«Одних уж нет, а те далече», — говаривал поэт. «МК», собственно, приятельствовал с Марией задолго до драматических перемен в ее жизни. Теперь, когда она уже три года живет в Киеве, связь не столь крепка и постоянна, как прежде. Но Новый год — знаковый рубеж, когда принято подводить итоги, а у Марии — яркой и деятельной женщины, певицы — накопилось, что осмыслить, о чем рассказать и даже похвастаться. Лично меня прежде всего заинтриговал громкий дебют Максаковой на престижнейшей сцене зала «Карнеги-холла» в Нью-Йорке 22 декабря. В жизни певицы, кажется, произошел прорыв и выход карьеры на совершенно иной уровень. Именно этому повороту в творческой судьбе и его подоплекам предполагалось посвятить небольшое интервью, «промять», так сказать, ситуацию, посудачить о высоком искусстве в целом, тем более что в России эта впечатляющая новость была практически проигнорирована СМИ. «Будто заговор какой-то», — не менее заговорщически предположила певица.
Однако в романтические планы, как всегда, вмешалась грубая проза жизни. Банально и уже практически заученно, как делала уже не раз, ответив в очередной …дцатый раз на очередной …дцатый вопрос о возможных гастролях в России, Мария неожиданно для себя вдруг напоролась на жесткую отповедь Светланы Журовой: «Не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы у нас Максакову простили… Допускаю, что в нее полетят помидоры», — злорадно предположила в прессе экс-спортсменка, ныне депутатша и былая думская подруга и соратница «беглянки».
А Маше ведь палец в рот не клади, она и взорвалась в соцсетях: «Мне смешно слышать о помидорах от тех, кто «утонул» в баночках мочи с мельдонием». Свят-свят… При этом певица великодушно высказалась: «Я не против того, чтобы госпожа Журова со своими помидорами приезжала на мои концерты в Европу или США, но не исключаю, что все помидоры сгниют еще на пороге визового центра»… Да уж, сыпанула солью на самую больную рану…
В общем, жизнь, бьющая ключом, внесла некоторые коррективы в стройный план новогоднего трепа с г-жой Максаковой, прежде чем воспевать далекие заокеанские триумфы. Разумеется, любой разговор начинается с дежурного: «Как дела?».
— Я вот контракт подписала с американским менеджментом на три года, дебютировала в «Карнеги-холле». Как ты думаешь, хорошо у меня дела или плохо? Конечно, хорошо.
— Но вот вся эта перебранка с бывшей думской коллегой и твой ехидный «ответ Чемберлену»... Это 1:1 или нокаут?
— Я решила перевести все в ироничную форму, поскольку совсем оставлять это без внимания было бы перебором. Вполне новогодний карнавальный стиль общения. Легкая ирония всегда уместна. Конечно, все эти заявления и предположения о помидорах на концертах вызвали у меня просто смех. Я не говорила, что приезжаю, что мне якобы негде петь и выступать, что не на что жить. Произвольные додумывания после моих слов, конечно, поразительны. Я говорила о том, что при определенных обстоятельствах, связанных с улучшением отношений между странами, заключением перемирия, прекращением войны, я, возможно, увижу для себя такую вероятность — приехать с концертами.
— Но Журова пожурила тебя «за все, что ты наговорила про Россию»… Возможно, и тут я что-то пропустил, но ты поняла, о чем речь? Чего ты там наговорила-то?
— Самое интересное, что я вроде бы логореей и словоизвержением никогда не страдала, всегда была в состоянии контролировать свой словесный поток, несмотря на жгучую обиду, которую я испытывала, когда совершенно несправедливо мне посвящали отвратительные эфиры в течение многих лет. Я не считаю, что позволила себе в отношении России того, что не соответствует действительности, что я оговорила, оклеветала, как-то оскорбительно о ней отозвалась. Если о чем-то и говорила, то только о том, что имело место быть — с фактами, ситуациями, именами, причинами и следствиями.
