Маму зовут Татьяна Решетникова, ей 37 лет, по образованию физик, окончила университет в Новосибирске и работала по специальности. Не замужем, живет с матерью в городе Таштаголе Кемеровской области. Ребенок — долгожданный, желанный. С его отцом отношения не поддерживаются — он с самого начала принимать участия в жизни маленького Миши не хотел. Их роман продолжался год, молодой человек обещал жениться на Тане, она готовилась к свадьбе, купила платье и туфли. Но как только сообщила жениху о своей беременности, он тут же отказался от собственных слов и предложил Татьяне сделать аборт.
— Я сразу ему сказала, что ребенка точно оставлю, но он и слышать ничего не хотел и до сих пор сына видеть не стремится, совершенно к нему равнодушен.
Сама Татьяна материнству очень рада. Она подолгу играет с сыном, а поскольку любит классическую музыку, то включает ее и ребенку. «Никогда не слышала, чтобы Татьяна грубила, — рассказывает соседка Светлана Барбачакова, — она хорошо воспитана, всегда красиво и опрятно одета. Она очень любит своего сына Мишу, всегда заботится о нем».
Идиллия омрачается тем, что у Татьяны роковой для глубинки психиатрический диагноз — шизофрения, ставшая последствием серьезной автомобильной аварии, в которую она попала в юности. С таким диагнозом в глубинке очень сложно. Особенно матери-одиночке.
Когда Мише было 2 месяца, органы опеки забрали его в приют.
Разговаривая с Татьяной, сразу чувствуешь — она любит своего ребенка, тревожится за него, места себе не находит.
— Он постоянно болеет в приюте. Мы с мамой приносим ему продукты, но нам пытаются запретить. Он совсем стал худой, все время бронхит, а они его в больницу класть отказываются. Там бы я его выходила — в больницу всегда ложусь с ним вместе, врачи мне разрешают, только со мной он и поправляется. А возвращается в детский дом — и все заново.
Из педиатрического отделения таштагольской больницы у Татьяны есть характеристика: «Мама данного ребенка абсолютно четко отдает себе отчет в происходящем. В криках, агрессии замечена ни разу не была. С медицинскими работниками всегда вежлива, внимательна, учтива. Всегда прислушивается к советам врачей, медсестер. Ребенок, находясь в педиатрическом отделении с мамой, всегда ухожен. Татьяна Викторовна, находясь рядом с ребенком, занимается его развитием, приобретает развивающие игры, применяет классическую музыку».
Мальчика забрали у матери в тот период, когда у него, как и у многих новорожденных, начались колики, болел живот. К Мише приходил участковый педиатр и однажды посоветовал Татьяне капнуть в молоко подсолнечное масло. Как потом выяснилось, новорожденным разрешены такие добавки только с 6 месяцев. Это послужило поводом для конфликта мамы с бабушкой, которая посчитала, что пора Татьяну отправить в больницу для лечения. Она совсем не ожидала такого крутого поворота в их жизни...
Соседи подтвердили, что были в курсе споров матери и дочери из-за питания малыша. «У Тани был конфликт с матерью по поводу кормления ребенка и ухода за ним. Скандал разгорелся между Таней и мамой из-за добавления в бутылочку подсолнечного масла. Это стало поводом для того, чтобы отправить Татьяну в больницу и изолировать от ребенка. Конечно, бабушка была не права. Я видел Таню в тот момент, она была спокойна, в хорошем состоянии», — рассказывает друг семьи Иван Боев.
Говорю с Татьяной по телефону. Голос робкий, тихий, а на втором плане слышны указания ее мамы — что говорить, как отвечать. И я уже вижу эту сцену про то, как «ты неправильно воспитываешь ребенка, я лучше знаю, как его кормить». Бытовой конфликт двух женщин разных поколений, но какие последствия! Татьяна в пылу ссоры говорит матери, что уедет от нее в Новосибирск и там устроится на работу. Та пугается.
Таня считает, что это и стало поводом звонка ее мамы в «скорую». Татьяна наотрез отказалась ехать в больницу, и тогда медики вызвали полицию, и напуганная женщина под давлением инспектора по делам несовершеннолетних, не читая, подписала заявление с просьбой передать Мишу в детский дом на 6 месяцев...
Психиатр психиатру рознь
— Таштагол — город маленький, — рассказывает адвокат Татьяны Константин Никифоров, — здесь нет психиатрической больницы. Есть только районный психиатр, который тут царь, бог и воинский начальник. Именно он выписывает справки и заключения. Не понравился вам врач — к другому вы пойти не можете, его просто нет. Татьяну он толком не наблюдал, выписывал ей направления в больницу. А больница находится далеко — в Калтане. И именно калтанские врачи лечили и наблюдали женщину.
Татьяна проходила там лечение в среднем 1–2 раза в год, врачам этой клиники она доверяет и считает, именно они могут давать заключение о состоянии ее здоровья, поскольку давно ведут пациентку. Чтобы вернуть сына, Татьяна даже прописалась в Калтане, взяла положительные заключения местных врачей, однако органы опеки по-прежнему отказываются отдавать матери ребенка.
— У меня давняя ремиссия, за прошлый год в больнице провела только пять дней. Но проблема в том, что наш единственный психиатр, Надеев Михаил Петрович, похоже, заклеймил меня навсегда. Считает, что ребенку опасно со мной находиться, что я могу нанести ему вред. Но ничего такого никогда не было, опека даже соседей опрашивала, они подтвердили, что у нас дома всегда спокойно. В больнице Калтана заверили, что я могу воспитывать сына самостоятельно. Но мне его не отдают. Я думала, что годик ребенок отпразднует со мной, но не получилось. Мы с бабушкой купили Мише подарки и поздравили в приюте...
Читаю заключения калтанских врачей, тут и справки, и характеристика психиатра. Черным по белому написано, что у болезни Татьяны «эпизодическое течение», что пациентка не опасна для окружающих, что у нее стойкая ремиссия. Психиатр А.С.Щербинин характеризует ее как «человека спокойного, уравновешенного, разумного и неконфликтного. Тихая, терпимая, она может находиться с детьми и воспитывать их». А еще одна справка выдана ее матери. Там говорится, что ограничений для того, чтобы быть внуку опекуном, у бабушки нет.
— Несмотря на это, наш местный психиатр сначала признал у нашей бабушки болезнь Альцгеймера, затем сосудистую деменцию. Он рассуждает так: нет болезни, значит, будет. И теперь мама моя тоже опеку над Мишей оформить не может.
В суде назначают медицинскую экспертизу, результат которой не дает Тане права воспитывать собственного ребенка.
— Судмедэкспертизу Татьяне проводили в состоянии сильного стресса, и я не считаю, что эта проверка такая уж независимая, — продолжает адвокат. — Это было в соседнем городе от нас, все друг друга знают, кто будет спорить с судом и опекой? Как показывает моя практика, суд и эксперты друг другу не противоречат, как правило. Так что ремиссию в отличие от калтанской больницы они ей не поставили...
Звоню в таштагольскую больницу психиатру Михаилу Надееву, сыгравшему не последнюю роль в том, что Миша оказался в детском доме. И вот какой комментарий получаю:
— Суд так решил. Я что, буду оспаривать его решение? Она инвалид 2-й группы, у нее 22 госпитализации!
Спрашиваю, наблюдал ли он Татьяну Решетникову. Нет ответа. Спрашиваю, а как понять, что психиатры двух разных больниц и городов выносят противоречащие вердикты о возможности маме и ребенку быть вместе.
— А как хотите, так и понимайте. Что хотите, то и пишите.
Вот такой диалог с врачом, занимающимся лечением человеческих душ.
Надзирать нельзя опекать
На данный момент тучи над Татьяной сгущаются. Иск об ограничении ее в родительских правах подала опека. Суд Таня проиграла. По его решению Миша останется в детском доме, его мама обязана выплачивать алименты на ребенка. Она подала апелляцию, это последняя надежда в борьбе за сына. Дальнейшая перспектива — у ребенка могут появиться опекуны, семья, которая возьмет его к себе. Необязательно в этом же городе, необязательно в этой области. И тогда любящая мама рискует потерять сына навсегда.
У Татьяны голос дрожит, когда она рассказывает, как скучают они с малышом друг без друга, как он прижимается к ней при их коротких свиданиях и долго не хочет отпускать.
— Однажды Миша взял меня за руку и повел к выходу. Так уверенно шел, по дороге ручкой махал персоналу, как будто прощался. Но у выхода нам пришлось расстаться. Он маленький, не понимает, что происходит. Хотя иногда обижается, что мы с бабушкой не берем его с собой. Отворачивается, ручками закрывает лицо. Сейчас его опять держат с бронхитом в приюте. Запрещают делать фотки, носить пюрешки, последний раз запретили оставлять игрушки. Я вроде еще мама по закону, но, слыша, как он кашляет и хрипит, я не могу настоять, чтобы его хотя бы перевели в больницу...
Я не берусь утверждать, что происходит со здоровьем Татьяны в настоящее время, но для меня очевидно, что разлучить маму с ребенком, не попытавшись разобраться в ситуации, — не выход. Даже в том случае, если Татьяне нужно ежегодно проходить лечение, а оставить с бабушкой, по мнению опеки, малыша нельзя, то почему бы не забирать ребенка в приют временно, на период лечения? Но опеке было проще определить малыша в учреждение, чем следить за этой семьей и помогать ей.
Психолог благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Юлия Курчанова комментирует ситуацию и рассказывает о том, как должно быть:
— В нашей стране диагноз «шизофрения» снять практически невозможно. У пациента при этом может быть пожизненная ремиссия. А если речь идет о маленьком городе и всего одном враче-психиатре, то это вдвойне сложно. Но нам в работе с кризисными семьями не важно, какой у мамы диагноз. Мы смотрим на ее взаимодействие с ребенком, чтобы ответить на вопрос: влияет ли заболевание на ее родительство. Материнство — это более объемная вещь, это не только диагноз. Поэтому тут важно разобраться, проявляется ли болезнь в этой сфере. И если да, то задача тех, кто помогает семье, скорректировать родительское поведение. Шизофрения — циклична. Необходим своевременный прием препаратов, курсы лечения, а судя по этой истории, мама регулярно наблюдается у врачей, внимательно относится к своему здоровью. И то, что у нее 20 с лишним госпитализаций за годы болезни, говорит лишь о регулярном наблюдении врачей и своевременном лечении. Та модель, которая есть сейчас — ежегодная госпитализация на пять дней, — совсем не противоречит тому, чтобы в остальное время мама находилась с ребенком. В идеале опека должна помогать, направлять, оценивать способности мамы выполнять свои функции, такие как забота, уход. Но они выполняют только функцию контроля, а сопровождение родителей — это слабое звено. Тем более что перестраховаться, изъять ребенка из кровной семьи намного проще.
Система, поедающая семьи
К сожалению, Татьяна живет далеко от крупных городов, в которых волонтерские организации помогают таким как она. Местные органы опеки действуют иначе. Год назад в газете города Таштагола «Красная Шория» было опубликовано интервью с начальником отдела опеки и попечительства города Натальей Щеголевой, где ее спрашивают, как часто детей, изъятых из семей, возвращают родителям. Щеголева отвечает, что «такие случаи бывают очень редко. В прошлом году был восстановлен всего один родитель». Вернуть изъятого ребенка родители могут только через суд. Если им отказывают, то опека подает, в свою очередь, иск о лишении родительских прав... Наталья Щеголева отмечает, что, прежде чем изъять ребенка, «проводится большая работа с семьей» и «мы всячески помогаем встать на путь исправления». Начальница опеки также утверждает, что в первые полгода до решения об ограничении в правах родителей пускают в детский дом навещать детей ежедневно. Однако Татьяне позволяют видеть сына только раз в неделю...
