И это не фигура речи, а юридический факт. До 1 октября 2008 года участники казни — и те, кто принимал решение о расстреле (президиум Уралоблсовета под председательством Александра Белобородова), и непосредственные исполнители (расстрельная команда во главе с Яковом Юровским) — проходили по уголовному делу, расследовавшемуся Генпрокуратурой, а затем Следственным комитетом, в статусе виновных в совершении особо тяжкого преступления. Согласно продолжавшему на тот момент действовать уголовному законодательству Российской империи, их деяние квалифицировалось как «убийство с обдуманным заранее намерением или умыслом» — статья 1453 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.
Наказанием за такое преступление было «лишение всех прав состояния и ссылка в каторжную работу на время от пятнадцати до двадцати лет». В случае же если убийство «учинено не одним лицом, а несколькими, по предварительному между ними на сие соглашению, то зачинщикам, по усмотрению суда, определенное по сей статье наказание может быть возвышено одной степенью», то есть до «каторжной работы без срока».
Понятно, что судить цареубийц никто не собирался. Это было бы физически невозможно: на момент возбуждения дела, открытого 19 августа 1993 года «по факту обнаружения в районе Старой Коптяковской дороги близ Екатеринбурга девяти неопознанных трупов с признаками насильственной смерти», ни одного из установленных участников казни не было в живых. Последний, Исай Родзинский (в июле 1918 года — член коллегии Уралоблчека), скончался в 1987 году, за шесть лет до официального начала расследования. Да и срок давности давно истек. Тем не менее сама виновность этих лиц была для следствия несомненной.
Ситуацию перевернули, как водится, благие намерения.
Преступление и оправдание
1 декабря 2005 года Герман Лукьянов, адвокат, поверенный в делах Российского императорского дома, действуя от имени Марии Владимировны Романовой, главы РИД и дальней родственницы последнего русского императора — внучки его двоюродного брата, — обратился в Генеральную прокуратуру с заявлением о реабилитации членов царской семьи. В заявлении указывалось на то, что бывший император, его супруга и дети были подвергнуты со стороны государства репрессиям, выразившимся в лишении их свободы, прав, а затем и жизни по политическим мотивам.
Генпрокуратура дважды рассматривала ходатайство и дважды отказала в удовлетворении. Тогда Российский императорский дом обжаловал отказ в Верховном суде. Первоначально — с тем же успехом: судебная коллегия по уголовным делам ВС согласилась с доводами прокуратуры. Однако РИД не остановился и на этом, и в конце концов настойчивость была вознаграждена: самая высокая судебная инстанция страны, президиум Верховного суда России, нашла «надзорную жалобу адвоката Лукьянова Г.Ю. подлежащей удовлетворению».
Вердикт гласил: «Признать необоснованно репрессированными и реабилитировать — Романова Николая Александровича, Романову Александру Федоровну, Романову Ольгу Николаевну, Романову Татьяну Николаевну, Романову Марию Николаевну, Романову Анастасию Николаевну, Романова Алексея Николаевича».
Но одновременно в категорию невиновных автоматически переводились и цареубийцы: уголовное преступление превратилось в решение органа государственной власти и скрупулезное его исполнение. То есть все было хотя и неправильно, но законно. Справедливости ради, уральские большевики — далеко не единственные невиновные убийцы. Точно так же расцениваются современной российской юстицией «подвиги» иных палачей эпохи становления и укрепления советской власти.
После «тридцатых и иных годов» на наших просторах осталась тьма тьмущая тайных могильников, наполненных «неопознанными трупами с признаками насильственной смерти». По самым скромным оценкам, в них покоятся останки 700 тысяч человек. В большинстве случаев ни в чем не повинных. Но те, кто забивал трупами рвы на секретных полигонах НКВД, преступниками у нас также не считаются. Всего лишь выполняли приказ, волю пусть ошибающейся, но законной власти. Ничего личного.
