Елена Петрова – медсестра реанимационного отделения саранской ГБУЗ РМ РКБ4. Изначально госпиталь считался чистым. Перепрофилировать учреждение под «ковид» не планировали, потому помещения разделять на «красные» и «чистые» зоны не стали, средствами защиты не запасались.
– История началась 21 апреля, когда у нас выявили пациента с подтвержденным коронавирусом, – рассказывает Елена. – Мы тогда госпитализировали больного в другой стационар. Но, несмотря на занесенную инфекцию, нашу больницу на карантин не закрыли. Дополнительные средства защиты не выдали. Ни масок, ни перчаток – ничего. Работали в обычных халатах и чепчике. Одна маска и пара печаток на сутки есть - и ладно. Мы ведь официально не считались «ковидным» центром. Но пациенты с подозрениями на COVID-19 поступали.
«Больные перемешались со здоровыми»
На следующий день, после отработанной смены, 22 апреля, Елена почувствовала себя неважно, появился кашель. Женщина сделала рентген. Врач предположил бронхит. Бросил: «Ничего страшного».
– Я вернулась домой к 6-летнему сыну, с которым сидели мои родители. Мать с отцом отправила к себе домой. У меня поднялась температура. Вызвала на дом терапевта. Но доктора не дождалась. Его опередила начальница с работы.
В телефонном разговоре она сказала: «У тебе несколько часов на сборы. Сегодня нас закрывают на карантин, возвращайся, будешь жить в отделении и работать через сутки в «красной зоне», – продолжает собеседница.
Елена объясняла, что приболела, ждет терапевта.
В ответ услышала: «Отменяй терапевта. Больничный не смей брать. Никто тебе не поможет, кроме нашей больницы, так как ты состояла в контакте c «ковидными» больными. Помочь сможем только мы».
Я упиралась, как могла. Мне названивали все – и старшая медсестра, исполняющий обязанности заведующий отделения. Стали поступать угрозы: «Ты с ребенком дома не останешься. Мы в любом случае тебя вывезем. Откажешься - прославим тебя на весь Саранск, как медсестру, сбежавшую из-под карантина. Твои данные сообщим в полицию, заплатишь штраф 300 тысяч рублей. Родителей тоже посадим на карантин без права выхода из дома».
Я умоляла дать мне возможность выздороветь. Ведь на мне немолодые родители, маленький ребенок. Убеждала их: отболею и сразу вернусь, отработаю те две недели, что отсутствовала. Мне твердили – приходи и все, больная – здоровая, не важно. Честно говоря, я испугалась. Отменила терапевта, призналась, что меня вызывают на работу.
В тот день в больницу вернулись все коллеги Елены. Больные перемешались со здоровыми.
– Я приехала в стационар с сумками, рассчитывала остаться там на две недели. Приступила к обязанностям, – добавляет собеседница. – Разделения на зоны так и не сделали. Защитные костюмы выдали не сразу. В тот же день из гематологического отделения мы вывезли «ковидный» труп.
На следующий день затемпературил молодой коллега, с которым мы вывозили тело, его госпитализировали. Через несколько дней слегла санитарка. Следом – заведующая гематологического отделения. Я продолжали работать. Помещения обрабатывала сама, эпидемиологические службы не вызывали. Спали мы на кроватях, где ранее лежали пациенты с COVID-19.
Через неделю, 30 апреля, у Елены поднялась температура 38,6. Накануне пришёл положительный анализ на COVID-19 одного пациента больницы, с которым работала медсестра.
– Всю неделю мы работали с этим больным, не знали об его диагнозе. Кажется, руководство намеренно не отказывалось от таких пациентов. Помню, к нам в реанимацию госпитализировали «контактную» женщину. Все об этом знали. Но препятствовать никто не стал.
– Вы получили выплаты за работу с больными коронавирусом?
– Мне заплатили стимулирующие выплаты - 1400 рублей.
«Ночь пережду, там видно будет»
30 апреля Елену и еще одну санитарку все-таки отпустили из больницы.
