Родион родился, когда его маме исполнилось 44 года, а папе — 50. Но появление позднего, долгожданного и очень любимого обоими родителями ребенка стало катализатором раздора. Безликая фраза «не сошлись характерами» не передает и сотой доли семейных разногласий.
После рождения сына Наталья, врач-педиатр по профессии, решила отойти от веганства, которое они практиковали вместе с мужем, в то время как Роберт, напротив, все больше увлекался сыроедением, параллельно погружаясь в мир конспирологических теорий о параллельной цивилизации, инопланетянах, рептилоидах и т.д.
Домострой в версии «лайт» перетек в более суровую фазу, когда все, что не ЗОЖ, попадало под запрет: от подгузников до детских молочных смесей, которые подруги Натальи и даже свекровь приносили тайком.
В конце концов совместная жизнь стала невыносимой и супруги разошлись. После развода в июле 2015 года по определению Мытищинского городского суда Родион остался с мамой. Наталья не ограничивала общение ребенка с отцом, но 23 июня 2017 года произошло ЧП: Роберт забрал мальчика у няни и не вернул. Почти год, а если точнее, 11 месяцев, Наталья находилась в разлуке с ребенком. Писала заявления в полицию, в комиссию по делам несовершеннолетних, в службу судебных приставов, но ничего не менялось.
Когда Наталья подала иск в суд об ограничении родительских прав бывшего мужа, он обратился в Мытищинский городской суд со встречным иском об изменении места жительства ребенка. И на сей раз Фемида почему-то встала на сторону Роберта.
Адвокат Натальи, естественно, подал апелляционную жалобу, но ждать, когда и чем разрешится судебное противостояние, мать больше не могла. Ведь это значило, что еще несколько месяцев она не увидит своего маленького мальчика. После подписания в управлении опеки соглашения о графике встреч матери и сына Наталья наконец встретилась с Родионом на детской площадке. Дождавшись, когда отец ослабил бдительность, она решилась на отчаянный поступок — увезла Родиона в Израиль, где живут ее ближайшие родственники. В этом не было ничего криминального, потому что решение суда об определении места жительства ребенка с отцом еще не вступило в законную силу. Несмотря на это, мальчик был объявлен в розыск как без вести пропавший.
— Когда мы находились в Израиле, папа ребенка подал иск о возвращении сына в Россию, — рассказывает Наталья. — В силу того что между Россией и Израилем подписано соглашение в рамках Гаагской конвенции, нам сказали, что мы должны вернуться на родину и отстаивать правду в российском суде. Отец Родиона дважды передавал ходатайство в израильский суд о незамедлительной передаче ребенка ему, потому что у него на руках было решение Московского областного суда в его пользу. И дважды ему был дан отказ. Кроме того, в решении было отмечено, что за 4 месяца, пока Родион находился в Израиле, папа себя никак не проявил. Он ведь мог приехать в любой момент, потому что я не скрывалась. Он знал, где мы живем. Если бы я ему отказала в общении с сыном, он мог в течение одного дня получить решение суда и настоять на встречах. В Израиле строго исполняется закон. Родитель, который забирает ребенка и прячет его в течение 11 месяцев, как это было в нашем случае в Москве, рискует получить 20 лет тюрьмы…
— Вы боялись, что Роберт захочет навестить сына в Израиле?
— Я очень этого боялась, но была готова дать согласие на встречу в присутствии психолога и представителей опеки Израиля. Только в конце октября Роберт пришел со своими адвокатами к нам и напугал ребенка. Он громко рыдал и восклицал: «Боже, Родион, что с тобой сделали?! От него же половина осталась!» На самом деле сын вырос и поправился.
Родион расплакался, спрятался за мою спину, потому что папа требовал, чтобы он уехал с ним. Ребенок не видел отца 4 месяца и не понимал, что происходит. Ему было хорошо с мамой, тетей, дедушкой и братом.
— А Роберт не пытался с вами объясниться?
— Когда шли суды, он написал в Ватсапе, что нам нужно встретиться и поговорить. Я ответила, что не возражаю, если встреча произойдет в офисе моих адвокатов. Они сделали ему предложение заключить мировое соглашение о том, что я отказываюсь от всех материальных притязаний — алиментов, раздела имущества и т.д. вплоть до совершеннолетия ребенка. Я даже была готова общаться 50 на 50, в Израиле это часто практикуется, когда родители заходят в тупик.
— Малыш не скучал по папе?
— Он говорил, что папу любит, но возвращаться не хочет. Он все время меня спрашивал: почему папа не давал ни молока, ни мяса и т.д.? Я объясняла: «Мама — врач, а папа — строитель, поэтому он не знает, чем кормить малышей. Если не кушать мясо-молоко-рыбу, можно навсегда остаться маленьким. Папа просто какую-то передачу посмотрел про полезную еду и поверил». Сейчас Роберт все отрицает, но есть неопровержимые факты: результаты анализов и желтушный ребенок. Родион со слезами мне рассказывал, что папа почти каждый день ему делал клизмы, — для «очищения» организма. И с прививками та же история. Роберт был против, а я считаю, что нельзя водить ребенка в садик, если ему не сделана прививка от кори.
— В общем, найти какой-то компромисс с отцом ребенка не получилось…
— Судья нам специально дал еще полчаса, чтобы мы попытались договориться мирно, но не получилось. Я думаю, что в Израиле или любой европейской стране нас бы заставили договориться — и у ребенка были бы и папа, и мама. Даже если бы папа два дня давал Родиону морковку и шпинат, ничего катастрофического со здоровьем ребенка бы не произошло, потому что я кормила бы его нормальными котлетами, творожком со сметаной и т.д.
— Наталья, почему вы возвращались в Москву одним рейсом с бывшим мужем?
— Это было решение суда. Уже в израильском аэропорту произошла сцена, которую мне, наверное, никогда не забыть, хотя прошло уже три с половиной месяца... В аэропорт мы приехали заранее. У ребенка с утра температура 37,5, ОРЗ. Держу сына на руках, Роберт его пытается вырвать. Полиция появилась через минуту. Нас проводили до самолета. Мои адвокаты подошли к сотрудникам авиакомпании и предупредили, что папа ребенка ведет себя не совсем адекватно, но никакой реакции не последовало. Со мной летели моя сестра Таня и мой старший сын Даня, а Роберта сопровождали его отец и друг Бараков.
— Во время перелета были эксцессы?
— Роберт забрал у нас кенгуру-переноску, пытался вырвать у меня капли, которые я капала ребенку в уши, чтобы не болели. Сын летел с насморком. Когда мы прилетели, на нас набросились прямо в рукаве самолета и заблокировали. Мы с сыном упали. Ребенок рыдал. Я стала звать на помощь, минут через 20 появилась полиция. Нас спасла женщина-инспектор по делам несовершеннолетних из линейного управления полиции аэропорта «Шереметьево»: подогнали электромобиль и посадили нас туда. И еще дикая сцена была, когда мы после паспортного контроля прошли в отделение полиции аэропорта. Там уже находился Озеров, следователь из СК Мытищ, и оперативные работники ОМВД «Мытищинский». Они на глазах у Родиона втроем схватили моего старшего сына, повалили на пол, кто-то наступил ему ногой на шею. Родион плакал... Все происходящее в аэропорту снимали журналисты федеральных каналов.
— Как дальше развивались события?
— Нас отвезли в УВД Мытищ, где продержали почти до часу ночи. Родион просил кушать и спать, спрашивал, когда нас отпустят. С нами обращались как с опасными преступниками. Моего сына Даню выводили в наручниках в согнутом положении. Потом мне сказали, что сын якобы избил полицейского, а это статья! Задержали мою сестру, к слову, гражданку Израиля, а меня следователь Озеров предупредил, что мой единственный шанс выйти сухой из воды — отдать ребенка папе, на что я ответила, что у них нет на это полномочий. А в это время у здания ОМВД группировались какие-то мутные персонажи на джипах, которые пытались перекупить моих телохранителей из детективного агентства. Адвокатов к нам пустили только после 23 часов, хотя у них были необходимые ордера. У меня изъяли все телефоны, паспорта, мой и ребенка, сказали — «вещдоки». Ближе к полуночи вызвали «скорую помощь» для осмотра ребенка, представителей опеки. Все это было и страшно, и странно. Мне кажется, если бы не телевизионщики, которые оставались с нами до конца, все могло закончиться иначе…
— Вы зафиксировали побои?
