Черные пятницы Беслана: женщины не простили властям молчание

«Он лежал на кровати своего убитого ребенка, обняв, собрав под себя его игрушки, одежду, учебники»

«Напиши про Беслан», — попросили в редакции. 15 лет, особенная дата. Я была там сначала несколько раз в самый страшный первый год бесланской трагедии. Потом на годовщинах. Два года, три, пять.

А теперь давно уже не езжу. Даже проездом. Зачем журналисту отправляться туда, где не происходит ничего? Где время замерло и остановилось? Рука не повернется набрать телефонные номера из старой, еще бумажной, записной книжки за почти забытый 2004-й.

«Он лежал на кровати своего убитого ребенка, обняв, собрав под себя его игрушки, одежду, учебники»

Три пятницы после смерти, считается в Северной Осетии, нужны родным, чтобы примириться с уходом близких. Традиции поминальных пятниц уходят корнями в глубокую древность.

«Умереть нужно осетином, — говорят на Кавказе. — Потому что поминки здесь по своей пышности затмевают праздничные застолья».

В каждую поминальную пятницу пекутся осетинские пироги, непременно два, четное, печальное число, символизирующее разрушенную триединую гармонию Вселенной.

«Рухсаг ут», — говорят мудрые старики («Покойся с миром»). После чего нужно забыть и отпустить. Для того чтобы рожать новых детей, чтобы пирогов вновь стало три...

За 15 лет, минувшие со дня бесланской трагедии, было многократно сказано и повторено все, что произошло в том сентябре, перевернувшем мир. Разложено по часам, минутам, секундам.

Описан путь в школу номер один каждого из 334 погибших. Прослежена дальнейшая судьба 795 спасенных. Город ангелов — кладбище на въезде в Беслан, где живут мертвые дети, стал мемориальным памятником всероссийского значения. Туда, как водится, привозят гостей, туристов, журналистов.

Кладбище Беслана стало известно на весь мир.

Пересчитываю пятницы за эти 15 лет. Их 52 в году, если он не високосный. И на одну больше раз в четырехлетие. За минувшие 15 лет високосных годов было 3, значит, простых — 12.

Несложная арифметика: 53*3+52*12 = 783. Минус те 17 пятниц 2019-го, которые мы еще не прожили...

Людям свойственно рано или поздно забывать то страшное, что происходит не с ними. Нельзя остаться на кладбище навсегда, если ты не умер. Только если это кладбище находится в Городе ангелов.

И тогда отсчет поминальных пятниц не закончится никогда.

Три дня было в сентябре 2004-го и 766 пятниц минуло потом.

В списках не значились

Листаю запылившиеся страницы ежедневника... Первый раз я прилетела в Беслан 764 пятницы назад.

Путь мой из аэропорта лежал мимо нового бесланского кладбища. Землю под него только выделили. Издалека казалось, что она, еще без памятников и надгробий, покрыта черным шевелящимся ковром. Это женщины в траурных платьях и платках, опустившись на колени, поправляли венки на могилах своих детей. А потом ложились рядом и затихали.

Неожиданный ливень, заставший при въезде, сменился градом величиной с голубиное яйцо. Ветер срывал с закрытых ставней коммерческих ларьков и магазинов фотографии детей, пропавших без вести. Этими снимками был обклеен тогда весь город.

Таких не найденных, по ком еще теплилась надежда, в первые дни было больше ста.

«Число тех, кого так и не нашли, не совпадает с количеством опознанных трупов», — осторожно комментировали власти. Бесланцы молились о том, чтобы детей каким-то невероятным образом боевики тайно выкрали из школы и увезли в горы, в глубине души понимая, что все террористы, кроме одного, были убиты на месте, а из взорванного, находившегося под прицелами снайперов спортивного зала уйти было просто невозможно.

Отрицание. Первая степень горя. Ложь во спасение, умирающая последней.

Во владикавказском морге раскинули пятиметровое полотно. На нем - обрывки одежды, украшений, фрагменты тел... Потом, после Беслана, для таких случаев стали использовать методику — исследовать ДНК. Просто взять немного крови у родных и не заставлять их мучиться. Сейчас это кажется бесчеловечным, но тогда близкие часами бродили между останками, пытаясь опознать то, что опознать в принципе было нельзя.

«Я свою дочку Азу там не нахожу, — кутаясь в теплый платок, все повторяла и повторяла молодая женщина. — У дочки такие зубы необычные, неровные, что ли. Но таких зубов здесь нет».

