Нельзя ведь не обратить внимание на случившееся за последние месяцы нашествие модных слов. Началось все с самого существительного коронавирус. Ловлю себя на забавном самодовольстве: оно мне сразу, сразу не понравилось! Впрочем, ничего пророческого в моем негативном отношении к термину точно не было – просто преподавателя русского языка не могло не покоробить столь абсурдное орфографическое оформление слова. Что это за «А» расположилось в его середине? Такой соединительной гласной в нашем языке вроде бы не бывает. В сознании возникли орфографические монстры, такие как водАпровод, лесАповал и новАстройка. И ведь хватили мы горя от этой штуковины с вызывающе неправильным названием!
А дальше пошло-поехало. Даже малообразованные узнали слово пандемия. Правда, «узнали» не означает «поняли». Помнится, в 2008-м в СМИ упоминалось, что некоторые граждане на вопрос «Что означает слово дефолт?» уверенно отвечали: «Это когда на оптовом рынке спичек нет». Предполагаю, что в сознании этого социального слоя пандемия – «это когда гречки не купишь». Каждый следующий общественный катаклизм приносит с собой – наряду с прочими последствиями – волну словесной небрежности.
Следом в центр общественного внимания попала удалёнка. Слово совершенно иной тональности. Созданное по одной из самых активных разговорных словообразовательных моделей (электричка, Ленинградка, социалка), оно сразу обрело тот узнаваемый фамильярно-шутливый оттенок, который отличает народные слова от казенных. Его милая простоватость поразительно точно совпала с самим духом удаленной работы, при которой можно попозже встать, подольше посидеть за завтраком, предпочесть костюму и туфлям на каблуках старый добрый халат и тапочки…
Но не успели мы проникнуться стилистическим уютом, исходившим от удалёнки, как ее потеснила хмурая самоизоляция. О, это уже совсем из другого лексикона! Слово сложное, да еще и со строгим латинским суффиксом, намекающим на терминологичность (градация, инновация, номинация). Да, это термин, только не научный, а чиновничий. И как весь бюрократический язык, слово это лукавит, переименовывает реальность, заодно создавая ее искаженный образ.
Я уже предвкушаю, как через некоторое время некий восприимчивый к взрослой официальной речи школьник отрапортует в сочинении по литературе: «В 1824 году А.С. Пушкин оказался в самоизоляции в селе Михайловском» и «Маленькие трагедии» написаны А.С. Пушкиным в болдинской самоизоляции». Сам классик предпочитал, правда, несколько иные выражения: «Иль со скуки околею где-нибудь в карантине…». Он-то точно знал, что и в Михайловском, и в Болдине изолировался отнюдь не сам, а по чужой, порой жестокой воле. Так что в периоды потрясений не только поднимаются волны словесной небрежности, но и расцветают пышным цветом словесные игры. Причем выигрывает всегда тот, кто что-либо переименовал в собственных интересах.
Но не только новые слова ярко отражают эпоху. На мой взгляд, особого внимания заслуживают слова обновленные. С ними вроде бы ничего не произошло: они продолжают называть те же явления, что и раньше. Но делают это чуть-чуть по-другому. Ведь у слова, кроме так называемого понятийного ядра, то есть, основного содержания, есть еще ассоциативное поле. Простейшим примером служат названия животных. Как бы мы ни относились к конкретным представителям фауны, невозможно, будучи носителем русского языка, не ассоциировать лису с хитростью, барана – с тупостью, а осла – с упрямством.
Так вот я думаю, что ассоциативное поле некоторых слов сейчас если не изменилось безвозвратно, то, по крайней мере, оказалось затронуто обрушившимися на нас испытаниями. Вот некоторые слова, которые, может быть, «никогда уже не будут прежними».
Италия. Спроси меня полгода, да нет, три месяца назад, какие ассоциации вызывает это географическое название, – и сознание отозвалось бы длинным рядом восхитительных образов, в котором соседствовали Данте и Боттичелли, средиземноморские пляжи и венецианские каналы, пицца Маргарита и паста с морепродуктами. Сейчас же я ловлю себя на том, что слово Италия, прозвучавшее в выпуске новостей, заставляет меня содрогнуться. А в голове теснятся заражение, умершие, морги и другие слова, прежде будто и не имевшие к этой европейской стране вообще никакого отношения. И фраза «У меня друзья в Италии», раньше вызывавшая легкую зависть, сегодня стала поводом для выражения сочувствия. Сколько должно пройти времени, чтобы нас вновь начали манить итальянские пейзажи, итальянские товары и итальянская кухня?
