Пермский Сайлент-Хилл
От Перми до Кизела (название этого города, уверена, многие и не слышали) 250 км. И это не лучшие 250 километров российских дорог, скажу я вам. Сам регион выглядит депрессивным: по пути предстают страшные картины разрухи и обнищания. Там, где есть какое-то крупное предприятие, еще бурлит жизнь. Но таких «оазисов» по дороге вы встретите немного, в их числе — швейная фабрика, расположенная в самом Кизеле.
Итак, мы в городе. Когда-то он был центром добычи угля. А еще тут всегда было много колоний, так что каждый четвертый житель Кизела по факту являлся заключенным. Труд арестантов на угольных шахтах не использовался, работали там только вольные, но среди последних было много тех, кто освободился из мест не столь отдаленных и кому ехать было некуда.
В 1998 году закрылась последняя шахта. Численность населения после этого упала с 60 до 14 тысяч человек, жилье стало стоить «три копейки» (квартиру в центре можно купить за 200–300 тысяч рублей).
Заброшенные здания с зияющими ранами-дырами на стенах, пустые общежития с выбитыми окнами... Город-призрак. Пермский Сайлент-Хилл.
Фабрика — одно из немногих украшений умирающего городка. Еще в 2011 году (то есть за 8 лет до подписания закона) здесь в качестве эксперимента появился участок колонии-поселения. С тех пор осужденные женщины тут и работали, и жили.
Где именно жили? Да прямо в здании фабрики, которое для этого специально поделено на две части и между ними даже есть КПП. На самом деле прямо рядом с предприятием (хотелось сказать — через забор, но его тут нет) есть пустующее общежитие, но местные власти его для проживания осужденных не дают. То ли берегут для более важных клиентов, то ли из вредности — непонятно. Но вообще в здании фабрики места всем с лихвой хватает.
— Норма площади на одного осужденного на этом участке колонии превышает норматив, установленный Европейскими пенитенциарными правилами и стандартами Конвенции по правам человека, более чем в 2 раза! — бодро рапортует врио начальника колонии Николай Овчаренко. — Ну где вы еще такое увидите?
Заходим в ту часть, где расположены комнаты арестанток (всего таких помещений 12, и там проживает чуть больше ста женщин). Аккуратно заправленные кровати, тумбочки, вешалки, телевизор, горшки с цветами. Огромные окна — мечта всех российских зэков, ибо в обычных СИЗО и колониях они ну очень маленькие. Высоченные потолки — еще одна деталь, которой в обычной тюрьме нет.
— Фабрика передала в безвозмездное пользование колонии помещения общей площадью 4048 кв. м, — директор предприятия демонстрирует завидную память, перечисляя площади. — В том числе общежитие — 3102,2 кв. м; штрафной изолятор — 58,8 кв. м; столовая — 737,5 кв. м; баня — 90 кв. м; кабинеты администрации — 65 кв. м; КПП — 31 кв. м.
Мы с членом СПЧ Андреем Бабушкиным обошли все эти квадратные метры. Ощущения, честно скажу, необычные. Вроде это колония, а вроде и нет. Может, из-за этих больших окон, а еще потому, что за ними нет рядов колючей проволоки, нет вышек и собак? Не знаю.
— Мы себя во многом чувствуем почти вольными, — говорит одна из осужденных. — Если у нас что-то заболит, то мы идем в обычную поликлинику, нас там принимают. И вообще, тут как бы нет границ между вольными и осужденными: на фабрике работают и те, и эти.
У колонии-поселения всегда режим был мягче, и арестантам разрешается покидать территорию в ряде случаев с разрешения начальства. Но в ИК-26 эта история вообще особая.
ШИЗО. Напоминает обычный карцер. Сотрудники колонии говорят, что редко кого-то сюда помещали (скажем, за пьянство — а такие случаи, не поверите, бывают и среди женщин).
Столовая. Предмет особой гордости фабрики, ибо все тут современно и красиво. Магазин. Маленький, но вместительный. В ассортименте более 400 товаров, в том числе арбузы и дыни. Цены вполне себе умеренные.
Баня. А вот тут, как говорится, печаль. Всего 6 леек душа, да и в целом баня нуждается в ремонте.
— Мы сделаем его за свой счет, но нам нужны гарантии, что осужденных не переселят, — говорит директор фабрики. — Иначе зачем вкладываться? Кто там мыться будет, если их увезут?
— А зачем нас переселять? Мы не хотим! — выступают женщины. — Там глушь, там руины. И кто нас оттуда возить сюда будет? Или получится, что мы работы лишимся?
Фабрика.
— Рабочий процесс в КП-26 организован по принципу поточного швейного производства, тут 246 единиц швейного оборудования, переданного колонии по договору безвозмездного пользования, — говорит директор. — Расходы на его содержание несет фабрика. Мы же находим заказчика и сами сбываем готовую продукцию. То есть ФСИН не нужно всем этим заниматься. За период эксперимента руками осужденных изготовлено около 450 тысяч швейных изделий различного назначения, который потом были проданы на сумму более 167 млн рублей. Больше 20 миллионов поступило в качестве налогов в бюджет городка Кизела. Ну разве плохо?
Что же тут плохого. Арестантки, правда, рассказывают, что получают на руки (на лицевой счет) после всех вычетов всего по 6–7 тысяч рублей. Но для них это какие-никакие деньги, в том же магазине можно потратить. А главное ведь, идет погашение исков и штрафов (в целом было выплачено на сумму около 7,5 млн руб.).