Мать обсуждала это со мной, вежливо предложив чаю. Бесланские женщины в ту вторую поминальную пятницу не бились в истерике, спокойно, как будто бы делились рецептами осетинских пирогов, обменивались опытом, как быстрее найти в морге своих, по каким признакам. Им нельзя было стать слабыми. Им нужно было хоронить своих детей.

— Наши соседи похоронили девочку, признав по золотой цепочке, — поясняла Залина Боллоева, которая потеряла двух дочерей и мужа Вадима, учителя математики. — А через несколько дней они отыскали у себя ту цепочку, оказалось, дочка ее на школьный праздник не надела...

Прижимая к сердцу уцелевшего сына Сармата, Залина поведала тогда и другую, счастливую историю. О том, как родители думали, что их малышка погибла, а она потом нашлась в больнице в Москве. Она не знала имени выжившего ребенка, и я думаю, что похожую сказку, переиначенную на свой лад, из уст в уста передавали в те дни в каждой семье Беслана.

12-летний Эдик Варзиев приносит мне фотографию погибшего брата Эрика. Он мог бы принести и зеркало — они были близнецами. «Ну я же у тебя живой!» — утешал он мать, обнимая.

В Северной Осетии, как и вообще на Кавказе, любят давать новорожденным одинаковые имена. Эти бесконечные Аланы, Зарины, Залины, Русланы на могильных плитах... И дети с такими же точно именами — только спасшиеся. Темноволосые мальчики и девочки, похожие друг на друга как близнецы.

20-летнюю Анжелу с годовалой дочкой Элинкой из захваченной школы вывел Руслан Аушев. «Представляешь, — делилась со мной она, качая малышку. — Рядом сидела мать, у которой дома остался полугодовалый ребенок. Она сцеживала молоко, пока боевики разрешали, и отдавала его чужим детям...»

Пока матери были заняты делом — мужчины молчали. И не только отцы, но и силовики, политики...

Именно вот это, молчание первых дней, женщины Беслана так и не смогли простить властям...

Сильные мужчины, находившиеся в десяти метрах от обреченных и не сумевшие их вытащить. Зал был заминирован, ничего сделать было нельзя. Простили ли они сами себя? Многие отцы осиротевших семейств в первые же годы ушли вслед. Инфаркты, инсульты... Пока женщины продолжали нести свой крест, ухаживать за могилами.

Для меня символом горя Беслана стал отец, накрывшийся от безумного горя курткой с головой, в одном из опустелых домов. Он лежал на кровати своего убитого ребенка, обняв, собрав под себя его игрушки, одежду, учебники, а мимо ходили женщины, готовившиеся к поминкам, с руками в тесте, с формами для пирогов...

Во всех домах в поминальные пятницы были разобраны постели. На подушках положены портреты убитых. Будто бы те все еще здесь и просто уснули — еще одна обманчивая иллюзия, в которую хотелось верить.

Старая слепая старуха, не в силах говорить, ощупывала мое лицо морщинистыми руками. И отступала разочарованно — я не та. Мне объяснили, что в школе у нее погибли внучка, муж внучки, старший правнук...

Хорошо, что на Кавказе обычно многочисленные семьи. Если кто-то ушел, то кто-то обязательно остался. И последних всегда больше.

«Прикоснись к простыне и скажи «рухсаг ут», — обескровленными губами шептала мне мать 28-летней Дианы и все гладила недорогой дезодорант, оставшийся от дочери. Он лежал на покрывале рядом с ее платьем...

«Выпей лимонаду», — в доме, где погибла мать четверых сыновей, мне протянули полный стакан. В каждом дворе заставляли что-то выпить и съесть. Заворачивали с собой кусок пирога. Я не могла отказаться. В горле стоял ком.

Я так и привезла тогда с собой из Беслана промасленные страницы газет и пустые тарелки... Выбросить или использовать не поднимается рука, вернуть некому.

«Уверена, они меня слышат»

11-летняя Залина Кесаева, потерявшая двух двоюродных братьев и дядю, которого боевики убили самым первым из заложников, увидев меня, бросилась к маме Элле. Я вывалила перед девочкой кучу мягких игрушек — накануне моего отъезда их собрали и принесли в редакцию простые москвичи.

«Нет, нет, не хочу», — отмахнулась от игрушек Залина. Круглые сутки она рисовала на бумаге лица боевиков, а потом заперла в сарае новорожденных индюшат, за которыми раньше ухаживала, сказала, что они теперь ее заложники.