— Являясь давно состоявшейся артисткой, ты тем не менее получила этот ангажемент в престижный «Карнеги-холл», участвуя в оперном конкурсе. Как начинающая старлетка. Честолюбие не было уязвлено? Ведь могут сказать: ага, от отчаяния…
— Ну о чем ты, какое отчаяние?! Я рискнула, но это не конкурс начинающих певцов, чтобы было понятно. Это мероприятие для состоявшихся артистов оперного жанра, там все были опытные, тем более что многие оперные голоса только после 30 начинают звучать в полном смысле этого слова. Я была уверена в своих силах, я хорошо готовилась. Это была не фанаберия с моей стороны, а здравый смысл. После моих достаточно громких успехов у зрителя в Украине, знаковых постановок в Национальной опере, я отдавала себе отчет в том, что делаю что-то высококлассное и не так, как все. Так что рискнула, а риск есть всегда. В конце концов могла просто заболеть и сойти, что называется, с дистанции. Но вышло иначе. Я прошла все этапы, начиная от слепого отбора по записям, стала участником суперфинала и получила поощрение в виде дебюта в «Карнеги-холле» на концерте Talents or the World’s Christmas Ball («Таланты Всемирного Рождественского бала»). Я пела на одной сцене с Априле Милло, выдающейся американской вердиевской сопрано, которая открывала-закрывала в «Мет-опере» все сезоны, была любимой певицей Джеймса Ливайна (дирижера и худрука «Метрополитен». — Прим. ред.). Феноменальный абсолютно голос, замечательная женщина, прекрасный музыкант. И мы выступали с ней и несколькими другими певцами на одной сцене. Это произошло, я спела четыре развернутых произведения — Леди Макбет Верди, Русалку Дворжака, попурри из русских романсов, которые пела Дина Дурбин в фильме «Сестра его дворецкого», и фрагмент из «Травиаты», а в конце мы все пели рождественские песни. А бонусом еще и контракт, что очень круто, потому что не всем участникам даже суперфинала такие контракты были предложены. Это открывает передо мной двери ведущих оперных театров Америки и мира, совершенно новая реальность для меня. Конечно, я очень горжусь сейчас собой. Я даже из сентиментальности написала маме, желая разделить с ней свою радость. Пока не поняла, к сожалению, буду ли удостоена этой чести, но как знать?
— Ответа пока нет?
— Но я считаю, у нее есть повод для гордости сейчас.
— Вопрос, который ты вынесла на обложку последнего альбома в России «Меццо? Сопрано?» решен?
— Уже сопрано, больше это не обсуждается, дилемма закончена. Нырнула в какие-то глубины, было время, когда этот вопрос оставался. Но Украина дала мне точный ответ, а Америка одобрила. В вокальном и профессиональном смысле я чувствую себя сейчас очень вальяжно, пришла в такое техническое состояние, когда просто бравирую своими возможностями. Мне, конечно, это очень нравится и хочется, чтобы продлилось как можно дольше.
— Помимо Априле Милло (или Эприл Милло по-американски) и многих других великих я бы еще напомнил, что ты стояла на сцене, на которой блистала и Алла Пугачева в 1988 году…
— Очаровательно! Я не знала этого. Как интересно! Алла Пугачева большая молодец. Чем старше я становлюсь, тем больше, кстати, ею восхищаюсь. Она действительно олицетворение сильной натуры, личности, женщины. Она всегда пленяла тем, что никогда не врала — ни в творчестве, ни в словах, ни в чем. Она пережила все эпохи, мыслимые и немыслимые, свободу и несвободу, и позволить себе эту правду могли не многие. Она никогда не отрекалась от своей внутренней правды, внутренней свободы, несла себя при любых, даже самых каверзных обстоятельствах с исключительным достоинством. Конечно, это вызывает восхищение. Поразительно, но Ваня (младший сын Максаковой. — Прим. ред.) с Пугачевой в один день родились, и у него любимая песня «Я тебя поцеловала». А ребенка не проведешь, устами младенца глаголет истина…
— Помидоры-то в Нью-Йорке в тебя не летели?
— Ну, Журова-то не приехала. Поэтому все было испорчено. Меня принимали с такой теплотой, мне даже аплодировали между куплетами (что не очень принято по правилам оперного жанра. — Прим. ред.). Я купалась в каком-то абсолютном обожании. Получила огромное удовольствие. На следующий день пела еще в Филадельфии. В Америке вообще очень доброжелательные люди, а когда еще удается доставить им удовольствие своей музыкой, то это очень благодарная публика. Какая-то особенная и удивительная черта страны — феноменальная доброжелательность людей. Пример: в лифте я уронила карточку, в большом гостиничном лифте, в котором ехало много людей. Опомниться не успела, а весь лифт бросился эту карточку мне поднимать, меня опередили. Не только в этом забавном эпизоде, а во всем чувствуется, как все рады тебе помочь, подсказать, открыты, искренни.
