«Через два дня учебы применил способ Геймлиха на практике»
Отец Андрей — коренной москвич, из потомственной семьи военных. После школы поступил во Львовское высшее военно-политическое училище. Прослужив после его окончания в войсках три года, понял, что армейская жизнь не для него.
— Уволился в 1988 году с большим трудом. В советские годы просто так из армии не увольняли, — рассказывает протоиерей. — Но я уже почувствовал помощь Божью, ходил в храм, причащался. Но рассказывать об этом было нельзя. Отец еще служил, я мог ему навредить.
Уволившись из армии, Андрей Близнюк стал сотрудничать с творческо-производственным объединением по восстановлению памятников покинутых поселений, созданным при Фонде культуры. Вскоре ему посчастливилось уехать на Соловецкие острова.
— Работал сначала в лесхозе инженером по охране и защите природы, потом заведовал конюшней, много ездил верхом. Это были удивительные, яркие годы. Я был один, семьи еще не было. Свобода была полная. На Соловках я воцерковлялся. Когда в монастырь приехали первые монахи, начал им помогать, стал монастырским трудником. Когда в мае 1990 года умер патриарх Пимен и выбирали нового патриарха, попал в качестве депутата на поместный собор. Это было просто чудо. От каждой епархии выбирали только два человека: священника и мирянина. Я попал в число мирян. Познакомился со многими священниками.
— Как родители восприняли столь крутой поворот в вашей жизни?
— Сначала переживали, но со временем поняли меня, приняли мой выбор, потом и сами стали ходить в храм. У нас фамилия Близнюк, в переводе с украинского — «близнец». Мы с братом-близнецом полностью оправдали нашу фамилию. Именно он в свое время повлиял на мой выбор веры. Брат окончил Художественный институт имени Сурикова, стал иконописцем, фотографом, у него в кругу общения появились верующие люди. Мы до сих пор с ним очень близки. Чувствуем связь друг с другом на расстоянии. Даже болеем одновременно, хотя и живем в разных городах.
— Когда вернулись с Соловков в Москву?
— В 1993 году. На мой дальнейший путь очень сильно повлиял отец Владимир (Воробьев), ректор православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Я служу в его храме Святителя Николая в Кузнецкой слободе. Он мой духовник. Я окончил пастырский факультет университета, отец Владимир предложил мне работу в православной школе и в университете. И вот уже 25 лет я преподаю, 21 год служу священником и совершаю миссионерские поездки от университета.
— Как стали аттестованным священником-спасателем?
— Восемь лет назад владыка Пантелеимон (Шатов), который возглавляет синодальный отдел по церковной благотворительности и социальному служению, предложил нам участвовать в программе по взаимодействию с МЧС. Планировалось создать группу церковной помощи в чрезвычайных ситуациях. Я сказал, что готов участвовать, мне, как офицеру запаса, это интересно. Конечно, слышал: зачем тебе, мол, это надо? У тебя семеро детей, школа, университет. А я чувствовал, что нужна такая группа.
— Как проходила подготовка?
— Мы шли в общем потоке с другими спасателями. Кто-то отсеялся на первом этапе. Помню, один из священников потерял сознание, когда нам показывали жуткие документальные кадры с различных катастроф. Два месяца мы занимались в учебном центре на улице Живописной. Проходили в том числе и медицинскую подготовку. Однажды разбирали на занятиях прием Геймлиха, который применяется, когда человек подавился косточкой, кусочком пищи. Казалось бы, пустяк, но от этого в год в мире гибнет порядка 8 тысяч человек.
И буквально через два дня мне пришлось применить этот прием на практике. В трапезной поперхнулся один человек, откашляться не мог, удары по спине между лопатками не помогали, он начал синеть. Я обхватил его сзади, сжал, как учили, одну руку в кулак, сверху положил ладонь другой руки. И быстрым толчком вверх надавил человеку в область между пупком и реберными дугами, приподнял его рывком. И сразу освободил ему дыхательные пути. Тогда еще раз убедился, что попал в группу спасателей по воле Божьей.
При подготовке мы также сдавали спортивные нормативы. Потом стажировались в пожарно-спасательных отрядах.