Чтобы изменить такое положение дел, пришлось бы признать преступной саму эту власть, а на это, на свой русский Нюрнберг, духу у постсоветской России так пока и не хватило. С этой точки зрения «царское дело» — до момента одновременной реабилитации жертв и убийц, — пожалуй, уникально. Эдакий маленький локальный Нюрнберг, признавший преступниками и зачинщиков, и исполнителей акта «красного террора».
И дело тут в какой-то особой, идейно мотивированной позиции прокуроров и следователей. Позиция была, напротив, чисто правовой. В какой-то мере даже крючкотворной. Причем базировавшейся не столько на современных представлениях о праве, сколько на особенностях правосудия революционной эпохи. Просто даже по этим весьма специфичным, резиновым меркам убийство Романовых не лезло, что называется, ни в какие ворота.
Уточним, что Генпрокуратура первоначально стояла на том, что Романовы не подлежат реабилитации в виду отсутствия «достоверных свидетельств существования каких-либо официальных решений судебных или других органов, наделявшихся судебными функциями, о применении к погибшим политической репрессии». В ведомстве не принимали в качестве довода ссылку на решение Уралоблсовета о расстреле царя, поскольку такого рода действия, по мнению прокуроров, явно выходили за рамки полномочий этой структуры.
Президиум же Верховного суда сделал упор на то, что решение о казни было одобрено президиумом Всероссийского центрального исполнительного комитета, высшего органа государственной власти, наделенного в том числе и судебными функциями. И, стало быть, самоуправством екатеринбургскую историю назвать нельзя. «Романов Н.А. и члены его семьи... были расстреляны от имени государства», — считает верховная Фемида.
Работа над ошибками
Но даже если согласиться с тем, что члены Уралоблсовета правомочны были принимать подобные решения, нельзя обойти тот факт, что к расстрелу официально был приговорен лишь Николай II. В отношении бывшей царицы, детей венценосной четы и романовских слуг никаким государственном органом РСФСР ни смертный, ни какой-либо иной приговор не выносился.
Кстати, цесаревич Алексей, которому не исполнилось и 14 лет, по тогдашним законам в принципе не мог быть осужден — даже при наличии какой-либо вины перед советской властью. «Суды и тюремное заключение для несовершеннолетних обоего пола до 17 лет отменяются, — гласил Декрет о суде №2, принятый в феврале 1918 года. — Дела о несовершеннолетних, замеченных в деяниях общественно-опасных, рассматриваются в «комиссиях о несовершеннолетних» в составе представителей ведомств юстиции, народного просвещения и общественного призрения».
В части реабилитации Николая II вердикт президиума Верховного суда правилен, считает политик и философ Виктор Аксючиц (в 1997–1998 годах — руководитель группы советников первого вице-премьера Бориса Немцова, возглавлявшего правительственную комиссию по исследованию и перезахоронению останков царской семьи). Но что касается остальных расстрелянных членов семьи, решение «неправомерно, поскольку не основано на документах и доказательствах». Кстати, о разделившей судьбу Романовых свите в постановлении не сказано ни слова, что политик считает еще одной ошибкой.
Членов семьи императора и их верных слуг Верховному суду следовало реабилитировать как подвергшихся незаконному лишению прав и свобод, считает Аксючиц. Но расстрел их — это уже явно криминальное деяние. Убийцы даже не пытались его как-то обосновать. «Лицам, принявшим решение о расстреле членов семьи императора и членов свиты, и исполнителям этого решения должна быть дана оценка как совершившим убийство при отягчающих обстоятельствах», — считает Аксючиц.
Причем такой поворот отнюдь не снимает ответственности и с тогдашних первых лиц государства — Ленина, Свердлова и прочих большевистских вождей, подчеркивает политик: «Государственные и партийные деятели РСФСР, знавшие о совершении этого преступления и не принявшие мер, совершили укрывательство особо тяжкого преступления».
Сейчас же, отмечает Аксючиц, виновными формально должны считаться служители закона, квалифицировавшие действия участников казни как уголовное преступление: «Если соблюсти дух закона, то получается, что Генеральная прокуратура и следователь Владимир Соловьев поступили как последователи товарища Берии и посмертно репрессировали достойных большевиков, признав их убийцами. Родственники цареубийц вполне могут потребовать привлечь их к ответственности».
