С утра, вскоре после планерки, на 3-й этаж редакционного комплекса наведались визитеры — из Пятого управления КГБ СССР, горкома комсомола и даже некий Валера из ЦК ВЛКСМ.
За пару месяцев до этого, когда я дегустировал отвратительное абхазское вино в пицундском Доме творчества, мои «МК»-коллеги Ольга Белан и Елена Василюхина, основательно отредактировав мой очерк «Ночные охотницы» о «девушках с низкой социальной ответственностью», опубликовали-таки текст, который заслан был еще в начале лета, но казался тогда «непроходным». Там — о боги цензуры! — прорисовывались намеки, что в СССР по сию пору не изжит чудовищный капиталистический порок — проституция. Хотя тем же летом (17 июля 1986 года) в прямом эфире телемоста Ленинград–Бостон приговорили: «В СССР секса нет!»
Через месяц после выхода «Охотниц» Гусев вызвал меня к себе. У него в кабинете курил дефицитное Marlboro брюнет неприметной наружности, и главред, поглядывая на гостя, с ухмылкой задал мне риторический вопрос:
— Ну что, Додолев, допрыгался? Это за тобой, вещи собирай.
После чего представил мне полковника госбезопасности. На меня впечатления реплика не произвела, взгляд у Пал Николаича был озорной, да, собственно, ничего страшного и не случилось по меркам горбачевской поры.
Выяснилось: офицер наведался лишь потому, что хотел предложить «продолжение банкета». Заинтриговал: «Вы мало что знаете». И добавил, что проблема торговли телом в столице «Союза нерушимых» имеет ряд неведомых публике аспектов. Рассказал, что после нашей публикации в Московском управлении КГБ была создана спецгруппа, которая пасла меня и моих коллег, пытаясь выяснить детали: ЗАЧЕМ.
Ну и расклад на тот момент: в ЦК КПСС предполагали, что проституции в стране нет, а в КГБ СССР знали, что есть; и цимес был в том, что валютные проститутки (путаны — по тогдашней терминологии) вносят существенную лепту в неконтролируемый валютооборот. Консенсуса эти две силы в данном вопросе не находили. Вот чекисты и решили воспользоваться инструментом инфовойны, слив мне фактуру.
Я по-пионерски дерзко промычал, что готовый текст показывать никому, кроме редколлегии, не намерен. Однако бойцов невидимого фронта, как оказалось, не занимала публицистическая оценка ремесла, важно было как бы утвердить в общественном сознании то, что им как профессионалам было очевидно.
Ну, фактуры они мне действительно подогнали. Устроили несколько встреч с труженицами постельного ремесла: в «Национале» и на явочных квартирах. Копии протоколов, расшифровки телефонных переговоров, вот это вот все было у меня через неделю в ассортименте. В принципе я, как правило, все материалы просто надиктовывал в машбюро машинистке Наде, но этот опус ваял дома: мне дали понять, что оперативными материалами в редакции светить нежелательно. Сочинил очерк на газетную страницу. Сокращать, к моему изумлению, не стали. Просто приняли решение публиковать в два этапа.
Редактор отдела коммунистического воспитания Лена Василюхина и Петр Спектор, который в ту пору рулил спортотделом, бдительно редактировали текст. Задача была — сбалансировать на грани, не спровоцировав подразделение Главлита СССР (которое в 1986 году вершило вполне официальную цензуру).
Петя, с которым мы в конце 70-х вместе бездельничали на матфаке МГПИ им. Ленина, возвращая мне стопку машинописных листочков с ручными пометками, спрогнозировал:
— Завтра знаменитым проснешься.
Кстати, как в воду глядел.
Главлит текст из номера снял, само собой. Гусев попросил своего зама Сашу Шевчука отправить-таки подписанную полосу в типографию. «Продолжение в следующем номере».
Но! 20 ноября 1986 года «МК» подписчики не получили, и в киоски газета не поступила.
Продолжение было опубликовано лишь 21 ноября.
Короче, вечером 19-го и утром 20 ноября мутились какие-то разборки. Гусев раза три ездил в горком комсомола (хотя кто знает, куда редактор ездил на самом-то деле), возвращался мрачно-задумчивым, а потом редколлегия без всякого моего участия правила оставшиеся куплеты «Белого танца». Я закатывал истерики, хлопал дверьми, требовал «снять мою фамилию» и диктовал Наде в машбюро заявление об уходе. Короче, вел себя на три с минусом.
И продолжение было опубликовано в пятницу, 21 ноября.
В понедельник утром итальянка из «Репаблик» и ее муж-британец из какого-то делового еженедельника выпасли меня у входа в издательство на улице 1905 года со своими диктофонами и фотокамерами. Закончилось все это дело обильными репортажами CNN и BBC ONE. Ну и… закрытым Постановлением ЦК КПСС, скорректировавшим советское законодательство: в Административный кодекс была внесена статья 164-2, карающая за занятие проституцией штрафом в 100 рублей. А ныне, в соответствии со статьей 6.11 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (КоАП РФ), те же самые шалости караются административным штрафом от одной тысячи пятисот до двух тысяч рублей. То есть — в масштабах цен — абсолютно то же самое!
В чем меня потом только не упрекали! Например, известный сексолог Игорь Кон писал, что мой очерк дезориентировал «бедных советских женщин, живших на скромную зарплату и не могших покупать дорогие модные наряды»… — у них, мол, образ жизни валютных проституток «невольно вызывал жгучую зависть».
Напомню, что в брежневскую эпоху путана за один «удар» получала сотню долларов. Курс черного рынка был 1:4, то есть 400 рублей. Зарплата академика — 500. В месяц. Я сам, например, даже будучи завсектором популярных новостей «МК», получал… 65 руб.