– Мне не помогли сбить температуру, только вызвали «скорую» и выписали направление на КТ. Прямиком из «красной зоны», с вещами, нас с коллегой доставили в обычную поликлинику. Там и оставили. С 11 утра до 17.00 мы сидели в общей очереди на железных стульях с температурой, нас бил озноб, ждали, когда пригласят на КТ.
У Елены выявили двустороннюю пневмонию с подозрением на COVID-19, поражение легких – 12 процентов. У ее коллеги диагностировали правостороннюю пневмонию, поражение легких составило 4 процента.
– Я попросилась, чтобы меня госпитализировали, объяснила, что находилась в «красной зоне», работала с «ковидными» пациентами. Мне ответили, что с такими маленькими процентами ни о какой госпитализации речь идти не может, посоветовали вызвать на дом терапевта. Из поликлиники меня забрал папа. Потом родители уехали, я осталась одна с ребенком. Стала лечиться сама. Через два дня позвонил отец, у него поднялась температура до 39.
– Его госпитализировали?
– Нет, оставили дома.
Две недели я практически ничего не ела, не могла. 8 мая мне стало намного хуже: не могла подняться с кровати, не получалось раздышаться. Терапевт снова выписал направление на КТ. Отправились вместе с папой. Мама осталась сидеть с моим сыном.
Народу в поликлинике было много. 3 часа ждала очереди. Теряла сознание пока ждала. КТ показало поражение легких - 25 процентов со стадией прогрессирования. Отправилась в кабинет к терапевту, думала, на этот раз госпитализируют. Но меня даже на порог кабинета не пустили: «С такими процентами лечатся дома, вызывайте терапевта». Папа повез меня обратно домой.
Елена на 15 тысяч рублей купила лекарства и продолжила лечение на дому. На следующий день у ее отца тоже подтвердилась двусторонняя пневмония с подозрением на коронавирус. Мужчина по-прежнему оставался дома.
– 11 мая решила провериться на всякий случай мама. Мы записали ее на платное обследование. КТ показала, что ее легкие повреждены на 5 процентов, врач диагностировала правостороннюю вирусную пневмония с подозрением на ковид.
Мама вызвала терапевта, который ничего страшного в ее болезни не заметил: «С такими незначительными процентами вам даже больничный лист не положен». Это при том, что моей маме 55 лет, у нее сахарный диабет. Ей с боем удалось выбить больничный.
Со дня на день состояние матери Елены ухудшалось. Женщине становилось тяжело дышать.
– 15 мая я посоветовала маме все-таки вызвать скорую и попроситься в больницу. Она вздохнула: «Кто меня заберет с такими показателями КТ? Ночь пережду, там видно будет».
На следующий день ее госпитализировали сразу в реанимацию с 63 процентами поражения легких. Мы с ней тогда последний разговаривали, после чего ее подключили к аппарату ИВЛ. Я постоянно звонила в ту больницу, плакала, просила коллег, чтобы на нее обратили внимание, а мне равнодушно отвечали: «Что ты хочешь, у твоей мамы сахарный диабет, ковид»...
21 мая женщина скончалась.
– После вскрытия врач подтвердил, что от легких мамы ничего не осталось. В свидетельстве о смерти записали, что мама скончалась от пневмонии и сахарного диабета, осложненного коронавирусной инфекцией. Хотя с сахарным диабетом она жила 10 лет, еще столько же прожила бы. Я ее не с повышенным сахаром привезла ее в клинику, а с пневмонией и с осложненным дыханием.
Думаю, имя моей мамы не попало в официальные данные умерших от коронавируса. И многие умершие в Саранске не попали. Я посмотрела тогда журнал в морге. За сутки там вскрыли 114 тел. Мама проходила под номером 93. Заметила, что у всех покойных «ковид» указали «вторым пунктом», как сопутствующее заболевание. Зачем портить статистику. По официальным данным, Саранск «выздоравливает».
Елена похоронила маму в закрытом гробу, как «ковидную» больную.
