Переквалифицироваться на время пандемии решили и браться Карлицкие. В «довоенной жизни» Никита Карлицкий – врач футбольного клуба «Локомотив», Илья Карлицкий – главный врач сборной России по пляжному волейболу. Сейчас оба работают в одной из московских больниц, перепрофилированной для борьбы с коронавирусом.
О том, как проходит дежурная смена, что на самом деле стоит за очередями из «скорых», почему высокая температура не является показанием для госпитализации, а также, как работают применяемые алгоритмы лечения, Никита Карлицкий рассказал «МК».
Илья и Никита Карлицкие — медики в третьем поколении.
– Бабушка у нас – инфекционист, всю жизнь проработала в инфекционной больнице №2 на Соколиной горе. Отец – врач- невролог, – рассказывает Никита. – А вот мама – инженер-математик. Никто не принуждал нас идти в медицинский институт, мы сами, осознанно, выбрали эту стезю.
Вот и во время эпидемии, когда их команды оказались в изоляции, жизнь в клубах замерла, братья решили не отсиживаться дома на карантине.
– Нагрузка на врачей сейчас колоссальная. Медики первыми принимают удар на себя. Потому что по-другому не могут. Их сущность – спасать. Заразившись, выбывают из строя. Как мы могли в этой вирусной войне остаться в стороне? Брату позвонили, сказали, что не хватает врачей. Те, что остались, принимали на себя тройную нагрузку, работали, порой, до трех ночи. Илья спросил: «Пошли?». Я сказал: «Пошли!»
Братья Карлицкие были уже подкованы. Следя за ситуацией, изучали дополнительную литературу, просматривали выступления коллег, в том числе и зарубежных.
– Существенно переквалифицироваться не пришлось. Один из моих дипломов – терапевтический. Я больше шести лет проработал в больнице нейрохирургом. Для меня не было проблемой вести пациентов, – говорит Никита. – Тем более, что рядом всегда есть врачи, которые здесь постоянно работают. Здорово нам помогает и заведующий отделением, по любому вопросу с ним можно советоваться, он 24 часа на телефоне.
Самым сложным, как и для большинства врачей, было работать в защитном костюме, который Никита Карлицкий называет «химзащитой».
– На то, чтобы полностью облачиться в защитную экипировку, уходит около 15 минут. Сначала надеваем хирургический костюм, поверх него – комбинезон, на ноги – высокие бахилы, чтобы плотно закрыть ноги. Особо защищаем лицо. Надеваем респиратор с клапаном, поверх него – хирургическую маску, глаза защищаем плотно прилегающими очками.
– Сколько длится смена?
– Во всех больницах – по-разному, у нас – 6 часов. Просто у нас увеличили количество дежурств, но уменьшили продолжительность смены. Мы работает шесть часов, потом 24 часа отдыхаем. И так далее по графику. Без выходных. За несколько часов до смены мы с братом перестаем пить. 9 часов без проблем обходимся без воды.
– Как проходит ваше дежурство в «красной» зоне?
– Я работаю в коечном отделении. В зависимости от загрузки отделения, за каждым из нас закреплено – 5-8 пациентов. Если у врача не очень много больных, за ним могут закрепить того, кто поступает в отделение в его дежурство. Как только госпиталь на базе нашей больницы открылся, все 150 коек были заполнены за 2 дня. Обывателей шокировала очередь из «скорых», которые выстраивались на подъезде к больнице. На самом деле это просто загружался стационар. Сейчас больница принимает больных на освободившиеся койки. «Скорая» берет наряд и привозит пациента к нам.
Сортировка больных идет как в военно-полевой хирургии. Сейчас нередко приходится слышать, что у человека неделю держится температура 39, а его не забирают в больницу. Хочу сказать, что высокая температура – не показатель для госпитализации, и не показатель тяжести состояния больного. В больницу попадают люди, у которых на фоне коронавируса начались осложнения, развилась вирусная пневмония, наблюдается интоксикация. Их организм уже не справляется с болезнью.
И вот эти больные, находящиеся на кислороде, бывает и не температурят. А те, кто недавно поступил с температурой 39, спокойно держат сатурацию (насыщение крови кислородом), и пневмония у них выражена меньше.
– Какой процент больных в вашем отделении находится на кислороде?
– Если у больного есть одышка и сатурация 93-94%, то мы даем ему дышать кислородом. Кому удобнее – кислородную маску, кому – две канюли, которые подводятся к носу. Стараемся этим не злоупотреблять, если больной справляется, у него показали более-менее в норме, предпочтительно, чтобы он дышал самостоятельно. Например, на прошлом дежурстве у нас на кислороде было всего три человека из 38.