— Да, у меня был след на шее, синяки, у Роди — шишка на лбу, у старшего сына — синяки. А на следующий день с Родионом беседовали психологи и он на видео рассказывал, как папа душил маму.
— Как ребенок пережил эту драматическую историю?
— Он помнит все. Первый месяц Родион постоянно боялся, что папа ворвется и заберет его. Не подходил к окну, у нас шторы были задернуты. Сын ходил на цыпочках и просил не оставлять его одного в комнате. Засыпал только при свете и в обнимку со мной. И еще задавал совсем не детские вопросы: «За что били Даню?» Сын говорил: «Я хочу настоящий пистолет, чтобы от всех плохих защищаться!» — и сжимал маленькие кулачки.
— Сейчас вы живете словно по программе защиты свидетелей. Правда, безопасность приходится обеспечивать собственными силами. Страх отпустил?
— Нет, конечно. Снимаю жилье в Москве, официально заключив договор аренды. Стараюсь общаться только через мессенджер, но, если звонок приходит на мой прямой телефон, в этом месте через пару дней появляются непонятные люди, джипы, обходят территорию. Я могу только догадываться, как он узнает, откуда я звонила? Никогда не выходим из дома без телохранителей. Один-два человека всегда рядом. В квартире и на улице. Каждый выезд из дома — целая операция со сменой автомобилей и т.д. В Израиле я не так боялась нападения, несмотря на то, что Роберт прекрасно знал мой адрес, и в течение всего периода нас фотографировали и снимали на видео какие-то нанятые люди, а потом все это появлялось в социальных сетях. Но там мне не было страшно, потому что израильская полиция приезжает мгновенно. А здесь я даже в следственный комитет боюсь идти.
— Впереди суд, а значит, новые испытания…
— Он подал иск о лишении меня родительских прав. Ладно бы я стриптизом занималась, употребляла бы наркотики и т.д., но даже он не может найти в моей биографии ни одной зацепки, которая послужила бы поводом лишения меня родительских прав. Его цель — забрать ребенка. Я очень надеюсь, что суд ограничит его в правах...
— Наталья, вы сильная женщина, но я вижу, что держитесь из последних сил. То и дело слезы на глазах…
— Я должна улыбаться. Мы с сыном играем, рисуем красками на больших листах на полу, лепим, с горки катаемся, посещаем музеи — находим возможности радоваться жизни. Уже пишем буквы. Родя может написать свое имя и слово «мама» и понемногу учится читать и считать. А вот страшные сказки приходится сглаживать. Да, я хорошо держусь. Но спросите меня, как я не сошла с ума тогда, когда 11 месяцев не видела маленького сына и не знала, что с ним. Сейчас, что бы ни происходило, ребенок рядом со мной.
Несколько дней назад Наталья побывала с Родионом на индивидуальном семейном консультировании в Научно-практическом центре психического здоровья детей и подростков имени Г.Е.Сухаревой Департамента здравоохранения города Москвы. Из записи психолога: «Обсуждался характер внутрисемейного взаимодействия, влияние симптоматического поведения на жизнь семьи и общение с социумом. Запрос мамы ребенка в первую очередь направлен на то, чтобы «понять, что у него сейчас на душе происходит» в связи с травмирующей ситуацией… В беседе ребенок сказал, что не верит в то, что папа может измениться. Он сообщил, что не хочет с ним видеться. Это может указывать на то, что мальчик продолжает злиться на отца и боится его. Также в данное время ему необходимы крепкие эмоциональные отношения с мамой, важно ощущение, что на нее можно положиться, она всегда будет рядом, поддержит его и может выдержать любые его эмоции (во время разговора о папе стал ее обнимать)».