«Чрезвычайные ситуации показывают, кто есть кто»
— Когда в первый раз попали в зону ЧС?
— В июне 2014 года мы ездили на Алтай, где произошло наводнение. Наша задача была найти тех людей, которым еще не была оказана помощь. Бывает, что люди живут, но нигде не зарегистрированы, в списках не значатся. Через владыку Каллистрата, архиепископа Горноалтайского и Чемальского, через приходы, нашли таких людей. У нас в синодальном отделе есть корзина первой помощи на случай ЧС. Мы закупили и развезли пострадавшим при паводке питьевую воду, продукты, лекарства, средства гигиены.
При катаклизмах больше всего меня поражали люди. Я часто вспоминаю семью алтайского священника, отца Георгия. Их дом затопило так быстро, что они в окна выскакивали. При этом дочка старшая вспомнила, что в доме остались конспекты, ей предстояло сдавать ЕГЭ, и девочка тут же нырнула обратно в окно. Когда мы к ним приехали, дом у них был весь гнилой, от влаги покрылся плесенью, но меня поразило, с каким воодушевлением и жизнерадостностью они рассказывали о том, как выживали.
Чрезвычайные ситуации четко показывают, кто есть кто. Помню, мы приехали в сентябре 2016 года в Приморский край, на который обрушились два тайфуна, шла третья волна наводнения. Добрались до села Кокшаровка Чугуевского района, где было 60 домов. Пять дней жители села были в изоляции. Вертолеты с гуманитарной помощью кружились, но не могли приземлиться. Люди сидели на крышах и ждали помощи. У некоторых из дома выплыла вся мебель, смыло огороды, погиб скот. Электричества не было, телефоны у всех были разряжены.
Перед въездом в село был мост, его перевернуло и скрутило. По нему и перебрались с молитвами в село. Гуманитарную помощь пока пришлось оставить на другом берегу. Нас встретил настоятель местного храма отец Андрей (Кузнецов) с матушкой. Они рассказали, как с тремя детьми успели подняться на чердак. А рядом выла соседская овчарка, которая зацепилась цепью за забор. И отец Андрей со старшим сыном ринулись ее вызволять из плена. Улица между тем превратилась в бурную реку. Потоком мимо несло обломки бревен, машины, туалеты, бочки, мычащих коров… Отца с сыном унесло на 200 метров вниз. Они два часа вверх по течению добирались до забора, где застряла собака. Но все-таки вызволили, спасли пса.
А ночью боялись уснуть, от мощного потока воды шел такой гул, что в доме трещали бревна. Они боялись, что строение не выдержит и рухнет. На пятерых у них была одна бутылка воды. Три дня они пили ее по глоточку. Воду из реки брать было нельзя, потому что были размыты кладбища и туалеты, поток нес туши погибших животных.
Когда их семью спасли, их младшая дочка, трехлетняя Ксюша, даже на пятый день, когда мы приехали, постоянно просила: дайте попить. Глотнет, через десять минут увидит воду и снова просит. Такую девочка получила травму.
Но, несмотря на все переживания, отец Андрей с матушкой составили списки, навестили всех стариков. Никто в том селе не погиб. Местные предприниматели раздали людям бесплатно все продукты из собственных магазинов. Провизию развозили пострадавшим на надувных лодках. Глава поселения Наталья Андросова привлекла к этому отца Андрея с матушкой, потому что полностью им доверяла. Еще помню, кто-то из бизнесменов, узнав, что в селе от нехватки продуктов страдают дети, привез им на мотодельтаплане подарки. Когда это видишь, понимаешь, что жива еще Россия-матушка.
«Как отпевать, если от человека остался мизинчик?»
Отцу Андрею также пришлось сопровождать родственников погибших, когда 25 декабря 2016 года под Сочи на взлете рухнул в Черное море военно-транспортный самолет Ту-154, выполнявший рейс Москва — Сочи — Латакия. На борту находился хор и балет ансамбля песни и пляски Российской армии имени Александрова. Все 84 пассажира и 8 членов экипажа погибли.