– Рекомендаций по эффективному лечению с позиции доказательной медицины еще ведь нет?
– Доказательная медицина предполагает достоверные доказательства. Нужна большая выборка, сравнение, на это уходят годы. В то же время, я наблюдаю, как человек приезжает к нам с температурой 39, у него КТ-3, вовлечение паренхимы легкого 50-75%. А через 3-4 дня после начатого лечения у него начинает спадать температура, через 10 дней – наблюдается улучшение на компьютерной томографии, через 14 дней он выписывается. Значит, те алгоритмы, которые мы применили, работают, дают неплохие результаты. У человека были осложнения, и мы с этим справились.
Конечно, тут важен и иммунитет, и сопутствующие заболевания. Поэтому у всех такое разное течение болезни. Есть такое старое изречение, что медицина – это вторая по точности наука после философии. Изначально нельзя все точно сказать, как будет.
– Есть мнение, что у пациентов с сильным иммунитетом, чаще развиваются тяжелые формы заболевания.
– Есть люди с реактивным иммунитетом, их организм очень бурно реагирует на попадание какой-либо инфекции. На этом фоне у них поднимается температура, возникает озноб, головная боль. Но у них чаще всего не развивается никаких серьезных осложнений. Это с одной стороны.
А с другой, то, что вы воспринимаете, как сильный иммунитет, может быть аллергической реакцией при попадании чужеродного ДНК. И протекать все это будет очень бурно.
Мы, например, с братом считаем, что у нас очень сильный иммунитет. Я гриппом болею 12 часов. У меня однократно поднимается температура до 38, а на следующий день – я уже здоров.
– Почему среди пациентов, попавших в больницу с вирусной пневмонией, больше мужчин, чем женщин?
– На мой взгляд, они меньше следят за своим здоровьем. Женщины привыкли беречь себя, чтобы заботится о своих близких.
– Помогает то, что рядом с вами сейчас находится родной брат?
– Конечно, мы друг друга морально поддерживаем. С Ильей мы работаем в разных отделениях. Иногда пересекаемся. Я сегодня, например, с 13.00 дежурю, а он – с 12. Все медицинское сообщество сейчас обменивается опытом. У нас есть свои чаты. Да и заведующий отделением нам постоянно присылает новую информацию. Мы обсуждаем, как отдельного пациента, так и общие задачи.
– Вы живете вне дома?
– У нас был выбор, жить дома или в гостинице. Мы приняли решение оставаться на время работы в гостинице, чтобы обезопасить и снизить риск заражения близких. Она больше напоминает общежитие, находится недалеко от больницы, метрах в 50. Не надо тратить время на дорогу. Еще можно тут же провести тест на аносмию - потерю обоняния, убедиться все ли еще пахнут цветы яблони?
– Сколько еще намерены работать в больнице?
– Мы решили отработать ровно месяц. 21 мая у меня – последнее дежурство. Каждую неделю мы сдаем тесты и кровь на коронавирус. Если мазки и дальше будут отрицательными, то, возможно, на карантине после окончания работы мы пробудем только неделю. В этом случае надо в последний день, а потом еще дважды получить отрицательные результаты тестов.
Думаю, что опыт работы с пациентами, инфицированными коронавирусом, нам обоим с братом будет полезен. Я вообще считаю, что не бывает не нужной информации. Больше всего тяготит неизвестность. А когда ты разобрался, ты уже спокоен. Мы поняли, что все это можно лечить, если не дай Бог, что-то случится с близкими. В какой-то степени это еще и самоутверждение. Что в трудное время не остались в стороне.
– Как ваша команда? Продолжаете общаться с футболистами дистанционно?
– Со всеми футболистами я на связи, отслеживаю их состояние, узнаю, какие у них проблемы. Правда, сейчас за время вынужденного карантина у всех все зажило. Проблема у всех сейчас другая, как бы не потерять форму.
Но ребята работают, они – молодцы. Часть ребят уехали к себе на малую родину, где не так выражен карантин, и есть возможность бегать по лесу. У кого-то есть свои дома с участками.
Хуже, конечно, тем, кто остался в московских квартирах. Но и там спортсмены оборудовали у себя мини-спортзалы, купили тренажеры, кто-то взял их из клуба. Тренируются.
У нас есть тренер по физподготовке, который очень серьезно к этому делу подошел с первого дня. У каждого из футболистов есть своя индивидуальная программа. У них есть пульсометры, часы, показания с которых записываются. Дистанционно спортсменов можно контролировать. Даже, если захотят подхалтурить, у них это не получится. Все отслеживается, ребята отчитываются, программы по ходу корректируются. Работа продолжается.
Читайте материал: "Врач Татьяна Фрейдлина умерла от коронавируса после экстренного кесарева сечения"
