Ей приходилось блуждать в тайге, падать с рюкзаком в ледяную воду. Она едва не разбилась, когда на 40-метровой вышке провалился проржавевший люк. И чудом спаслась из горящего самолета Ан-2. Ее бригаду брала в кольцо стая волков. Однажды, когда закончились продукты, пришлось варить в котле кукушек и белку.
Накануне 8 Марта и 101-й годовщины со дня образования Государственной картограф-геодезической службы доктор технических наук, профессор Елена Михайловна Мазурова рассказала о том, каково было в суровых условиях возглавлять сугубо мужской коллектив, как находила общий язык со «спецконтингентом», как однажды медведь загрыз всю бригаду и почему пришлось есть в сыром виде оленью печень.
* * *
В Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии Елена Мазурова, которая в то время была еще Староверовой, поступила из любви к астрономии. В МИИГАиКе готовили специалистов в области геодезической астрономии.
— Конкурс был 10 человек на место. Вуз был камерный, престижный. Выпускники в основном шли работать на оборонные предприятия и «королевские» заводы, — говорит Елена Михайловна. — К тому же институт был очень спортивный. Многие студенты занимались альпинизмом, скалолазанием. Я была увлечена горами и восхождениями, потом занялась горными лыжами, выполнила норму мастера спорта.
Учиться было трудно, но интересно. Студентам пятого курса предоставлялась возможность самим выбрать, куда отправиться на полугодовую преддипломную практику. Елена выбрала Магадан.
— Чтобы мы смогли собрать полноценный материал для своих дипломов, практика продлилась с мая по октябрь. От магаданского предприятия меня послали еще дальше — на Чукотку, в Анадырь. Есть некое заблуждение, что первыми по неизведанной земле идут геологи. Нет, они идут по нашим картам. А первыми идут геодезисты.
На складе Елена получила противоэнцефалитный костюм, который все называли «энцефалиткой», накомарник, спальный мешок из оленьего меха и сапоги-болотники. 36-го, женского размера, не было. Выдали 40-й, поэтому пришлось на ноги наматывать две пары портянок.
— Все, чему учили, пригодилось на практике. Мы занимались нивелированием и триангуляцией — определяли высоты и координаты опорных геодезических пунктов. По одному никуда не ходили, иначе могли погибнуть. К студентам на полевых работах относились бережно. Помню, как-то на привале нам лень было снимать сапоги, переобуваться в тапочки, чтобы ноги отдохнули. И бывалые специалисты нам дали установку: никогда не относитесь к своему здоровью как туристы, вы — профессионалы, нужно думать о своих руках, ногах и так далее. Я это запомнила на всю жизнь.
Уже в августе на Чукотке выпал снег. Для Елены жизнь в палатке или балке не была чем-то экстремальным. Занимаясь альпинизмом, она привыкла к походной жизни. Но месяца через четыре у всех студентов, в том числе и у нее, начали шататься зубы. Начался авитаминоз.
— Когда забили оленя, начальник партии распорядился пропустить печень оленя через мясорубку и приказал нам ее съесть в сыром виде. Потом следил, чтобы мы ели чеснок и квашеную капусту.
После института предполагалось, что круглая отличница Лена Староверова пойдет учиться в аспирантуру. Но девушка объявила, что поедет работать на производство.
— Я собиралась в дальнейшем заниматься наукой, вернуться в вуз. Но в то же время видела, что преподаватели-практики принципиально отличаются от тех, кто не прошел производство. Хотела быть одной из них. Попросилась работать на Урал, потому что там еще были все виды работ.
Планировалось, что Елена сначала будет работать помощником бригадира. Но тут же явилась его жена и заявила: «С девчонкой мужа в экспедицию не отпущу».
— Потом меня поставили к другому бригадиру, и картина повторилась. Тогда начальник партии сказал мне: «Ну что, значит, будешь работать самостоятельно, сама встанешь во главе бригады».