Всего за 8 лет проекта трудовую адаптацию прошли более 1 тысячи осужденных, некоторые после обособления остались работать тут же.
— Я получила срок за наркотики, — рассказывает Елена. — Освободилась и осталась в городе, работаю вот на фабрик, но уже в другом статусе. Зарплата у меня больше стала — 25 тысяч. Замуж недавно вышла. Так и живем, в общем.
— Работы полно — можно принимать и принимать швей, — говорит директор фабрики. — Если не умеют, мы готовы учить. Вот передали колонии все оборудование для учебных классов. Задумка вообще такая: обеспечивать работой всех, кто может и должен (кому судом назначены исправительные работы, например), а после окончания срока дать им рабочие места.
Эксперимент кизельской колонии признали удачным, ФСИН приняла решение внедрить опыт «фабрики-колонии» во всех территориальных органах. И именно благодаря этому разработали проект закона, который подписал в июле Владимир Путин. Но вдруг... беда грянула откуда не ждали. Местная прокуратура посчитала, что жить на территории фабрики осужденным нельзя.
«Это производственные помещения, а не жилые! — говорит кизельский прокурор. — Пусть строят отдельное общежитие, если не хотят переселять людей. А раз не могут, то пусть вывозят их на другой участок».
— Мы туда не хотим! — вопят женщины. — Вы там были? Посмотрите, что там за ад.
«Хотим — не хотим» в данном случае роли не играет. Есть уже решение судов, в том числе Верховного. Так что переезжать женщинам придется, и чем это обернется — непонятно. Краевой прокурор (начальник кизельского) признается, что на фабрике условия для жизни точно комфортнее. И честно говорит: хотели как лучше, получилось как всегда.
Незаконченная война одной колонии
Итак, едем на второй участок колонии-поселения №26, куда собираются переселять арестанток. Он расположен на окраине, вдали от всех и вся.
Железные ворота распахиваются, и мы попадаем... на поле битвы. Те самые руины, про которые говорили арестантки и сотрудники ФСИН, выглядят даже страшнее, чем можно было представить. Если бы здесь оказались европейцы, они бы решили: мы с кем-то до сих пор воюем. Антураж развалин дополняет памятник Солдату, полевая кухня и брошенная съезжавшей воинской частью техника.
— Это наш клуб, — показывает начальник колонии.
Он иронизирует, ибо от клуба осталось только часть нижней кирпичной кладки.
— А это административное здание. Давайте вам покажу свою «гордость» — мой рабочий кабинет.
Мы идем внутрь здания, которое вот-вот рухнет, поднимаемся по лестнице и попадаем в... помещение с вывороченными наизнанку стенами.
— Как вам? Нравится? — продолжает иронизировать Овчаренко.
Местный прокурор за моей спиной ежится, но вмешивается:
— Замечу, что это не помещения для проживания осужденных. Это кабинет начальника и вообще здание для сотрудников.
А сотрудники, выходит, вообще не люди?
Но мы идем в здание, где будут жить женщины. К слову, и сейчас на этом участке есть арестантки, но их всего 14 (которые не могут работать на фабрике).
Какая жуткая картина открывается из окон их комнат! Если каждое утро видеть в окно все это, то можно и с ума сойти. Почему нельзя было хотя бы вывезти все эти обломки, что остались после разбора зданий воинской части? Во ФСИН говорят: денег на такую «уборку» нет.
Женщины жалуются моему коллеге Андрею Бабушкину, что зимой в комнатах очень холодно, ветер продувает сквозь окна даже при незначительной отрицательной температуре.
— Если нет обогревателя, то в комнате температура всего 5 градусов, — говорит одна из женщин. — Мы сами покупали обогреватели. Но их не хватает.
Зимой температура в душе и столовой не поднимается выше 10 градусов. Это все потому, что участок находится на возвышенности, в зоне сильных ветров.
Помните, в сериале «Игра престолов» все время повторяли: «Зима близко»? Вот и в колонии №26 эту фразу произносят примерно с тем же страхом. Высота сугробов достигает более метра. Самостоятельно убирать снег очень тяжело, а делать это больше некому. Расчищают территорию по 4–5 часов, а при длящемся снегопаде — весь день.
— Иногда остановится страшно. Вдруг так заметет, что нас никто потом не откопает.
Санитарно-гигиенические нормы? Нет, не слышали. В душе ржавчина и плесень. Кругом такое убожество, что ни за что не поверишь — где-то XXI век, новые технологии. Почему люди должны во всем этом жить? И как?
— Пусть ФСИН делает капитальный ремонт, — чеканит прокурор. Но в ведомстве говорят: это сумасшедшие деньги в любом случае это время. Куда деть на этот период женщин?
— Куда угодно, но на фабрике им жить нельзя.
Когда мы покидали участок, 14 его «узников» в робах смотрели на нас с такой печалью... Еще немного, и их будет полторы сотни. Ради чего? Или, может, все это с одной целью — чтобы новый закон не заработал?
СПРАВКА "МК"
Филиалы, или, как их еще называют, участки колоний при гражданских предприятиях, согласно новому закону, могут быть образованы только на территории субъектов РФ, где находятся эти исправительные учреждения. Трудиться там будут арестанты, которым суд назначил отбывание наказания в колонии-поселении или исправительном центре.