«Помогите, спасите хоть живых»
– Папа сейчас тоже находится в больнице. Его госпитализировали 17 мая в самую обычную больницу, где нет ни КТ, ничего. В специализированных больницах Саранске мест не осталось, — предполагает Елена.
– Как чувствуют себя ваши коллеги, которые работали с вами в «красной зоне»?
– У одного доктора оказалось 40 процентов поражения – он 7 дней провел в реанимации. У санитарки – 13 процентов. Поначалу ее отказывались госпитализировать. Лечились на дому. Но ей некому было колоть препараты, она звонила в Минздрав, Роспотребнадзор, объясняла, что работала в ковидной зоне, просилась в больницу.
Но ей отказывали, отвечали, что ее нет в реестрах, нигде не задокументировано, что она работала в «красной зоне». Когда уже ей стало совсем плохо, ее все-таки госпитализировали. Правда, через две недели выписали.
Она по-прежнему плохо себя чувствует. Но дольше ее держать в клинике не стали, надо освобождать места для других пациентов. До полного выздоровления у нас в стационаре никого не оставляют. Недавно мы с ней созвонились, она сказала - станет хуже, снова вызову скорую и попрошусь в больницу. Доктор по итогу оказался в реанимации, где провел 7 дней.
– Как ваш ребенок?
– Болеет. Его рвет по вечерам, болит живот, покраснело горло, то с ухом проблема, то с носом. Я просила врачей хотя бы взять у него кровь, мазки. Мне все отказывали.
Звонила в Минздрав, Роспотребнадзор, на горячую линию главы региона: «Помогите ради бога, спасти хотя бы живых». А мне отвечали: «Нет показаний». На мои уверения, что ребенок находился в контакте со мной, а я работала в «красной зоне», мне отвечали: «Вы не состоите ни в одном реестре, нет информации, что вы контактировали с коронавирусными пациентами и работали и в «красной зоне».
То, что у меня отец с пневмонией в больнице и мать умерла, никого не волновало. Раз двадцать я доставала звонками ведомства, по итогу надо мной сжалились, взяли мазки и кровь у ребенка.
Спрашиваю собеседницу, неужели ей, как медику не помогли коллеги.
– Я даже подумать не могла, что когда-нибудь столкнусь с чем-то подобным. Я – медик, а мне никто не хочет помочь. На мои просьбы отправить меня на КТ, мне отвечали: «Что вам покажет снимок?».
– Что сейчас с вашей больницей, где вы работали?
– Больницу перепрофилировали под коронавирусный госпиталь. По слухам, там по-прежнему ничего не хватает. Возникла нехватка кадров. Работают две медсестры и санитарки. Раньше было всего два аппарат ИВЛ на всю больницу. Не знаю, может сейчас еще подвезли.
В списке памяти погибших врачей от COVID-19 внесли имя санитарки из той самой больницы, где работала Елена.
– Та санитарка работала в гематологическом отделении. Когда она заболела, ее так же отправили домой с температурой. Поначалу у нее была невысокая температура и 8 процентов поражения легких. Скорее всего, ей тоже пришлось сидеть в очереди на КТ и спасать себя дома. Умерла она в итоге в реанимации.
– Вернетесь на работу в больницу?
– Наверное, меня после такой шумихи уже не возьмут. Придется искать новую работу, мальчишку в 1 класс надо вести. Помочь некому. Отец работает, он не на пенсии. Раньше мама сидела с ребенком, теперь не знаю, как сложится. Если бы руководство больницы отнеслось ко мне с пониманием в самом начале, когда я умоляла их дать мне вылечиться, то, возможно, и мама не умерла бы, папа не пострадал. И скандала бы никакого не было. Я ведь просила о малом…
На скандальный пост Елены Петровой отреагировал министр здравоохранения Мордовии Олег Маркин. «Я пообщался с ней, извинился за коллег, чья роль в этой истории будет тщательно проанализирована», – заявил чиновник.
Сейчас в ситуации разбираются республиканский минздрав и сотрудники СК.
Читайте материал "Медсестер-"рабынь" заперли на изоляцию в морге с трупами"