Словом, «реабилитационный» вердикт нуждается в пересмотре. «Мы готовим заявление в президиум Верховного суда по этому вопросу и надеемся на поддержку добросовестных правоведов и общественности», — заявляет политик.
Лучше и логичнее всего, конечно, было бы, если бы процедуру инициировали родственники Романовых. От Марии Владимировны ждать этого по понятным причинам не приходится: решение президиума Верховного суда основывается на позиции Российского императорского дома. Но есть еще и Объединение членов рода Романовых, возглавляемое проживающей в Великобритании Ольгой Александровной Романовой — внучкой Ксении Александровны, сестры Николая II.
У организации пока нет позиции по этому вопросу, сообщил обозревателю «МК» ее официальный представитель в России Иван Арцишевский. По его словам, Ольга Александровна и ее другие члены объединения еще не успели ознакомиться с аргументами, высказываемыми Виктором Аксючицем и его единомышленниками: «Они должны будут прочитать и обсудить это».
Но позиция самого Арцишевского однозначна: «Конечно, надо пересматривать это решение. С исторической точки зрения это необходимо сделать, это наша обязанность. Реабилитировать можно только тех, кто осужден. Ну ладно, убили царя. Но детей по какому праву они убили? Это были откровенные преступники».
«Пришлось кое-кого дострелить»
Сами участники «секретной операции по ликвидации династии Романовых», как они называли содеянное в своих мемуарах, преступниками себя, понятно, не считали. И, наверное, очень удивились бы тому, что их деяние получает столь нелестные оценки потомков. Они, напротив, гордились им. Причем с течением времени гордость только усиливалась.
Вот как, например, описывает свои ощущения и мысли вышеупомянутый Исай Родзинский в воспоминаниях, записанных на магнитофонную пленку в мае 1964 года: «Мы тогда на это событие смотрели как на обычное. Обычная операция. Это потом уж сознается. Через длительный период наконец начинаешь сознавать, что веха была серьезная, что дело проделано большое, нужное, что имеет оно значимость историческую».
Интересна, кстати, история появления этой записи. «Сын одного из расстреливавших — Медведев — написал письмо Хрущеву: мол, выполняя волю покойного отца, он просит принять у него пистолеты, из которых якобы была расстреляна царская семья, — рассказал автору этих строк «архитектор перестройки» Александр Яковлев незадолго до своей смерти. — Один пистолет отец завещал подарить Хрущеву, другой — Фиделю Кастро. У Хрущева в связи с этим возникла идея изучить обстоятельства расстрела. Он поручил это секретарю ЦК Ильичеву, а тот — мне, поскольку я историк. Мне известно, что Хрущева, в частности, очень интересовало, знали ли о готовящемся расстреле Центр, Ленин. У других партруководителей интерес Хрущева к этой теме вызвал удивление, но спорить с ним никто не стал. Я, откровенно говоря, растерялся: к чему все это? Тем не менее мне удалось найти двух живых участников расстрела — Никулина и Родзинского. Пришла в голову мысль записать их показания на пленку... Помню, в первый раз они пришли в ЦК очень испуганными: все-таки уже состоялся XX съезд, «оттепель»... Но потом поняли, что если бы их собрались наказывать, то вызвали бы в другую контору. Успокоились и начали подробно рассказывать, не ощущая за собой никакой вины. Как стреляли, как добивали, куда повезли...»
Хрущева вскоре сняли, и партийное расследование было прекращено. Но пленки, слава богу, уцелели. Богатейший, интереснейший материал. И не только для историков, но и для психологов.
Иногда кажется, что в сознании палачей все-таки мелькал проблеск сочувствия к жертвам. Вот, например, что говорит Исай Родзинский о цесаревиче Алексее: «Между прочим, красивый парень. Ему где-то 13–14 лет было. Думаю, не больше. У него плохо с ногами было. Гемофилией страдал. Но вообще-то очень красивый был человечек». Но тут же Родзинский сообщает: «Алексей 11 пуль проглотил, пока наконец умер. Очень живучий парнишка». И понимаешь, что не сочувствие то было, а бахвальство охотника. Недурной, мол, завалили экземпляр. С такой же восторженностью описывает отставной чекист обнаженное мертвое тело царя: «Физическое развитие исключительное. Я сам был удивлен просто — в такой мере развитые были мышцы... Живот, руки. Видимо, физически здорово они там занимались».
