В «МК» меня взяли по объявлению. В «Службу информации». Как шутили те, кто окончил факультет журналистики МГУ, неожиданно оказавшись моими коллегами: «На помойке нашли!». Это была неправда. Нашли меня в ящике. Как Чебурашку.
Ящик, правда, был не с апельсинами, а с космическими ракетами. «Почтовый ящик». Первые три года своей трудовой деятельности я работала над созданием корабля многоразового использования «Буран». А в обеденный перерыв ходила на улицу, но не стояла, как все, в очереди за «колбасой в дефиците», а читала вывешенную на районном стенде газету «МК». Так, по случаю, и вычитала объявление, что в службу информации объявлен конкурс. Искали людей непрофессиональных, но мечтающих о журналистике. Журналистике нового толка, которая только зарождалась.
Так я начала сотрудничать с «МК» и разыскивать сенсации. Везде где придется. А создатель «Службы информации» Владимир Кравченко кричал, что у меня «потрясающий вкус на информацию!» и что я «откуда-то знаю, как все надо делать!». Я же была юна и наивна и не подозревала, что мужчины склонны преувеличивать таланты женщин, находящихся в возрасте до 25. А Володя Кравченко вообще очень эмоциональный.
«Буран» тем временем взлетел и приземлился, нам всем дали хорошую премию. После этого случился развал государства, включая военные и космические отрасли. На «почтовых ящиках» начали делать кастрюли, люди не могли устроиться ни на какую работу, а я написала заявление на увольнение. Мне предложили повышение зарплаты, после чего я окончательно решилась уйти в «МК» на гонорар. Впрочем, через три месяца меня взяли в штат. С «почтового ящика» я принесла в редакцию привычку никогда не срывать дедлайны — за это на закрытом предприятии безжалостно лишали премии, — никогда не болтать о том, что происходит внутри за стенами — к этому меня с первого дня работы приучил первый отдел, — и, как ни странно, привычку опаздывать на пять минут — на «ящике» я была секретарем комсомольской организации подразделения и у меня были «выходушки», позволяющие оформлять опоздание на полчаса без ущерба в заработной плате. В «МК» я узнала, что такое «атмосфера свободы» и «свое собственное мнение», но втихаря выпивать на работе до сих пор считаю безнравственным, хотя именно за это главный редактор «МК» Павел Гусев не выгнал еще никого.
Как только я начала работать в редакции, мои соседи по дому, притулившемся в маленьком подмосковном поселке, сразу же стали считать меня проституткой. А все потому, что меня, вчерашнюю внештатницу, сама ответственный секретарь газеты(!) Елена Василюхина подбрасывала на машине до дома (нам было по дороге). Верстка заканчивалась поздно, и Лена (в «МК» все зовут друг друга по имени) опасалась за мою безопасность, времена были непростые. Поэтому служебный автомобиль — один день это был «Мерседес», другой день — «Ауди» — подвозил к самому подъеду и меня тоже. Что могли в этом случае думать про молодую девушку соседи, газет не читающие? Прошмандовка и есть!
«Бросила пить — начала одеваться!» — это любимая присказка моей коллеги и подруги по «МК» Марины Райкиной. Одеваться, придя в «МК», я и вправду начала. Не так, как было принято на «почтовом ящике». Единственный свой шерстяной костюм женщины — синий чулок: юбку и пиджак — я тут же продала на барахолке и купила лосины. Свитер связала сама. По колено. И написала заметку о том, что «больше половины россиян считают Ельцина и Руцкого секс-символами». После чего меня вызвали в Кремль. «Ругать!», — решила я и пошла смело. Первые люди государства меня не пугали, боялась я только главного редактора. Гусев мог меня уволить из «МК», а Ельцин — нет. Я шла по кремлевским коридорам и не понимала, почему встречные оборачиваются и смотрят мне вслед. Я даже зашла в туалет проверить, не лопнули ли на мне сзади лосины. Они не лопнули. За восхищение сексуальностью президента и его вице ругать меня не стали, а, наоборот, взяли в пул. Когда я вернулась из Кремля и скинула пальто, тогдашний редактор «Службы информации» (им уже был Валерий Жуков) посмотрел на мои обтянутые лайкрой стройные ноги и заплакал. Так я узнала, что есть понятие дресс-кода. К слову, Путина я тоже считаю сексуальным. Но в кремлевский пул меня сегодня не берут. Этим и отличались годы свободной журналистики 2000-х от нынешних времен.