— Но не Журовой единой, однако, как говорится... Вот Стас Садальский высказался на волне очередных страстей по Максаковой весьма тепло и доброжелательно, вспомнив про «исконно русское» дружелюбие и гостеприимство…
— Я буду рада, если в конце концов мы возобновим хотя бы общение с моей мамой. Думаю, что если до сих пор она могла сомневаться в правильности избранного мною пути, то сейчас у нее есть повод и смысл проанализировать все с другой точки зрения. Не то что я проявляю какое-то великодушие после того, когда одержала победу. Наоборот, я считаю, что мы обе теряем. Этот бесконечный сор из избы... Мы обе творческие личности, и в периоды нашего близкого общения и дружбы мы многое давали друг другу. Во всяком случае, мне она — уж точно. Земля круглая, и мне кажется, что когда есть возможность поехать на какой-то мой концерт, послушать оперу, то я была бы рада, потому что знаю, что теперь она была бы мной довольна, тем более что раньше была не очень довольна. Меня теперь хорошо слышно, голос летит, преодолевает оркестр, наполняет зал. Это состояние, которое маме точно доставит удовольствие.
— Однако семья по-прежнему остается разделенной, насколько я понимаю. Со старшими детьми ты тоже не общаешься?
— Да, очень тяжело. Я приезжала в октябре в Москву по своим судебным делам — буквально на пару дней, и мы виделись. Эта встреча на Эльбе произошла, но она какая-то сложная была для нас для всех. Они придерживаются такой линии осуждения, считая, что я должна была их продолжать воспитывать, пожертвовать собой, своими интересами, своей позицией, своей правдой, своим голосом — и внутренним, и сопрано. Такую жертву они бы приняли как должное. А вот когда я заявила о своей самостоятельности, о том, что вообще-то есть еще я сама по себе, вне контекста дочери или матери, это вызвало у них странное отторжение. Может, причина в том, что прежде я только жертвовала, а тут вдруг взяла и начала заниматься собой, своим голосом. И проще, наверное, им было бы сказать: «Ну и чего она там добилась?» Сейчас приходится признать, что добилась. Теперь вопрос в степени самопожертвования, насколько его можно от человека требовать. Тем более что у человека есть не просто работа, а призвание. Почему они лишают меня права на мое предназначение? И нет пока понимания того, что и для них это была бы польза. Вот я не застала свою бабушку, Марию Петровну Максакову, она умерла за три года до моего рождения. При этом я прекрасно понимаю, какое замечательное наследство она мне оставила, когда я могла открыть любую дверь перед собой, когда мне все улыбались, вспоминая о моей бабушке. Это же больше того, о чем они сейчас говорят, предлагая мне, по сути, как Наташе Ростовой, исключительно определять только оттенки пятен на подгузниках и радоваться этому. Я, например, никогда не осуждала ни бабушку, ни тем более свою маму, потому что они дали мне гораздо больше, чем если бы просто вовремя подавалась салфеточка — утереть соплю. А у них сейчас очень бытовое, приземленное отношение к тому, что такое любовь мамы. Но люди, в том числе и любимые дети, взрослеют, мудреют. Я почему-то верю в рождественское чудо, в то, что все еще образуется.
— Твои долгоиграющие судебные тяжбы уже не столь утомительны? Есть какое-то движение.
— Они идут, кое-что получается, мы стали выигрывать процессы, по крайне мере на уровне тех инстанций, на которых пока находимся. В частности, выиграли дела по двум квартирам — в Сити и на Красной Пресне. Я не прошу ничего сверхъестественного, я прошу справедливости. Пока надеюсь.
— Тайный визит в Россию в октябре, о котором упомянула, ты так законспирировала…
— Я была коротко, несколько дней, мне нужно было пройти определенную экспертизу. Не очень бы хотелось сейчас это все рассказывать. Я очень страдала, потому что из-за этих экспертиз мне приходилось опять вспоминать и проживать всю ситуацию (с убийством супруга Дениса Вороненкова. — Прим. ред.), это было все очень болезненно.
— Такого рода приезды больше не предполагаются, потому что нет такой необходимости. А если какие-то и возможны, то они будут или должны быть уже другого характера. И я бы очень хотела, чтобы вся ситуация (в отношениях России с Украиной. — Прим. ред.) как-то поменялась. Не знаю, во всяком случае, я бы гордилась, если бы моя мама так все выдержала и так бы выступала. То же самое касается моей дочери, если бы она была такой же сильной…
Читайте также: Певица Мария Максакова рассказала о желании снова выступать в России