Молодому специалисту обещали дать опытных рабочих, которые не один год отработали в экспедициях. Но и те восприняли ее в штыки.
— Когда меня представили одному из рабочих, он сказал: «О, девка, нет, я к ней не пойду». Другой тоже был категоричен, заявив: «Мы приехали деньги зарабатывать, а что с ней можно заработать?..» Потом уже начальник партии вызвал рабочих и поставил ультиматум: «Вот ваш бригадир, либо с ней едете, либо ни с кем». Меня рабочие, в свою очередь, предупредили: «Если мы будем меньше 100% плана давать, мы от тебя уйдем».
Бригаду забросили на вертолете на точку, откуда они совершали радиальные заходы. Заход, работа на пункте могла длиться от 10 до 30 дней. Елена для себя решила, что должна быть на равных с мужчинами-бригадирами и даже показывать лучшие результаты. Она довольно быстро обучилась, освоила новые приборы.
— Для меня это был очень непростой сезон. В первый заход, когда мы возвращались на пункт, рабочие предложили сократить путь, и мы промахнулись мимо палаток. День блуждали, пока наконец определились и вышли на базу. На втором пункте я упала с рюкзаками в реку. Мы шли по тонкому, скользкому бревну, у меня один рюкзак располагался на другом, верхний поехал в сторону — и я полетела в речку. Была ранняя весна, еще лежал снег, от перепада температуры казалось, что сердце забилось в глотке. Выбралась, мне отжали всю одежду, до палатки бежала бегом… На третьем пункте я чуть не разбилась. Забравшись для измерений на вышку, которую мы называем сигналом, я закрыла на площадке люк, стала искать направление… Как вдруг почувствовала, что нога, стоящая на люке, уходит вниз. Я успела ухватиться за наблюдательный столик, иначе бы полетела вниз с 40-метровой высоты. После всех этих приключений подумала, что, может быть, полевые работы вообще не для меня?..
— Но ведь были и успехи?
— В нивелировке мы негласно соревновались с двумя парнями-бригадирами. Помню, когда мы закончили все работы, я собиралась уже вызывать вертолет, мои бригадные сказали: «Давай хотя бы дня четыре передохнем, ты на себя посмотри, хоть немного отъешься». А я действительно сильно похудела, «выжимая» эти километры. Но план мы перевыполнили.
Исполнителем Елена проработала три года. В бригаду к ней стремились попасть многие. По тем временам рабочие под ее началом очень хорошо зарабатывали. В то время как средняя зарплата по стране была 120–140 рублей, они получали по тысяче в месяц.
— Появились рабочие, которые из года в год ездили со мной в экспедицию. Это были люди со сложной судьбой, отбывшие в колонии не один год, кому запрещено было въезжать в европейскую часть страны. Но я не могу припомнить ни одного случая неподчинения с их стороны. Все они были привыкшими к изнурительному труду, не раз выручали в трудную минуту. Помню, из-за тумана, плохой видимости мы три дня просидели на пункте. Продукты закончились. Была ранняя весна, перелета птиц еще не было. Одному из наших рабочих удалось подстрелить двух кукушек и белку. Когда он снял с белки шкурку, она стала похожа на крысу. Всю живность сварили в одном котле. Но есть похлебку я не смогла. Перед глазами стояла освежеванная тушка белки… Четыре дня, пока не прилетел вертолет, собирала на болоте и ела прошлогоднюю клюкву.
— Сколько длился сезон?
— В северных районах Тюменской области — месяцев семь. Мы начинали выезжать в апреле, а дальше — кому как повезет. Мою бригаду, например, однажды долго не могли вывезти. Мы были дальше всех, в районе Салехарда. Три недели сидели, ждали вертолет. Уже выпал снег, дни стали короткими. Постоянно приходилось заготавливать дрова, потому что печку топили в палатке беспрерывно. Именно тогда рабочие научили меня играть в «очко», раньше я в карты вообще не играла. Однажды утром мы вышли и увидели около палатки стадо оленей. Опытный рабочий подсказал, что они ищут укрытие от хищников. К палатке подступала стая волков. Мы зарядили все оружие, которое у нас было, в том числе и ракетницу. Так и жили в палатке под волчий вой, пока нас 7 ноября наконец не вывезли.
