Количество дел по 275-й статье УК за последние три года выросло в пять раз. Сегодня по ней обвиняется около 20 человек, причем половина находится в СИЗО «Лефортово», остальные — в других изоляторах страны. Вообще редкий случай, когда такие подозреваемые ждут приговора под подписку о невыезде, как, к примеру, сейчас пожилой ученый ЦНИИмаша Виктор Кудрявцев. Напомним, что он находился в «Лефортово» до недавнего времени.
— Вообще всего пару раз выпускали из СИЗО под подписку, — рассказывает адвокат Иван Павлов. — Капитана в отставке Александра Никитина в 1996 году (а в 1999-м санкт-петербургский суд его оправдал), многодетную мать Светлану Давыдову в 2015 году (а через несколько месяц дело против нее было прекращено). Напомню, Никитин попал под подозрения за то, что написал доклад об экологических проблемах для норвежской организации, а Давыдова — что позвонила в украинское посольство.
О некоторых арестантах, ожидающих сейчас окончания расследования за решеткой, неизвестно ничего, кроме их имени. Но проблемы у них у всех одинаковые. Разная разве что реакция на них.
Итак, первое общее для всех обвиненных в госизмене — полная изоляция. Если запрет на свидания в принципе обычная история, то вот проблемы с перепиской бывают только у них. По статистике ОНК, задержка писем заключенным, обвиняемым в госизмене, составляет минимум три месяца. СИЗО тут обычно ни при чем: после прочтения письма штатным цензором изолятора его направляют следователю. А вот тот как раз и не торопится возвращать. Более того, в нарушение закона, заключенному могут вообще не сообщить, что было такое-то письмо, но оно цензуру не прошло. Застревали у цензора даже поздравительные телеграммы с самыми простыми словами типа: «Поздравляю, целую, люблю». Возможно, следователь видел в них шифровку. Обычно если письма стали приходить более-менее регулярно, то значит, что следствие завершено.
Военный историк блогер Андрей Жуков, по словам его защитников, вести из дома получает крайне редко. К слову, обвиняют его в том, что он передал якобы важную информацию, которую получал на отрытых форумах в Интернете, украинским спецслужбам. Речь о тех самых форумах, где обсуждают военную историю. Такие же проблемы у другого арестанта, Романа Ковалева. Кстати, он ученик того самого недавно выпущенного на свободу Кудрявцева. Защитники говорят, что в свое время больного престарелого ученого просили дать показания на него в обмен на домашний арест. Он не дал. В итоге ученик все равно попал за решетку.
Эксперт «Центра стратегической конъюнктуры» Владимир Неелов (Лефортовский суд постановил взять его под стражу в ноябре прошлого года) тоже обратился в ОНК Москвы с жалобами на то, что ни его письма, ни письма от родных не доходят. Но Неелова сейчас тревожит не переписка, а здоровье (нужна консультация хирурга) и учеба. Оказалось, что Владимир продолжает работу над диссертацией (до ареста учился в аспирантуре факультета Международных отношений Санкт-Петербургского университета).
— Мой труд называется «Использование США частных военных компаний», — говорит Неелов. Присутствующий при этом сотрудник СИЗО в шутку замечает, что звучит название почти как готовое обвинение. Как бы то ни было, криминала в диссертации, тема которой утверждена на ученом совете, точно нет. И без пяти минут кандидат наук Неелов просит разрешить ему пользоваться в СИЗО своими же записями, сделанными еще на воле. Все эти работы, переданные в «Лефортово» родными, «застряли» у следователям. Не пускают в камеру и книгу «Война как услуга» — хоть она и есть в свободной продаже, ее название слишком пугает сотрудников.
— Предложили моим близким отксерокопировать эту книгу и передать в таком формате, — рассказывает Неелов. — Они все сделали. Но эти листы в итоге отправили на цензуру. А мне не хочется терять время без дела, я бы с радостью окунулся в научную работу.
Мучительное ожидание своей участи — то, что разрушает здоровье арестантов. Потому они стараются занять себя хоть чем-то.
Карина Цуркан обратилась к администрации СИЗО с предложением дать ей какую-то работу. Говорит, что могла бы учить иностранным языкам или сама выступать в качестве переводчика между заключенными и сотрудниками, заключенными и членами ОНК (напомним, правозащитникам отказывают в общении с иностранцами на основании того, что нет штатного переводчика). Но руководство ссылается на то, что подследственных нельзя привлекать ни к какой работе и даже давать им общественную нагрузку.
