Я прекрасно понимаю, что в мире, где каждый сам за себя, никому ни до кого нет больше дела. Многие беженцы оказались заперты в тесных съемных квартирах. Из-за карантина они потеряли работу, опасаются выходить на улицу, потому что боятся полиции — цифровые пропуска тоже не для них.
Даже трудовые мигранты из стран СНГ и то находятся в лучшем положении — у тех хотя бы есть патенты и пусть минимальные, но права.
Конечно, можно сказать: это все их личные проблемы, но они уже живут среди нас, а вирус не выбирает по национальности и гражданству. Спасая их, мы спасаем в том числе и самих себя.
Сирия, Афганистан, Конго, Кот-д'Ивуар, Зимбабве, Камерун — вся мировая география. Даже до пандемии эти люди едва выживали, не имели возможности купить продукты на какое-то время вперед или отложить деньги на оплату жилья, что-то скопить, они жили одним днем, но после введения пропускного режима большинство и вовсе оказалось на грани выживания.
Вивиан, 38 лет, Камерун. Живет в комнате с 18 соседями. Есть восьмилетняя дочь. Вивиан не выходит на улицу, так как боится попасть на глаза полиции.
— У меня нет еды, нет воды, нет денег, нет медицинского полиса и лекарств. Здесь очень душно. Иногда у меня болит голова, и я никак не могу себе помочь, — рассказывает Вивиан.
— Как вы попали в Россию?
— Это было 10 месяцев назад, в июне прошлого года. Я приехала по студенческой визе, которую мне помогли сделать. Я нанималась на самую грязную работу, которую только могла найти и которую никто другой не хотел выполнять, — например, мыла туалеты в ресторане где-то два раза в неделю. Других вариантов устройства для черных в Москве не было. Но и это было хорошо, потому что сейчас найти что-то невозможно.
— У вас остался кто-то на родине?
— Нет, моя мать умерла, а отца я никогда не знала, мне не у кого просить помощи. Есть только двоюродная сестра, но она далеко, и ей тоже приходится не сладко.
— Как вы узнали о режиме само-изоляции и соблюдаете ли вы его?
— Я оставалась в Москве, когда все началось. В моей комнате 18 человек, и все мы в одном положении. Мужчины, женщины — все вместе... Я сплю на полу вместе с дочкой. Она не учится. Я боюсь выходить на улицу, сижу здесь безвылазно, потому что если что — с кем она останется? Есть такие, кто рискует, но это их проблемы. У меня тут нет друзей, с которыми можно было бы поговорить по душам. Только соседи. Но мы не близки и почти не общаемся.
— На что же вы живете?
— С едой помогают правозащитники. Я очень боюсь заболеть... Мне очень плохо сейчас, так много проблем навалилось сразу. Я постоянно думаю о себе, своем будущем, своем ребенке — должен же быть выход! Я стараюсь думать о хорошем и о том, что рано или поздно все закончится...
— Если вам будет предоставлена возможность вернуться на родину?
— Нет. Я не хочу домой. Потому что там еще хуже.
Аннэ из Конго, ей 46. В России уже шесть лет, так как была вынуждена бежать с родины из-за преследования со стороны властей. В отличие от Вивиан, она немного понимает по-русски и даже невесело смеется в ответ на какие-то мои вопросы. Мы беседуем по конференц-связи через переводчицу с французского.
— Дома я работала медсестрой в больнице Красного Креста, — говорит Аннэ. — Наш офис находился рядом с офисом организации, которая была оппозиционной по отношению к правящему режиму. Наш главный врач дружил с главой оппозиции, а когда того убили, мы все попали под подозрение и преследование. Нескольких моих коллег из Красного Креста убили, также убили пациентов. Я просто лечила больных, ничего больше, но моей жизни угрожала опасность...
— Поэтому вы решили бежать в Россию?
— На тот момент Россия оказалась единственной страной, куда можно было быстро получить визу. Я вообще ничего не знала о том, что меня ждет здесь. Я никогда до этого не была за границей, вообще никуда не выезжала. Дома осталась моя семья, мои дети, которых я с тех пор не видела.
Последние шесть лет Аннэ живет в России, все это время она пытается оформить у нас убежище, но раз за разом получает только отказы. Официальный ответ МВД: якобы ее «возвращение в страну исхода не представляет никакой угрозы». Из-за пережитого стресса и горя от разлуки с родными у Аннэ начались серьезные проблемы со здоровьем. «Я бы хотела работать, но за все эти годы получала отказы в документах от миграционной службы».
Ее диплом медсестры тут никому не нужен. Она искала любую работу с 2014 года, но нашла только в 2016-м — раздавать рекламные листовки на улице.
5 дней в неделю по 4 часа в день Аннэ предлагала прохожим буклеты стоматологической клиники в центре Москвы. В час ей платили 150 рублей, в месяц выходило около 12 тысяч, из которых за аренду комнаты в Подмосковье она отдавала 4500, и еще 2400 рублей уходило на оплату проезда. С началом эпидемии с 25 марта даже такую работу Аннэ потеряла и теперь находится в полном отчаянии, на грани нищеты.
Она не знает, что ей делать. Даже еще раз подать документы на убежище не получится — этим просто никто не станет заниматься сейчас.
Аннэ видит, что в России растет бытовой расизм, особенно сегодня, когда все запуганы и бояться заболеть, но ничего не может изменить. Все, что она в состоянии делать, это прятаться дальше.
«Один мужчина поднимался по лестнице, он посмотрел на меня и плюнул сверху, его слюна стекала по моему лицу... Все это время мимо проходили люди... Я спросила его: почему? Подошла какая-то женщина и платком помогла вытереть меня. В тот день я впервые много плакала...»
В данный момент на попечении правозащитников и волонтеров находятся 19 одиноких беженок, у 9 из которых на руках малолетние дети.
«В этот кризисный период мы хотим поддержать Аннэ, Вивиан и таких же, как они, оказать гуманитарную помощь хотя бы на ближайший месяц, пока ситуация не стабилизируется. Мы пытаемся хоть как-то облегчить их участь с помощью проекта «Помощь одиноким беженкам на территории России». Некоторые беженки страдают серьезными заболеваниями. Есть те, кто уже здесь, в России, был подвергнут физическому и сексуальному насилию», — рассказывают участники проекта.
В мире более 25 миллионов беженцев. В 2019 году Россия признала беженцами всего 23 человека, на данный момент в стране официально зарегистрировано лишь 487 человек с этим статусом.
Светлана ГАННУШКИНА, правозащитница, председатель Комитета «Гражданское содействие»:
— Всех беженцев в России можно отнести к категории нуждающихся. Но иностранкам, матерям с детьми в условиях пандемии приходится особенно тяжело.
Статистика совершенно не отражает реального положения вещей. Беженцев в тысячи раз больше, чем нам озвучивают.
Хотя после обращений и жалоб в ЕСПЧ многих запрещают депортировать.
Как я считаю, Россия усугубляет проблемы беженцев именно тем, что не предоставляет им никаких прав и не дает возможности получить официальную помощь. Это было всегда, но сейчас ситуация ухудшилась.