«Девочка, тебе чего?»
Бригада Елены Староверовой все время была в передовых. Начальство заметило ее организаторские способности и предложило возглавить партию.
— Начальником экспедиции был тогда Валентин Вельгельмович Яхмон, из немцев, чьих предков пригласила на Урал еще императрица Екатерина II. Он вызвал меня и сказал: «Хочу поставить тебя начальником партии». Я была к этому не готова и сказала: «А что же Соколов, он вроде нормальный парень?» И услышала возражение: «Соколов будет пить, а ты будешь в тайге сидеть без вертолетных перебросок. Потом придешь ко мне и будешь стучать кулаком по столу». Я напомнила ему еще об одном кандидате и услышала: «Он будет студенток на вертолете катать, а ты опять будешь в тайге сидеть». В конце концов, Валентин Вельгельмович предложил: «Назови любого, под чьим руководством ты хотела бы работать?» Я подумала, действительно все какие-то проблемные… В общем, он меня убедил возглавить партию.
— Какие были сложности на первом этапе?
— Моя полевая топогеодезическая партия работала тогда в районе Сургута. Я должна была руководить людьми, под чьим крылом начинала работать, кто мне помогал, наставлял. И сначала я развела большую демократию. Мне сложно было приказывать этим людям, я их просила: пожалуйста, сделайте то-то и то-то. Были те, кто относился ко мне как к человеку, который пришел на эту должность временно. Через месяц я поняла, что так дальше продолжаться не может. Я тогда как раз отправилась с докладом в Тюмень. Всю дорогу думала, каким я должна быть руководителем? Вернулась я уже другим человеком. Наступила «чилийская хунта». Я требовала досконального выполнения любого своего распоряжения. Через месяц поняла, что нужно ослабить хватку. Нашла золотую середину, и все встало на свои места.
— Сколько человек работали под вашим началом?
— Около 60 человек. Потом были большие партии — по 200–250 человек. Публика была смешанная: инженеры, техники, рабочие. Помню, один из рабочих, Владимир, которого все звали Мурленом, был очень квалифицированным слесарем. Он не мог весь год работать у станка, как только наступала весна, его тянуло в тайгу, в экспедицию. Он увольнялся и приезжал к нам. Отработав сезон, возвращался на свой завод.
Очень часто я вспоминаю своего одногруппника, бурята Ринчина — Доржо Дашинибаевича Сандалова, который работал у меня в партии инженером. Он блестяще ориентировался на местности. Бывало, мы шли по тайге, я говорила: «Рин, давай карту посмотрим», он удивлялся: «Все же и так видно, вот — север, там — юг». У него был «внутренний компас». Он искренне удивлялся, как можно заблудиться в тундре? Мы должны были накалывать опознавательные знаки на аэрофотоснимках. Лучше него этого не делал никто. И стрелял он изумительно. Мы знали, если осталось всего шесть патронов, то к ужину Рин принесет ровно шесть уток.
— Не сложно было работать в сугубо мужском коллективе?
— Я выстроила определенную линию поведения, ко всем относилась достаточно ровно, никого не выделяя. Провела некую черту, я — это я, а вы — это вы, и они чувствовали эту границу. Правил не нарушали. Наш коллектив был сплоченным, мы постоянно занимали первые места в соцсоревнованиях, досрочно выполняли годовое задание. За пару сезонов у нас можно было заработать на кооперативную квартиру. Денег было достаточно, но особенно тратить их было негде, разве что слетать на выходные в Сочи.
