— Насколько важную роль при трудоустройстве играет возраст, количество рабочих мест, которые человек сменил в жизни? В советское время очень поощрялся труд именно на одном месте, за эти заслуги он получал награды, премии.
— Последние несколько лет я занимаюсь глубокими исследованиями межпоколенческих отличий, мне близка эта тема. Различие советского времени и нашего при трудоустройстве — отнюдь не случайное, — говорит собеседник «МК».— Вспомним, как при СССР висели доски с лучшими людьми города. Особенно ярко эта традиция наблюдалась в провинции. Одним из критериев социального успеха было количество времени, которое человек проработал на одном месте. Если человек всю жизнь посвятил одной школе или всю жизнь трудился на одном заводе, это действительно было важно.
— Какой постоянный доход нужен человеку, чтобы не бояться изменить жизнь после многолетнего опыта работы по одной специальности?
— Люди более старших поколений работали за зарплату. Поэтому им не понять молодежь, которая позволяет себе менять работу как перчатки. Не то чтобы молодое поколение питается росой и воздухом, нет. Их доходы позволяют им выбирать. Конечно, я говорю про усредненную картину. Можно найти и молодых, и пожилых людей, которые зарабатывают очень хорошо.
Мне не раз на моих тренингах говорили, что если молодой сотрудник обсуждает со старшим поколением необходимость смены работы, то бабушки чаще всего говорят ему: подожди, не торопись, это же стресс, нестабильность, проблемы, зачем ты это делаешь. Между молодежью и предыдущим поколением нет такого яркого разрыва, который мог быть у их родителей. Дети людей, которые жили при советском строе, мыслят совсем по-другому. Если ребенок воспитывался уже во время перестройки, между ним и родителями существует именно ценностный раскол.
— Александр, давайте поговорим непосредственно о вашей специальности. Психология — одна из перспективных наук. И кто-кто, а старшее поколение могло бы заняться практикой в этой области профессионально — в первую очередь исходя из жизненного опыта. Насколько обучение важно для практикующего психолога?
— Очень важно. Когда я в 2003 году поступал на психологический факультет МГУ, сталкивался с классическим набором стереотипов. Дескать, этой науке нельзя научить: способность заглядывать в глубины человеческой души либо есть, либо нет. Мне кажется, сейчас немножко стыдно мыслить такими категориями. Согласитесь, что если у человека есть талант в приготовлении пищи, это не значит, что он тут же станет поваром мишленовского ресторана. Если вы любите мастерить поделки, это не значит, что вы сразу, без обучения, станете конструктором. Успех в профессии — это, конечно же, талант и призвание, нанизанные на образование. Талант — 15–20% того, что человек получает на выходе. А образование — 80%. Я всегда говорю, что с профессиональными психологами конкурируют люди, которые после определенной рюмки в баре рассказывают, как тебе лучше жить, или сплетницы у подъезда, которые тоже все знают лучше, чем остальные. Такие люди опираются не на методы работы, а на свой субъективный опыт. Принцип «не навреди» — это про образование.
— Бывает, что вредят?
— У меня нет четкой статистики, как сейчас модно говорить, токсичных и нетоксичных психологов. Я занимаюсь тренингами. И в случае манипуляций в подобных видах работы с человеком могут быть разные последствия. Я не говорю про корыстные цели — например, создание сект.
— Какую специализацию предпочитают студенты и абитуриенты?
— Есть деление на клиническую психологию и так называемую психологию служебной деятельности. Мне очень не нравится это бюрократическое название, многих оно отпугивает. Тем не менее студенты делятся на два потока: те, которые хотят видеть себя работающими в области психотерапии, и те, которые хотят работать в области сопровождения организационных процессов — от психолога в школе до эйчара, от психолога на службе МЧС до спортивного психолога.
— Психологи-теоретики еще не стали вымирающим классом?
— Ну что вы. Есть студенты, которые понимают, что с каждым днем все интереснее познавать это странное существо под названием «человек», внедряться в его разум, мозг, оценивать душу. Причем если ты хочешь стать исследователем-психофизиологом, то, наверное, можешь сравнивать между собой американские и российские университеты и выбирать. Если ты хочешь стать хорошим психотерапевтом, очень важен национальный контекст. Может быть, кто-то со мной не согласится, но ехать на учебу на родину Фрейда в Вену не имеет смысла. Это, конечно, здорово и расширяет кругозор, но без культурной составляющей, без понимания национального менталитета будет сложно. Выпускник европейского университета будет разбирать примеры, судьбы, проблемы, взращенные на чужой почве.
— Растет ли популярность психологии среди московских студентов, в том числе и возрастных?
— Получая образование в первый раз, мало кто понимает, для чего он его получает. Я, например, когда поступал в университет, этого не понимал. И мне кажется — это нормально. Это только в идеальном мире абитуриент точно понимает, для чего он идет получать специальность. Я как замдекана говорю на всех днях открытых дверей: чем больше у человека выбор, тем сложнее ему выбирать. В России работает несколько сотен факультетов психологии. Человек может попасть в крупный хороший вуз, который конкурирует с другими крупными хорошими вузами. И даже если таких вузов лишь пять — выбрать все равно очень сложно. Психфак МГУ, безусловно, первый в стране. Большинство учебников психологии писали и пишут его преподаватели. И то, что мы сейчас имеем как отечественную психологию, — это то, что делают на психфаке МГУ. Обучаются у нас и молодые люди, и представители старшего поколения. Некоторые — уже, безусловно, не юные студенты — получают третье, а то и четвертое высшее образование.
В общем, нет ничего невозможного для людей старшего поколения. Именно люди в возрасте отдают себе отчет: я хочу иметь такое образование, я хочу дополнить новыми знаниями свой жизненный опыт. А поучиться умению менять профессию можно у своих детей и внуков. И для кого-то, возможно, уже у правнуков.