— Нас пригласили специалисты из Центра экстренной психологической помощи МЧС России. Мы находились рядом с родственниками погибших, когда в специализированном морге проходила судебно-медицинская экспертиза. Это очень тяжелая, страшная процедура. Человек еще переживает стресс. Его приглашают к следователю, уточняют какие-то подробности, показывают найденные вещи и останки. Он ждет, пока оформят документы. Психологи напоминали, что в зале находятся священники, с которыми можно поговорить. Но человек порой так травмирован горем, что полностью закрыт, не слышит никого. Я, если видел, что кто-то из родственников погибших целый час сидит погруженный в себя, просто наливал ему стакан чая. Он начинал пить, и его прорывало, он что-то спрашивал. Я рассказывал. Иногда человек не отвечал. Я понимал — значит, еще рано. Горе имеет свои стадии проживания. Пока можно только молиться.
Бывает и наоборот — идет очень острая реакция. У одной матери погибшей девушки произошел психический срыв. Она стала выкрикивать проклятия: «Пусть и у вас погибнут дети», «Хочу, чтобы и вы весь этот ужас пережили». Женщине, видимо, было настолько больно, что ей необходимо было все это выплеснуть. Их тогда вызвали в судебно-медицинскую экспертизу уже второй раз. К этой женщине все тогда боялись подойти. Мне удалось ее отвлечь, переключить на что-то другое.
Психологам работать в этой ситуации очень сложно. Я нахожу опору только в вере, в знании тайны жизни и смерти. По-другому бы никогда не смог приблизиться к этому горю человеческому. Когда все рушится, единственная опора — это духовная. Задача церкви, священников — эту опору людям дать.
— Священнику легче остановить такие вспышки агрессии, наверное, потому, что он лицо незаинтересованное, не является представителем ни государства, ни компаний ритуальных услуг.
— Да, у священников есть свой ресурс. Мы сразу говорим, что мы здесь только ради помощи и духовной поддержки. У нас нет своих желаний и интересов. Все наши требы бесплатны. Помню, брат погибшего в авиакатастрофе попросил отдать им тело близкого человека из центра судмедэкспертизы, чтобы покойный побывал дома. Далее они планировали завезти гроб в храм, чтобы там почитали над ним псалтырь, и только потом планировали отправиться на федеральное кладбище на общее отпевание.
Сотрудница ритуального отдела, которая заполняла документы, стала с ним спорить. Транспорт уже был заказан централизованно. В какой-то момент брату погибшего показалось, что она ухмыльнулась. Молодой человек не выдержал, взорвался, стал кричать на нее матом. Он так разволновался, побелел, что я стал опасаться, как бы он не потерял рассудок.
Хлопнув дверью, он выскочил на улицу. Я побежал за ним. Парню никак нельзя было уходить без документов, иначе он мог лишиться всякой помощи. Догнал его, стал объяснять, что сотрудница ритуального отдела вовсе не смеялась над ним. Она уже 12 часов оформляет бумаги, и это была не усмешка, а нервная реакция, психологический сбой. Мы с парнем поговорили, он был человеком верующим, для него было важно, что к нему обратился священник. В результате он вернулся, чтобы до конца оформить документы.
— Родственники погибших рассказывали, что удалось найти лишь фрагменты тел их близких, а от некоторых вообще ничего не осталось. Не возникало вопросов, связанных с отпеванием?
— Таких вопросов было немало. Вдовы подходили и спрашивали: «Отпевать будут тело, а от человека буквально остался мизинчик. В этом нет противоречия?» Мы им объясняли, что человек усопший все равно в отпевании участвует своей душой. Даже некоторые слова отпевания произносим от его имени, мы как бы просим за него прощения у Бога. Отпевание — это прощание человека с церковью, переход его в вечность. Иногда отпевание происходит, когда тела вообще нет. Например, человек пропал без вести на войне, утонул или сгорел в пожаре. У меня дед Василий погиб при форсировании Днепра. Его тело найти так и не удалось. Его отпевали заочно.
— У родственников погибших были сомнения, ставить или нет на могиле крест?