После побед дети всегда играют в войну, переживая ее заново в душе и тем самым засеивая выжженное поле. Это сейчас мы такие умные и о подобных методах лечения посттравматического стрессового расстройства расскажет любой психолог МЧС. Потому что за 15 прошедших лет накоплен огромный опыт в переживании ПТСР, которое вообще-то до конца так и не лечится. Но если повезет, ремиссия будет долгой.

«Вьетнамский синдром», «афганский и чеченские синдромы», «синдром Беслана». Почему от него страдают не прошедшие войну, убивавшие себе подобных, здоровые мужики, а ни в чем не повинные дети?

Во взорванном спортивном зале, еще не превращенном в музей, где было не пройти среди цветов, я увидела маленькую девочку, не старше четвертого класса, одетую в праздничную школьную форму, в ее руках тоже был свежий букет. Она вошла в школу вместе с папой. Она торопилась на торжественную линейку. И совсем не замечала разрухи вокруг, взорванных стен, бутылок с питьевой водой, расставленных по периметру.

Для нее 1 сентября еще не закончилось. Она улыбалась. Она положила свои цветы рядом с другими цветами.

Везде розы без счету, астры, гладиолусы, пионы, приторный аромат увядания, смерти и... 1 сентября. В те дни продавцы цветов раздавали свой товар бесплатно всем желающим.

Еще одну девочку привела в школу мама ее убитой одноклассницы. Она умоляла ребенка снова и снова рассказывать одни и те же неважные для других подробности — где сидела ее дочь, что говорила, как просила попить... «Почему она погибла, а ты нет? Почему ты не помогла ей выбраться из этого ада? Ведь вы же были лучшими подругами?»

В доме Эммы Бедрозовой, тети маленькой Залины Кесаевой, где я осталась ночевать в ту ночь, мне показали видео ее сыновей, снятое за месяц до Беслана. 16-летний Алан и 14-летний Аслан на полу играли в карты. Почти не разговаривали друг с другом, занятые обычным мальчишеским делом. Ничего особенного. И это было самое страшное.

Что остается, застревает в памяти вот это, вроде бы не самое главное, мелочи, детали, фрагменты, последнее лето, когда еще можно было все изменить, остановить пленку, заболеть и просто не пойти в школу... Но кто же болеет 1 сентября?

Только те, кому все-таки удалось выжить. И эта боль уже навсегда.

Последний раз я позвонила Элле Кесаевой после «Зимней вишни». Еще одно словосочетание, ставшее в России нарицательным. По заданию редакции спросила о том, что она может посоветовать матерям, потерявшим своих детей.

- Здравствуй, Катя. Я тебя прекрасно помню, — ничуть не удивившись, сказала она в трубку. — «МК» был первой газетой, которая приехала к нам для того, чтобы написать о тех, кто выжил. Время шло. Наша боль уходила у других на второй план.

Нельзя заставить посторонних, тех, кто не пережил такого же, чувствовать как мы. В то время не было кризисных психологов, не было никого, кто бы нам помог профессионально... Нас никто не спасал.

Мы просто собирались вместе с раннего утра и до поздней ночи, говорили, занимались какими-то повседневными делами, хлопотали, собирали документы, молились, заставляли себя жить...

— Как ваша сестра Эмма, потерявшая мужа и двух сыновей? Она осталась совсем одна?

- Эмма усыновила новорожденного мальчика. Сейчас ему уже пять лет (разговор шел в марте 2018-го. — Авт.). Все слава богу. Моя Залина окончила медицинский в Санкт-Петербурге, вышла замуж, родила внучку Амину.

Аслан и Алан были бы совсем взрослыми мужчинами теперь — 30 лет и 28. Я верю в бессмертие души и ожидание встречи с родными. Иногда разговариваю с мальчишками про себя. Как будто бы они все еще дети. Уверена, они тоже меня слышат. И от этого становится немного легче...

Мы мучим тех, кто пережил Беслан, заставляя, когда это нужно, говорить о нем снова и снова.

Древо скорби.

И мучим — стараясь дистанцироваться, пытаясь забыть, перескакивая через годовщины и не всегда вспоминая, что 1 сентября — это не только школьный праздник. Вот сейчас отметим 15 лет, а потом 20. Немного осталось — всего «каких-то» 265 поминальных пятниц.

Читайте материал «Репортаж из Беслана после штурма: «Кричала так, что стыла кровь»

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №28063 от 31 августа 2019

Заголовок в газете: Черные пятницы Беслана

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру