20 ноября на Троекуровском кладбище похоронили Евгения Осина. Расходы по организации траурного мероприятия взял на себя продюсер «Ласкового мая» Андрей Разин. Прощание прошло достойно, чего нельзя сказать о том образе жизни, которую артист вел в последнее время.
Проводить музыканта собрались более сотни человек. Среди них коллег по цеху — единицы. Если бы похороны устраивали родственники Осина, скорее всего, не пришел бы никто.
Во вторник к 12.00 к ритуальному залу стали съезжаться люди. Поначалу медийных персон не было замечено. Журналисты недоумевали: «Неужели никого не будет? Картинка ведь нужна».
Первым приехал Александр Добрынин, который прославился песней «Розовые розы Светки Соколовой». Черные очки, дубленка нараспашку. Рядом группа поддержки.
— Мы с Женей дружили 37 лет, но в последнее время не общались, — начал Добрынин. — Мне было 22, а ему 15, когда мы познакомились. Я немножко учил его музыке, а потом он стал тем, кем стал. Сейчас нет человека, что об этом вспоминать. К сожалению, я не был у него в гостях. Несколько месяцев назад мы пересеклись на телевизионном ток-шоу, там случился скандал. Потом вышли за кулисы, разговорились. Женя сказал: «Сань, мы с тобой в те годы так корешковали — вот это правда. А то, что по телевидению несут, — ерунда». Алкоголь, говорите, его сгубил? Алкоголь — грязь, он засасывает даже востребованных людей, не спрашивает, кто ты — простой парень или знаменитый артист. Может, Женя не любил, не ценил себя. Психологи говорят, если человек не любит себя, то быстро уходит. А себя я ненавижу за то, что приехал к нему однажды с бутылкой, а не с гитарой. На последней передаче, посвященной ему, я много рассказывал о Жене и о музыке, но в эфир пошло одно: смерть-бутылка, бутылка-смерть. Надеюсь, что после смерти Осина о нем чаще будут вспоминать как о музыканте.
Вздохнул. Махнул рукой.
Кажется, Добрынин последнюю фразу произнес ради красного словца. Конечно, он понимает, что человеческая память избирательна. И запоминаются больше последние события. Кто уже помнит Осина как талантливого артиста? В сознание народа больше врезалось как раз другое.
К 13.00 холл перед входом в зал прощания заполнился до отказа. Люди ждали на улице, когда откроют дверь в зал, где установили гроб. Вглядываюсь в лица собравшихся. Женщина лет 40: высокая прическа, яркий макияж, высокие каблуки, в руках — желтые розы. Рядом ухоженная дама в норковой шубе, чуть поодаль — яркая блондинка в песце и ботфортах. Мужчины представляли собой более печальное зрелище. Все они, как одна довольно безликая масса, — одного возраста плюс-минус 50. Они ничем не выдали себя. Ни проронили ни слова. Надо заметить, на похоронах Осина все собравшиеся вели себя слишком сдержанно. Здесь не было эмоций. Ни слез. Ни горести. Ни сожаления. И даже нездорового любопытства не замечено в глазах народа. Оцепенение, ступор, безучастие.
— Журналистов в зал будут пускать? — интересуюсь у охранника.
— Понятия не имею. Специальную охрану для этого никто не нанимал, — пожимает плечами сотрудник кладбища.
В 13.10 в зал прощания открыли двери. Народ поднялся. Все потихонечку прошуршали в зал.
По центру стоял гроб. Добротный. Дорогой. Рядом — урны для цветов. Три урны по окончании мероприятия так и остались пустыми. В последний путь артисту, увы, не принесли горы цветов. У стены — десяток венков. От друзей, от радиостанции, от родных.
Фотография у гроба — Осин с микрофоном. На этой карточке ему лет 20. Может, чуть больше. Судя по всему, более свежей, которую можно было представить на публике, родные музыканта не нашли.
По левую сторону от гроба — несколько рядов стульев. В первом ряду, рядом с Андреем Разиным, — жена Осина и дочь. Известно, что семья давно распалась. Здесь же родная сестра покойного.
Остальные ряды заняли, по всей видимости, совершенно посторонние музыканту люди. Организаторы мероприятия решили, что такая заполняемость рядов будет уместна для телевизионной картинки. Хотя Андрей Разин говорил, что из близких у Осина — всего три человека.
Играла тихая музыка. Люди молча смотрели в сторону гроба. Тишину прервал Разин: «Если кто-то хочет сказать последние слова, не стесняйтесь, подходите к микрофону. Человек вас слышит».
