказывала о последствиях работы в «красной» зоне: «Коллега анестезиолог 60 лет, с опытом работы 35 лет, теперь ночью кричит и разговаривает.
У нас есть операционная медсестра – была доброй и милой. После пандемии я увидела совсем другого человека, даже испугалась. Когда все закончилось, комок нервов начал распутываться.
Хочется забыть про эпидемию. Как это сделать, не понятно. Никто уже не вспоминает подробности, общаться на эту тему не можем ни с коллегами, ни с кем-то ещё. Внутри поселилась грусть, ухудшился сон, ушло чувство безопасности и беспечности. Мы стали нетерпимыми, раздраженными, на работу идём с чувством тревоги. Ранеными выходим из эпидемии».
Редакция «МК» выражает благодарность руководству и сотрудникам Федерального научно-клинического центра ФМБА России за помощь в подготовке материала.