Маска. Не самое активное слово моего докарантинного словаря. Но и, разумеется, не экзотическое. Были маски зайчиков и мишек в детском саду. Были маски налетчиков в голливудских боевиках и отечественных полицейских сериалах. Были, разумеется, и медицинские маски. Их носили хирурги. И представители азиатских стран. Мне довелось побывать в Хабаровске в 2003 году, когда весь мир боялся (впрочем, как теперь понятно, не очень сильно) атипичной пневмонии. Помню, как выходили после паспортного контроля пассажиры рейса, прибывшего из Японии: европейцы были с открытыми лицами, а японцы – в масках. А потом я делала покупки на огромной хабаровском вещевом рынке, где торговали почти исключительно китайцы. От местных властей поступило тогда распоряжение, чтобы приехавшие из соседних стран в обязательном порядке носили медицинские маски. Китайцы их и носили – под подбородком или на груди. И в случае милицейской облавы сейчас же натягивали на рот и нос. Что же сейчас? Не знаю, как в Хабаровске, но в Москве почти все в этих самых масках. Причем их самих в продаже нет. Ситуация напоминает советское время: в магазинах колбасы практически нет, но на столах она у всех откуда-то появляется. Не знаю, как поступают соотечественники сегодня. Наверное, так же, как их бабушки в каком-нибудь 1970 году: или достают по знакомству, или переплачивают. Мне два раза дали маски при посещении районной поликлиники. Теперь я их стираю, как когда-то, тоже сама над собой смеясь, стирала и сушила на веревочке целлофановые пакеты.
Итак, у слова маска произошла перегруппировка значений. Мишки и зайчики вместе с грабителями банков отступили на второй план. Маска, она теперь в первую очередь белая, марлевая, хотя может быть и очень жуткая черная, и даже дизайнерская, со стразами. Носить ее надо обязательно, чтобы не привлекать внимания полицейских. И то, что некоторая часть «носителей» с ненавистью называет ее намордником, тоже понятно. Маска не столько символ гигиены, сколько знак несвободы. Атрибут той самоизоляции, которая на поверку оказывается не очень-то само…
Доставка. О, это больное! Никак не могу отделаться от ощущения, что меня предали. Причем обманул и бросил кто-то очень близкий. Нет-нет, слава богу, я не о муже. Я об одной из служб доставки, с которой связала свою жизнь лет 10 назад. Мы так долго были вместе в горе и в радости (а продукты действительно заказывали как по веселым, так и по скорбным поводам), что я привыкла числить эту компанию в ряду если не друзей, то, по меньшей мере, хороших знакомых.
И когда меня, так сказать, «самоизолировали», я сразу же решила все необходимое заказать на знакомом, как собственная прихожая, сайте. Каково же было мое разочарование, когда на экране высветилась надпись: «Для данного адреса нет доступных интервалов доставки». Это повторилось и через два часа, и на следующий день, и через неделю. В жизни «родной» компании больше не нашлось для меня места. Я не экономист и не специалист по логистике и не берусь давать владельцам компании дилетантских советов по организации доставки. Верю, что им сейчас трудно. Но не могу избавиться от почти детской обиды. Я была с ними столько лет, а они меня не поставили в очередь, не внесли в список – пусть на отдаленную перспективу, а просто вычеркнули, потому что у них и без меня много клиентов.
Знаете, когда закончится кризис? Нет, не в тот день, когда нам разрешат бегать в парке и кататься на метро. Он завершится, когда его следы в языке станут совсем незаметными. Когда пандемия вернется в учебники медицины, а маска – на детские утренники, когда Италия вновь станет символом красоты и неги, а доставка лишится каких бы то ни было эмоциональных оттенков. А щенок, названный Вирусом, вырастет в здоровенного пса, и понятия не будет иметь о том, в скольких метрах от дома ему положено гулять.
