— Картинка, конечно, с виду красивая, — говорит Перязева. — А на практике это может сработать, только если кто-то приложит очень много усилий, труда, психологической работы и с теми, и с другими. Дело в том, что ключевое слово здесь «эмпатия». Дети, растущие без семьи, семейного уклада и не знают. Старики знают, но ведь вряд ли дети, росшие без семьи, смогут воспроизвести что-то похожее на то, что помнят старики. Нужно этому учить — а пожилые люди далеко не всегда хотят и могут это делать. Чаще даже вовсе не умеют.
Но в основе этой картинки — совершенно здравое зерно: общение разных поколений выгодно для всех. Детям не хватает заботы, примера и советов старших — того, что раньше называлось «пестовать». У пожилых, наоборот, есть потребность опекать, но их родственники не могут заполнить этот сосуд. Итак, встречаются два не знакомых прежде человека, у которых есть такая взаимная тяга. Понятно, что они находят друг друга.
— Нужно ли в этом помогать? Или все заработает само?
— Само оно может заработать, когда есть навыки эмпатии. Именно их и нужно автоматизировать — причем не важно, через какой инструмент. Мы это делаем либо через очные встречи, либо через мастер-классы, симулирующие старость. Через онлайн- или офлайн-уроки также учим старению и познанию старости. Суть в том, что эмпатичный человек видит потребность другого человека.
Чего мы, люди средних лет, лишены в нынешней жизни? Мы живем как будто в туннеле — широком или узком — своих забот. За все отвечаем, всем нужны и всем должны. И поэтому часто не видим ничего, кроме этого, если оно само в глаза не «прыгнет». Просто нет на это сил. Так вот эмпатия — способность без особых усилий видеть и чувствовать других — очень повышает жизненный комфорт. Если вы видите сейчас, что вот пожилой человек ищет стул — то для вас будет это на автомате: вы подвинете стул — и ему станет хорошо. Если мы научим детей, что бабушка с возрастом хуже слышит, то раздражение у бабушек и детей, да и у нас будет ниже: все будут знать, что нужно просто четче и громче говорить. И это решит все проблемы с коммуникацией.
— Какими методиками можно прокачать эмпатию?
— Мы начинали с прямых встреч — был один конкретный детский сад и один конкретный дом престарелых. Дальше был еще этап — воскресная школа и другой дом престарелых. В общем, это достаточно медленно, не дает возможность реально изменить отношение социума к этой проблематике. Тогда возник следующий этап — мастер-классы. Это дает больший охват, но все равно это офлайн-история. Она дает ровно столько, на сколько хватает голоса у выступающего. Теперь запускаем онлайн-историю: не могу предположить, насколько мы рассчитываем, но по крайней мере ожидаем, что будет больше, чем можем сделать лично.
— Детский сад, скажем, от воскресной школы отличается в смысле детей и методик работы с ними?
— Существенно отличается только тем, что в воскресной школе дети разновозрастные. Инструменты донесения для детей детсадовского возраста — сказочные, со школьниками уже можно говорить на языке взрослых. Студенты — говорим через будущую профессию, потому что они уже что-то выбрали. Со взрослыми — а вот тут-то и начинается самое интересное, потому что взрослые уже забыли очень многие вещи, и для них это какие-то откровения, инсайты.
Со старением взрослых тоже нужно учиться работать. Мы думаем, что наши родители всегда останутся молодыми, но в какой-то момент это уже не так. Трагедия, когда молодые взрослые не готовы принять, что их родитель нуждается в профессиональной помощи. И сами старшие, как страусы, скрывают это, не обращаясь к профессиональной помощи. Из этого вырастает огромное количество человеческих драм.
Дело в том, что типичная болезнь XXI века — деменция. Она настигнет каждого из нас, потому что продолжительность жизни теперь такая, что мы до нее доживаем. У деменции есть паршивая особенность: ее невозможно вылечить, ее в лучшем случае возможно притормозить. Но есть и хорошая новость: можно работать с преддементными состояниями. Когда деменции еще нет, но есть предвестники. Вот в этот момент реально скорректировать, максимально отсрочить наступление деменции. Но для этого нужно, чтобы семья или социум были очень чувствительны к таким изменениям. Именно поэтому так важны дети, подростки: у них еще не зашоренное видение, они более чуткие. И если ребенок вдруг видит, что у бабушки всегда было вот так, а теперь что-то меняется, он может обратить на это внимание. Допустим, стала хуже слышать, или одну шутку два раза повторяет, или забыла, что ей вчера говорили. В этом случае ребенок может поднять тревогу, рассказать об этом среднему поколению. И дальше, если мы успеваем «схватить» этот момент, вся семья живет лучше. И у самого человека качество жизни сохраняется, и у родственников.
Это важно для стариков, потому что это их непосредственно касается. Это важно для взрослых, потому что в перспективе мы — это они. Это важно для детей, которым жить со всем этим нашим «зоопарком», а потом и они постареют. Чем больше они про это знают, тем лучше.
— Есть ли зарубежный опыт, на который можно ориентироваться?
— Конечно. Например, в Японии этими вопросами вынуждены заниматься больше остальных — высокий средний возраст. У них в принципе все, что связано с межпоколенческими воздействиями, важно. Нам же ближе опыт европейских стран — американский для нас слишком специфичен. В Европе я знаю несколько проектов, которые на системном уровне работают с интергенеративными связями. Да, когда я этим начинала заниматься, у меня была убежденность, что я одна во вселенной, никто до этого до меня не додумался. И тут я познакомилась с человеком, который ведет похожий проект в Германии. Они работают уже 10 лет, так что начали раньше и накопили больше опыта.
Загвоздка в том, что западное общество лучше принимает дома престарелых как явление… У нас это пока еще очень сильная стигма, неприятие. А у них нет, потому в Европе легче удается организовывать связи между домами престарелых и школами. Они идут по пути прямых объединений — «сдруживают» конкретные учреждения. У нас до этого еще несколько лет как минимум. Сначала нужно реабилитировать само понятие «дома престарелых». Так что пока только единичные случаи работают, но системно это не идет.
Стигма домов престарелых — это, кстати, тоже про эмпатию. Мы боимся старости как… чего-то нового, чего с нами еще не бывало. А наша задача — просто познакомить молодого человека с этим миром. И тогда… когда потом в жизни встречаешься с этим, уже знаешь, что делать. Человек плохо слышит — говори громче. Человек медленно говорит и двигается — не злись, прояви терпение. И так далее.
— Неплохо бы так тренировать людей, работающих в клиентских сервисах…
— Постепенно это тоже становится нормой. Тут есть и прямой коммерческий интерес: общество стареет, значит, и потребитель стареет. Потребитель в возрасте во многих секторах рынка становится основным. Получается, что этому возрастному потребителю создают продукты и услуги люди молодые, которые вообще не понимают, что клиенту надо. Почему молнию можно, а пуговицы — хуже. Этого состояния они еще не испытывали — и потому нужна либо эмпатичная позиция, которой можно научить, либо получается провал.
— Раньше эти проблемы как-то решались в рамках традиционной многопоколенной семьи…
— Да, а сейчас приходится изобретать ей замену, «подпорки». Все мы видели на уроках ОБЖ автоматы и противогазы — но, дай бог, они нам не понадобятся. А старение, в отличие от войны, точно никого не минует. Именно поэтому я, в частности, этим занимаюсь: хочу, чтобы, когда мне будет 80, а мои дети — блестящие и умные — разъедутся, вокруг меня все равно был бы социум, который меня понимает. Люди, которые знают, что мне нужно, как со мной поступать. Вот такой мой эгоистичный посыл.