И ни следа какой-либо брезгливости к палаческой работе. Впрочем, один раз отвращение все-таки проявляется — в том месте повествования, где идет речь о сожжении трупов. Основная часть из 11 расстрелянных узников Ипатьевского дома была зарыта на дороге. «Разложили этих голубчиков и начали заливать серной кислотой, обезобразили все, — совершенно спокойно рассказывает Родзинский. — А потом все это в трясину запустили». Однако несколько тел — как теперь установлено, два, Алексея и Марии, — решили уничтожить огнем.
И вот тут стойкого чекиста почему-то покидает привычное самообладание: «Должен вам сказать, что человечина — ой, когда горит... Запахи страшные... Долго жгли их, до конца жгли. Поливали керосином, еще что-то было, дерево подкладывали — и жгли, жгли, жгли, жгли...» Но, судя по всему, и в этом случае цареубийца переживал не по поводу ужаса происходящего, а из-за страданий, коим подверглось его обоняние.
Ни малейших сомнений в правильности содеянного не выказал и второй записанный на пленку участник секретной операции — Григорий Никулин, помощник коменданта Дома особого назначения. Сцену расстрела Никулин описывает еще более спокойно и буднично, чем Родзинский: «Николай только произнес: «А!» — а в это время уже залп наш. Один, второй, третий. Ну, там кое-кто был не совсем окончательно убит. Пришлось еще кое-кого дострелить... Демидова закрылась подушкой, пришлось подушку сдернуть и пристрелить ее... А мальчик был тут же, сразу... Ну, правда, он долго ворочался...»
А вот, пожалуй, самое поразительное из высказываний, сделанных цареубийцами, принадлежащее тому же Никулину: «С читаю, что с нашей стороны была проявлена гуманность. Я потом, когда воевал в составе третьей армии, 29-й стрелковой дивизии, считал, что если я попаду в плен к белым и со мной поступят таким образом, то я буду только счастлив. Потому что с нашим братом там поступали зверски».
По признанию самого Никулина, далеко не всем был понятен этот «гуманизм». Вопрос, не перегнули ли уральские большевики палку, расстреляв вместе с царем и царицей их детей, возникал не только у «несознательных» граждан, но и у многих товарищей по партии. Когда Никулин выступал с воспоминаниями о событиях июля 1918 года — как правило, это происходило в санаториях, где он поправлял здоровье, — его, рассказывает ветеран, часто спрашивали: «А почему всех? Зачем?» Но Никулин не терялся: «Я им объяснял зачем: чтобы не было, во-первых, никаких претендентов ни на что. Если бы даже был обнаружен труп (цесаревича Алексея. — А.К.), то из него были бы созданы какие-то мощи, вокруг которых группировалась бы какая-то контрреволюция. А если бы в живых оставили, был бы готовый принц».
Напомним, что сказано это не по горячим следам, не в угаре Гражданской войны, а спустя почти полвека после трагической ночи. Времени на осмысление было хоть отбавляй. Гагарин уже слетал в космос, Сталина уже вынесли из Мавзолея, на экраны уже вышел фильм «Я шагаю по Москве», уже вовсю выступали и печатались Евтушенко и Вознесенский... А убийцы больного ребенка были по-прежнему уверены, что совершили большое, нужное и гуманное дело. Но отсутствие раскаяния, как известно, не смягчает, а, напротив, усугубляет вину.
И в данном случае не так уж важно, живы преступники или давно лежат в могиле. Единственный способ избежать повторения преступлений, оправдываемых приказами свыше, — это давать им надлежащую юридическую оценку. Лучше, конечно, делать это вовремя, но лучше поздно, чем никогда.