Карина Цуркан, к слову, осталась вегетарианкой (что в СИЗО невероятно сложно), каждый день занимается гимнастикой (что тоже непросто делать в крохотной камере). Потому выглядит она стройной и подтянутой.
— Я рисовать еще стала, представляете, — говорит женщина. — Лучше всего у меня получаются портреты. Я некоторые работы отослала маме с письмом, но из-за проблем с перепиской они не дошли. Пропали портреты Эйнштейна и Бернарда Шоу.
Может, через несколько месяцев она все-таки их получит.
Карина сейчас не жалуется ни на что, наоборот, радуется, что разрешили свидания и уже второй раз приходил парикмахер с воли, который, к слову, даже денег за стрижку не взял.
— Хотелось бы, чтобы в СИЗО был все-таки штатный парикмахер, потому что каждый визит специалиста со стороны согласовывается много месяцев и на это уходит немало сил.
А вот жительница Калининграда, известный политолог и организатор «круглых столов» и международных форумов Антонина Зимина, похоже, в плачевном положении. Задержали ее в прошлом году по подозрению в госизмене в пользу Латвии (якобы раскрыла личность чекиста для литовских правоохранителей). Женщина вины не признает.
— Следователь прислал сюда рапорт, на основании которого меня поставили на учет как склонную к побегу, — говорит Зимина. — А ведь я никогда не пыталась бежать и даже не думала об этом. Другой момент: на суде была зачитана медсправка, где прозвучала фраза про мои суицидальные наклонности. При этом врачи СИЗО не подтверждают, что такие у меня есть, более того, они считают мою психику стабильной. Тогда зачем все эти истории со склонностями то к побегу, то к суициду? Меня или моих родных к чему-то готовят?
По словам Зиминой, она в последнее время странно себя чувствует (скачет температура, кружится голова и т.д.).
— У меня изменилась структура волос. Именно поэтому я попросила передать мои постриженные недавно локоны родителям для экспертизы на наличие в них ядов. Практика передачи волос близким существует: родным моей бывшей сокамерницы Шохисты Каримовой (обвиняется в организации теракта в петербургском метро. — Прим. авт.) волосы выдали.
По словам женщины, все ее жалобы на следователя передаются ему, и он не пускает их дальше.
— А мне самой регулярно выносят выговоры за нарушения, которых я не совершала. Последний инцидент: якобы я залезла на подоконник и кричала что-то в окно.
Еще одна странность: по запросу следователя сотрудники «Лефортово» передали одну из записей общения Зиминой с членами ОНК. Ему она вроде как нужна для экспертизы ее голоса. В вопросы следствия правозащитники никогда не вникают, но просят: не нужно их втягивать в оперативные мероприятия.
Что невозможно не отметить — обращение сотрудников «Лефортово» к обвиняемым по 275-й статье УК исключительно вежливое и предельно корректное. Будто человек — не заключенный в СИЗО, а постоялец в пятизвездочном отеле. Иногда эта вежливость заключенного морально убивает. Был случай, когда один арестант даже расценил это как пытку. «Дай бог, чтобы пытали только так», — заметил как-то обвиненный в госизмене ученый.
Зато обвиняемому в шпионаже (статья 276 УК РФ) американцу Полу Уилану приходится в СИЗО намного тяжелее. За то время, что он в «Лефортово», иностранец несколько раз пытался пожаловаться правозащитникам. Разговор всегда обрывали сотрудники, поскольку «не знают английского языка». В какой-то момент Пол Уилан даже решил специально выучить русский, чтобы рассказать представителям общества о своих бедах. Но большого прогресса в этом деле не достиг, так что понять, кто и как ему угрожал (он называет дату, когда это случилось, — 14 марта 2019 года), не удалось.
Только один раз в «Лефортово» пустили переводчика, при котором Пол Уилан пожаловался на проблемы со здоровьем и отметил хорошее отношение сотрудников. Вероятно, отношение это менялось. Один раз члены ОНК встретили его в коридоре (американца вели на прогулку), и он выкрикнул слова помощи на английском. Потом на суде он заявил, что его ставили на колени и приставляли к голове пистолет. Примечательно, что у сотрудников СИЗО при себе нет огнестрельного оружия и проносить его на территорию изолятора запрещено. Однако за некорректное и несдержанное обращение с иностранцем все-таки один из надзирателей был наказан. По словам адвоката Владимира Жеребенкова, сотрудник получил выговор.