Одним из первых слово взял мужчина в куртке байкера: «Прости, что не успел починить твой мотоцикл. Земля пухом. Ты чист перед Богом».
Выступил экс-солист группы «На-на» Владимир Левкин: «Я запомнил его искренним, солнечным человеком. Песни Жени звучат в моем доме. Нам тебя будет не хватать. Ты для меня остался тем парнем, который пел «Плачет девочка в автомате».
Приятель Осина: «Женя был добрейшим человеком, о чем бы я ни попросил, он всегда откликался. Я помню наши душевные беседы. Мы не смогли вытащить его из ямы, хотя говорили, просили, но он не справился».
Дана Борисова с улыбкой на устах: «Я его запомнила красивым, молодым, с юмором, хотя общались мы только последний год. Но, как ни странно, для меня он остался всегда на позитиве. Люблю тебя за твое общение, которое ты подарил мне и всем тем, кто тебя знал».
К микрофону вышла соседка Осина: «Женя был прекрасным соседом, всегда интересовался, как мой сын, спрашивал про наши дела. Нам с сыном тяжело и будет не хватать его».
Сотрудница реабилитационного центра, где Осин проходил лечение: «Помню, как ты за всех ребят переживал, которые лечились вместе с тобой. Как пел песни под гитару, чтобы порадовать фанатов. Ты обещал приехать в наш зимний лагерь. Но из-за болезни не смог. Мы сделаем вечер памяти, посвященный тебе, и соберем всех наших ребят, с которыми ты лечился».
Коллега по реабилитации, молодой парень лет 20: «Я был его соседом по комнате. Для меня была честь жить с таким человеком, как Осин. Я вырос на его музыке. Он был классный дядька».
Один из последних выступающих: «Я заливаю несправедливость алкоголем» — эту фразу Осин повторял чаще всего. Ему казалось, что весь мир несправедлив к нему, что его не ценят, поэтому и выпивал».
Из публичных персон были замечены Александр Шаганов, Сергей Крылов, экс-солистка группы «Стрелки» Юлия Беретта. Последняя молча стояла около гроба, ни с кем не общалась. Известно, что в свое время ее с Осиным связывали теплые отношения.
Самые искренние и правильные вещи на прощании сказали дочь и жена Осина.
Дочь: «Подбирать слова и говорить что-то в режиме офлайн я не могу, поэтому я просто прочитаю стихотворение, которое сама написала обо всей этой сложившейся ситуации».
Я просила тебя все шестнадцать лет лишь об одном.
Чтобы ты убирал с моих глаз все пустые бутылки.
А я маме звонила в страхе и плача, тайком.
Поцелуи твои до сих пор на моем затылке.
Все хотела спасти тебя, уберечь
От туманящих разум и сердце твое напитков.
Ты, внимая, все пил свои стопки: одну за другой.
Это зрелище было для дочери худшей пыткой.
Я не вправе судить, но ты, папа, все сделал сам.
Недостаточно силы воли остановиться.
Обещал, что с тобой полетим в декабре в Амстердам,
Только кто знал, что все может так случиться...
Сколько сказано было не важных, ненужных слов,
Что так ранили в центр без того ледяную душу.
Ты мой самый родной из всех на земле отцов.
Только жаль, что меня никогда не пытался слушать...
Мне так больно, что кажется, сердце грызут все псы,
Что собрались все вместе в одну бесконечную стаю.
Я любила, люблю и всегда тебя буду любить.
Только как мне жить дальше, пока что, увы, не знаю.
Следом к микрофону вышла супруга Осина: «Женя, я хочу сказать тебе, спасибо за дочь. А до всех остальных донести, что он никогда не был один, он всегда был с нами, просто мало кто знает об этом. Нельзя помочь человеку, если он сам того не хочет. Спи спокойно. Мы любим тебя».
После окончания официальной церемонии люди вышли на улицу. Закурили. И разговорились. И это были совсем иные беседы. Более земные, без прикрас. Потому что рядом не было телекамер и микрофона.
— Женька уничтожил себя сам. Помню, я ему говорил, давай купим дорогой коньяк за 1000 рублей, а он отвечал: «Нет, мне лучше за 120 рублей, он быстрее берет», — делился один из знакомых Осина.
И тут же рядом прилетел ответ: «Кто следующий? Крис, Серега? Эти ребята тоже крепко пьют. Так и не смогли завязать».
Похороны Евгения Осина прошли достойно. И поклонники собрались, и аплодисменты при выносе гроба звучали. Вот только слез на этом прощании не было.