— Какие-то преимущества у вас как у женщины-руководителя были?
— Помню, я отправилась в Сургутское пароходство. У двери руководителя было столпотворение. Начальники партий пытались выбить у него баржи для доставки в экспедиции оборудования и горючего. Но все выходили из его кабинета разочарованными. И вот вхожу я, начальник пароходства спрашивает: «Девочка, тебе чего?» Мне тогда было 24 года. Я представилась. Он аж привстал, переспрашивая: «Вы — начальник партии?..» И следом добавил: «Бедные мужики…» Баржу дал сразу. Наверное, мужиков из моей партии сильно пожалел.
— Вы сами охотились?
— В первый же сезон рабочие научили меня стрелять. Я наравне с мужчинами ходила на охоту. Птицу — куропаток и глухарей — для меня подстрелить было несложно. А вот когда на меня однажды выскочил крупный олень, увидев его глаза, я выстрелить не смогла…
У геодезистов с собой были мелкокалиберные ружья и карабины. В тайге было много диких зверей, оружие старались держать под рукой. Всем памятен был случай, когда медведь растерзал всю бригаду.
Там бригадиром и его помощником работали выпускники Новосибирского института геодезии, аэрофотосъемки и картографии, муж с женой. Они прилетели на пункт триангуляции, в неизвестное место, и допустили ошибку. Заряженный карабин в этом случае должен быть все время под рукой. А они повесили его на сучок дерева. В это время на поляну вышел раненый медведь. Рабочий пытался отбиться от него топором, медведь убил его одним ударом. Дальше зверь кинулся на бригадира. Исполнитель бросился к карабину, успел сдернуть его с сучка, но зарядить не успел, погиб. Его жена, как установила позже экспертиза, умерла от разрыва сердца. Она была в палатке, кровавая расправа происходила у нее на глазах. Медведь объел больше всего ее тело. Потом этого зверя-людоеда убивали уже с воздуха, с вертолета.
— Вы сами сталкивались в тайге с косолапым?
— Первый раз увидели медведя, когда пошли с рабочими за малиной. Там были огромные заросли. Мы собирали ягоду с одной стороны, а медведь лакомился малиной с другой. К счастью, мы оказались в подветренной стороне, первыми заметили зверя, бросили банки и унесли ноги. Второй раз косолапый выскочил на просеку, где мы проводили наблюдения. Мы кинулись к железной дороге, надеясь, что пройдет поезд и шум отпугнет зверя. Медведь также выскочил к железке, но к нам приближаться не стал, ушел вдоль полотна. Было лето, он был неголодный.
Но экстрима у начальника геодезической партии Елены Староверовой хватало и без диких зверей. В 1982 году она чуть не сгорела в самолете.
— Я летела тогда спецбортом на Ан-2. В кабине были командир экипажа и второй пилот, в салоне — я одна. На высоте загорелся топливный шланг. Пилоты сообщили на базу, в Тарко-Салинский авиаотряд, о вынужденной посадке на замерзшую реку. А мне сказали: «Как только коснемся лыжами льда, открывай дверь, и вперед. Только не прыгай, а вываливайся, чтобы не сломать руки и ноги». Я вывалилась на лед, за мной последовал второй пилот. Командир уже вываливался из окна. Лежа на льду реки, мы провожали взглядами объятый пламенем самолет. Машина сгорела у нас на глазах. Через час за нами прилетел вертолет. Потом оказалось, что на шланге был заводской дефект.
— Цивилизация не тянула?
— У нас были большие отпуска. Пока была в Москве, успевала походить по театрам и выставкам. Для кого-то билеты казались дорогими, а мне все было по карману.
«Вас посадят?»
Начальника партии Елену Староверову все время ставили в пример бородатым, много повидавшим мужикам на руководящих должностях. Шутка ли, девчонке всего-то 27 лет, а все вымпелы и переходящее знамя неизменно у ее партии. И вскоре она вновь пошла на повышение.
