1 ноября 1916 г. прозвучала самая знаменитая речь той Госдумы. Песня Милюкова — так ее можно назвать по структуре, ритмике. Каждый куплет посвящался одному огреху царского правительства, затем следовал до сих пор памятный припев: «Что это — глупость или измена?!»
Куплеты про совет министров, возглавляемый Борисом Штюрмером:
1) доигрались с поляками до того, что они в кайзеровскую армию повалили;
2) не успели поддержать вступившую в войну «за нас» Румынию, а немцы вот успели ее разгромить, проскочить, как экспресс мелкий полустанок, выйдя к нашей границе, удлинив фронт еще на сотни верст;
3) уволили министра иностранных дел Сазонова, которому союзники так доверяли!
Еще круче были куплеты про «придворную партию вокруг молодой царицы», продавившую назначение премьера с такой неподходящей для войны с Германией фамилией: Штюрмер. Ну и, конечно, Распутин! Через 70 лет тема Милюкова была подхвачена в другом суперхите, группы «Бони М»: «Браво, браво, Распутин, лавер оф зэ раша квин»…
Но песня Милюкова была заунывно долгой, как у акына: «Что вижу — про то пою» (а вижу лишь глупость или измену).
Сегодня скачать тот «хит» сезона-1916 — пустяк, три клика. Формально все куплеты Милюкова соответствовали тогдашним реалиям, но цитировать их — создавать иллюзию, будто они сами по себе что-то значили. Через несколько месяцев убравшие царя, занявшие место критикуемых, госдумцы дали повод и в свой адрес орать песню с тем же «припевом».
«Временный» министр князь Львов, ликвидировав все местное управление в стране, ве(ре)щал в 1917 году: «А назначать никого не будем. На местах выберут. Такие вопросы должны разрешаться не из центра, а самим населением. Будущее принадлежит народу, выявившему в эти исторические дни свой гений. Какое великое счастье жить в эти великие дни!»
«Счастье» тех дней: период мерцающего бытия, уникальный в истории. Анархия? Если бы! Даже анархия — нечто реальное, про что можно сказать: оно есть/его нет. Во многих странах были партии анархистов, анархо-синдикалистов, со своими органами, уставами, взносами, лидерами, в сравнении с которыми милюковцы все-таки ближе к миру привидений.
Февралисты прятались не только от вопроса управления территориями — «а назначать никого не будем». Есть ли армия? Временное правительство первым же указом отменило дисциплину. Наступать/отступать, открывать или нет огонь — решайте как-нибудь сами. Можно голосованием.
Есть ли флот? Формально никто не упразднял, корабли стоят, но матросы кроме митингов заняты… Неделями, месяцами, уже даже обыденно в Кронштадте, где раньше они гуляли с барышнями в увольнения, весной-летом 1917 года — гуляя стреляют своих офицеров, адмиралов.
Деревня: указа о земле — нет, но жечь поместья, убивать помещиков? «Такие вопросы должны решаться не из центра, а самим населением». Решили жечь.
Тот «Общественный договор» звучал примерно так: пока в Кронштадте, на фронте, в деревнях еще есть, кого стрелять, — до святая святых, Государственной думы, они, поди, не доберутся.
Автор хита Милюков, ставший как бы министром иностранных дел, направил все усилия теперь подвластных ему послов России на работу по возвращению в страну всех эмигрантов-революционеров. (Абсурд плюс наив: будто тараканы без трогательной заботы сами в избу не потянутся.)
Его коллега, временный министр Гучков, хотя бы признал: «А мы-то думали, что будем и дальше работать под прежней защитой монархии». Вот эти слова надо помнить: они — индикатор, показавший, что такая мера политического наива как раз и делает бессмысленной цитирование всего прочего. Критиковали «царскую кувыр-коллегию», действительно идиотически быстрое тасование Штюрмера, Горемыкина, и т.д., но сами стали «кувыркаться» уже в темпе детской игры. Милюков с двумя месяцами министерского стажа — аксакал.
Думский хит Милюкова — вот его истинная роль, обеспечившая автору место в правительстве! — убедил английского посла Бьюкенена, что «придворная партия» вот-вот заключит мир с Германией. И полученное «добро» на свержение царя февралисты считали основой своей легитимности.
Но нельзя ограничиться этим, повторяя «англичанка гадит». Ведь «англичанке» нужна была воюющая Россия. Приказ об уничтожении воинской дисциплины она не отдавала! Это был рефлекс думских болтунов: «Везде, всегда свобода лучше тирании (например, устава)». Что бы они провернули далее, если бы весна 1917-го была, как еще в одной песне, «вечной»? Упразднение фаз Луны («на местах сами решат, полнолуние или нет»)? Всемирного тяготения («отягощение народа в счастливые дни»)?
Памятный со школы «безответственный, абсурдный» лозунг Троцкого: «Ни мира, ни войны, а армию распустить» — еще трезвый реализм в сравнении с февральским: «Не мир, а война. Но армию распустить. А всем сказать, что не распускали, а отдали на усмотрение народа».
Но если не сами «куплеты» — что тогда важно? Другое признание: раскритикованный Милюковым военный министр Шугаев, как вспоминали очевидцы, бродил по министерству, повторяя: «Я, может быть, дурак, но я — не изменник!»
Страх и ненависть к порядку, народу прячут. Сублимируют (тут уж к Фрейду не ходи) самой жалкой лестью: «Будущее принадлежит народу, выявившему в эти исторические дни свой гений»!
Увлечь «гениальных» на Праздник Непослушания оказалось легко, менее четырех месяцев, считая от обвальной речи Милюкова. И ровно год до Великой Октябрьской афтепати, а потом — начала реальной расплаты.