Звоню в отдел опеки города. Наталья Щеголева в отпуске. Я разговариваю с сотрудницей, представившейся Верой Анатольевной.
— Почему Татьяна Решетникова может видеть сына только раз в неделю?
— По поводу этой семьи надо начальнице звонить, когда она вернется из отпуска.
— А то, что в больнице, где Татьяна лечилась, врачи ставят один диагноз,а местный психиатр - противоположный, вы можете прокомментировать?
— Мы доверяем нашему доктору...
Уважаемые сотрудники опеки, если вы не в курсе того, что происходит, то как вы можете принимать решение об изъятии ребенка?
...Сейчас Татьяна регулярно пишет жалобы на детский дом «Родник», где находится ее ребенок. Пока она на законных основаниях имеет право видеть сына ежедневно, а не по расписанию, непонятно по какой причине установленному детским учреждением.
— Они не имеют права меня не пускать к ребенку. Но и мне, и другим родителям разрешают приходить только по субботам с 9 до 12. И стараются нас как можно быстрее выпроводить. Сын все время болеет, непонятно, как его лечат, от кашля ему тяжело дышать. И он совсем исхудал — кожа и кости.
Для судов и борьбы за ребенка Татьяна собрала характеристики отовсюду, откуда только можно: из университета, где училась, с бывшего места работы и даже из библиотеки, которую регулярно посещает. Люди в маленьком городке Таштаголе все знают друг друга, они как большая семья, которая стоит за Таню горой. Мой почтовый ящик переполнен письмами от ее соседей, педагогов, коллег, однокурсников. Все просят помочь маме вернуть ребенка, недоумевают, близко к сердцу принимают боль Татьяны.
«Таня у меня училась в музыкальной школе, участвовала в областных конкурсах, закончила без троек — рассказывает Римма Желтова, преподаватель музыки, у которой училась Таня. — И такой злой рок — попала в аварию, было долгое лечение. Бывают рецидивы. Почему в эти моменты бабушка не может остаться с ребенком? Танина мама прекрасно бы справилась. Ребенок должен расти в семье, а органы опеки должны проверять, помогать. Семья непьющая, любящая ребенка. Почему мешают?»
Все описывают Таню как спокойного, неконфликтного человека. Все, кто видел ее с ребенком, утверждают, что она заботливая, нежная мать. Все, только не органы опеки.
«В подобном разногласии медицинских заключений я вижу несколько причин, — комментирует врач-психиатр Виктор Ханыков. — Вариант первый: кто-то из врачей говорит неправду. Вторая причина — у врачей могут быть разные мнения, исходя из наличия разных психиатрических научных школ в стране — есть более жесткий и более мягкий подход. Третье — к сожалению, может быть и личное упрямство. В любом случае этой женщине нужно бороться дальше, выходить на областной уровень. Она вправе добровольно пойти на независимую медицинскую экспертизу. Что касается диагноза «шизофрения», то он по динамике состояния включает разные степени. Ряд форм дает длительные ремиссии и выздоровление. Нельзя говорить о том, что больной шизофренией невменяем. Он может быть отличным работником, руководителем, заботливым родителем. Но если даже все плохо и не обойтись без детского дома, то надо сделать это с возможностью для Миши быть там временно, а не постоянно».
«МК» удалось дозвониться до уполномоченного по правам детей Кемеровской области Дмитрия Кислицына. Омбудсмен пообещал взять дело Татьяны Решетниковой под личный контроль, подчеркнув, что «несмотря на неоднозначность ситуации, нужно искать возможность вернуть маме ребенка».
А пока Татьяна живет от субботы до субботы в ожидании коротких встреч с сыном. С грустью замечает, как он худеет на глазах, как все тяжелее с каждым разом расстается с ней. Следующий этап ее борьбы — суд в Кемерове.