— Совсем недолго я проработала заместителем главного инженера объединенной топограф-геодезической экспедиции, а потом и главным инженером. Больше женщин на подобной должности в Союзе не было. Начала было писать кандидатскую диссертацию, но совместить это все с работой было нереально. Я без конца была в командировках. В кабинете у меня постоянно стоял портфель со сменкой белья и всем необходимым.
Ответственность была колоссальной. За утопленную машину, как и разбитый вездеход, снимали премиальные. Но можно было в случае несчастного случая поплатиться и свободой.
— Однажды на базу не вернулся вертолет, который вез рабочих. Мы с начальником экспедиции решали, кто из нас двоих полетит, а кто останется, чтобы в случае трагедии рассказать об этом женам рабочих. Кинули жребий. Случай выпал мне остаться. После обеда ко мне в кабинет зашла жена начальника экспедиции и спросила с порога: «Саша вместо обеда выпил полпузырька валерьянки и уехал в аэропорт. Вас посадят?» Что с вертолетом, тогда было еще не ясно, я сказала: «Может, не посадят, но с должности снять могут». И она вдруг обрадовалась, сказав: «А это было бы здорово. Муж будет больше заниматься детьми, а ты выйдешь замуж». Но оказалось, что вертолет совершил жесткую посадку, у многих, кто был на борту, были переломы, но все остались живы.
— Но вы ведь через два года действительно вернулись в Москву?
— Я работала бы и дальше. Но умер отчим, мама осталась одна, она прошла фронт, у нее были ранения, она болела. Перевозить ее в те северные края было нельзя. Мне говорили: «С таких должностей не уходят». Но получилось так, что уходят.
— Каково было — заново привыкать к столице?
— Первые полгода я вообще не понимала, что я делаю в Москве, что я делаю в аспирантуре. После той насыщенной жизни на Севере все было блекло и неинтересно. Потом я все-таки втянулась в научную работу. Заинтересовалась темой диссертации, которую писала. Она касалась гравитационного поля Земли. Училась в аспирантуре в родном институте и параллельно окончила факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ. Успешно защитилась. Но в 1998 году, когда мамы не стало, я стала задумываться, чтобы вернуться на производство. Но тут неожиданно предложили поехать заниматься научной работой в Австрию. А вскоре я вышла замуж. Стала Еленой Мазуровой.
— Такой сильной, волевой женщине непросто было найти свою вторую половинку?
— Если убрать из своего поведения «главного инженера», то все-таки можно. С будущим мужем познакомились в гостях у наших друзей. Владимир тогда работал в Российской академии наук, занимался лазерной локацией спутников.
За годы научной карьеры Елена Михайловна Мазурова защитила докторскую диссертацию, стала профессором, автором более 200 научных статей и пяти монографий. Работала приглашенным профессором и занималась научной работой в университетах Австрии, Италии, Австралии и США. Ныне она является заместителем директора Федерального научно-технического центра геодезии, картографии и инфраструктуры пространственных данных, занимается научной работой.
Но когда я прошу вспомнить ее о самом необычном подарке, который она получила на 8 Марта, Елена Михайловна мыслями возвращается на Урал.
— Сейчас мы избалованы изобилием в магазинах, а в советские годы получить на Севере букет тюльпанов на 8 Марта — это было нечто. В основном дарили красные гвоздики, вероятно, их легче было выращивать. А самый необычный подарок мне преподнес один из рабочих, подарив очень красивый нож. Рукоятка у него была сделана из бивня мамонта. Потом у меня его отобрали. Мы ехали после работы от реки. Нас остановил патруль, подумав, что мы браконьеры. Ситуация быстро разрешилась. Но милиционеры успели заметить нож, который висел у меня на поясе. Длина клинка у него была на два сантиметра больше, чем было разрешено. Сославшись на закон, его конфисковали, но я думаю, что он им просто очень понравился.