Что до Бориса Николаевича Ельцина, то однажды он поздоровался со мной за руку. Помятуя, что дьявол, то бишь репортаж, кроется в деталях, я немедленно написала на страницах «МК»: «рука у президента была сухой и горячей», на долгие годы заработав себе оное прозвище. А потом и должность редактора «отдела репортера». Должность была. Отдела не было. Отдел пришлось создавать с нуля. Сначала этот, а потом еще один — «Светской хроники».
Яблоко от яблони падает недалеко, поэтому свои отделы я тоже создавала по образу и подобию. То есть по объявлению. Так в редакцию пришли журналисты Александр Рохлин, Алексей Баранов, Александр Добровольский, Светлана Самоделова, Ирина Боброва и другие. Все они были (и есть!) гениальны, хотя и по-разному. Больше всех мне удались Света Самоделова и Ира Боброва, которые по итогам всередакционного голосования много раз становились лучшими журналистами года. Зато с Алексеем Барановым мы оба оказались сторонниками монархии, отправились в Санкт-Петербург перезахоранивать останки последнего российского императора, провели ночь в Петропавловском соборе, общего сына назвали потом Николай.
В «МК» я научилась рубить окна в Европу. Первое мы вырубили на пару с моим самым близким другом Станиславом Скобло, тогда еще корреспондентом, а сегодня директором «Службы информации», отправившись на фестиваль виски в Шотландию. Там мы доходчиво объяснили просвещенным европейцам, слетевшимся на мероприятие из разных стран, почему разбавлять виски содовой — грех: «висковары не для того выгоняют 40 градусов в поте лица своего, чтобы трезвенники и язвенники поганили потом результат их героического труда водой!». На нашу сторону немедленно встала журналистка из Норвегии, лет семидесяти от роду. Наблюдая, как она, продвигая и усиливая нашу позицию, не пропускает ни одной дегустации, мы осознали, что если пить как следует, то в нашей профессии можно продержаться долго.
К слову, «МК» сделал меня москвичкой. Это было внезапно. Однажды главному редактору надоело, что я — глубокая провинциалка — постоянно опаздываю, и Павел Николаевич дал мне беспроцентную ссуду на покупку квартиры в Москве. Я от всего сердца его расцеловала, купила квартиру, но опаздывать не перестала. Утром меня будят колокола трех будильников — бьют попеременно каждые пять минут. Из своих снов, которые являются и калькой, и продолжением нашей журналистской работы, я вырываюсь как из тяжелого бреда лихорадки. Утробно хохоча безумной Офелией. А вслед из небытия летят недовольные крики звезд российской сцены, чья личная жизнь является моей профессиональной, и тают на гране сна и яви самые разные трагические события, которыми полна наша российская действительность и, как следствие, моя ненормированная рабочая неделя. Проснувшись, я боюсь выходить на кухню — а вдруг там жарит яичницу Пугачева в неглиже?
Надо признаться, что за время работы в «МК» я так и не научилась ощущать себя ни истиной москвичкой, ни крутым журналистом, ни тем более звездой. Даже несмотря на «Золотое перо», полученное на Международном фестивале «Славянский базар», и премию Москвы в области журналистики. Осталась восторженной неофиткой, которой — о, счастье! — «позволено написать в «МК»!
Я не знаю никаких принципов работы в газете, кроме одного — надо влюбляться. В героев публикаций! В главного редактора! В тех, у кого ты берешь интервью! В сам процесс написания статьи!
Если эта любовь вдруг перехлестывает через край — писать книги. Так у меня родилась книга «Грешный ангел Валерий Леонтьев» и готовится к изданию книга стихов.
...О, нет..! Я ошиблась! Следует даже не влюбляться, а постоянно сидеть на этой любви, как на допинге! Все остальное — от лукавого.
...А кто без стиха — бросьте в меня камень...