— Один мужчина с таким вопросом ко мне обратился. Он засомневался, был ли его брат верующим человеком. Никак не мог вспомнить, чтобы он когда-то говорил о вере. Я говорю: ну как же так, у одного креста не будет? И предложил ему позвонить жене брата. Потом он пришел и рассказал, что она посмотрела его китель и во внутреннем кармашке нашла иконку Божией Матери, которую муж возил с собой. Я говорю: вот видите, нам такой ответ. Мы думали, как быть, а тут такой знак. Раз иконку возил, значит, вера была. Поэтому решили, что и на его могиле будет стоять крест.
«Нельзя говорить матери, потерявшей ребенка, «как я вас понимаю»
11 февраля 2018 года в Подмосковье разбился самолет Ан-148, летевший из Москвы в Орск. Все находившиеся на борту 65 пассажиров и 6 членов экипажа погибли. И отец Андрей опять был рядом с родственниками погибших в столь трудное для них время.
— Я хорошо запомнил двух сестер. К ним в Москву из Орска приезжали погостить пожилые родители. Они все вместе гуляли по столице, мама с папой возились с внуками. Отец успел подлечиться. А когда они возвращались домой, самолет разбился. Сестры рыдали и все спрашивали: «Почему так случилось? Как же так?» Я слушал их и понимал, что их родители были очень привязаны друг к другу. Если мама попадала в больницу, тут же заболевал и отец. Он не выдерживал без нее и дня. Я напомнил сестренкам, как заканчиваются сказки: «Жили счастливо и умерли в один день». Родители насладились общением с детьми и внуками и счастливыми, не страдая от неизлечимых болезней, ушли с миром в Царство Небесное. Им не пришлось наблюдать, как угасает один из них. Не пришлось переживать горе и потерю близкого человека. Сестры согласились, что в этом есть какой-то смысл. Это стало для них утешением. Потом они приходили и на исповедь.
— Чего нельзя делать и говорить священнику, который сопровождает родственников погибших, ни в коем случае?
— Нельзя проявлять жесткость и формализм. Нельзя говорить ложь, нельзя говорить, что все будет хорошо. Нельзя что-то обещать. Нельзя говорить «как я вас понимаю». Я не могу понять мать или отца, потерявших ребенка. Не могу знать всей этой боли. У меня семь детей, и все они, слава Богу, живы.
Когда в марте 2018 года случился пожар в торгово-развлекательном центре «Зимняя вишня» в Кемерове, меня пригласили на телемост. Все были в печали, а тут обсуждали, как наказать виновных. Меня с ходу соединили с мужчиной, у которого при пожаре погибли трое детей, жена и младшая сестра. И спросили: «Что вы, отец Андрей, ему скажете?» Самое тяжелое — я понимал, что сейчас ему ничем помочь не смогу. Попытался донести, что мы не потеряли тех, кто погиб. Еще Августин Блаженный сказал: «Они лишь опередили нас на пути к тому месту, где уже не будет разлук». Надо понимать, что человек умерший — он усопший, будет пробуждение, будет встреча. Расставаясь, мы не прерываем с ним общение, а меняем его с непосредственного, лицом к лицу, на общение через молитву.
Начал все это говорить, меня тут же перебили, стали обсуждать что-то другое. А я смотрел на этого мужчину, у которого в одночасье не стало всех близких, и понимал, что с ним сейчас не говорить надо, а просто чаем поить.
— Как наставляете спасателей?
— Мы проводим беседы со спасателями Московской городской поисково-спасательной службы на водных объектах. Каждые полгода у них проходят курсы повышения квалификации. Мы говорим о ценности человеческой жизни, о смысле жизни и тайне смерти, об отношении к умершим. Спасатель ведь может оказаться последним, кого видит человек в этой жизни. Я спрашиваю у них: «Что вы будете делать, если человек умирает, говорит, что некрещеный, и просит вас ему помочь?» В ответ слышу: «Что-нибудь придумаю, чтобы его утешить в последние минуты жизни». А все уже придумано. В церкви есть такой чин, как экстренное крещение. Человека, находящегося в смертельной опасности, может покрестить не только священник, но и мирянин, если он верующий. Для этого нужно взять воду, трижды окропить человека, произнося: «Крещается раб Божий (имя) во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь».
