...Он что-то шепчет и смотрит в одну точку. Вдруг вскакивает и куда-то бежит. Сшибает людей, не видит машин и, словно его батарейка внезапно села, валится на асфальт.
— Тронулся он. Еще в пятницу, когда прибежал к школе, — старушка сморщенной ладошкой закрывает от ужаса глаза. — У него там мать была, жена и трое мальчишек. Жену и мать он увидел в окно — они были уже мертвы. А пацанята еще живы. Кинулся к ним, почти добрался. Руку протянул... А в это время на них рухнула балка. И всем троим размозжило головушки... Бедные-бедные детки!..
Женщина билась в конвульсиях и кричала так, что стыла кровь. Мимо нее на носилках пронесли сына. Из больницы — в морг. Из-под белой простыни вывалилась рука. Черная, с запекшейся кровью. “Зачем мне теперь жить?!” — кричала она по-осетински. Это было в пятницу днем, когда только-только начали привозить самых первых живых и мертвых. И когда еще никто и представить не мог всех масштабов этой трагедии. В субботу утром она повесилась.
...Мальчишка выбрался из школы без единой царапины. Пока родители рыдали от счастья, он забаррикадировался в своей комнате и сутки оттуда не выходил. Потом выбежал, залез на дерево и закричал: “Там все мочу пили, как лимонад. А я не пил!.. Папа, ты мне веришь?!”
Им было уже все равно — боевики расстреляют или пойдут на штурм свои. Только дайте воды. Воды! Воды!!! У многих начались галлюцинации. Озеро, мираж в пустыне... Они просто умирали от жажды.
В субботу школу очистили от трупов. Вернее, не трупов — фрагментов тел. Из Беслана выехало шесть огромных рефрижераторов. В них — от 500 до 700 мертвых людей.
“Это вы составляете списки?”
Блокнот пухнет от фамилий и телефонов.
— Если вы вдруг что-то про моих узнаете, позвоните. А может, их увезли в Москву?.. — женщины смотрят с такой надеждой, что автоматически набираю МЧС, Минздрав и т.д. Фамилий эвакуированных в столицу почему-то нигде нет.
— Девушка, вы составляете списки? И моих запишите, — народ выстраивается в очередь, а Тамара Кокова протягивает фотографии. — Аллочка, невестка моя, была с двумя детьми — Кристиной, она в первый класс пошла, и с Астимурчиком, ему два годика. И бабушка с ними была, Таира Мукагова. Мальчика мы нашли — он в больнице, ножки немножко посечены. Люди видели, как Аллочка вынесла его из школы и отдала кому-то на руки. А сама назад побежала, за Кристиночкой. Их нигде нет. Мы уже несколько раз были в больницах, в реанимациях, в моргах... Все бесполезно. Ходовы они, фамилию не забудьте.
— Они две подружки — Кусова Анжела и Баскаева Диана, 14 лет им, сидели вместе. Человек пять видели, как они выпрыгнули, — Света, мама Анжелы, еле говорит.
— Девочка в больнице говорила, что видела мою Дианочку, — с трудом держится вторая мама, тоже Света. — “Я повернулась, а у нее на кофте кровь. Да вы успокойтесь, моя кровь, от взрыва. А с Дианочкой все нормально было...”
Две двоюродные сестренки Урмановы — Маша (13 лет) и Залина (7 лет), их тетя Рита вместе с мужем Сергеем Урмановым, их родня Лариса Рудик с дочками Юлькой и Яной, больной сахарным диабетом... Из всей семьи в больнице нашлась мама Машеньки, в другой больнице, в Алагире, лежит Сергей. Его сильно истязали — прострелены ноги, плечо. Боевики вырвали Залинку у него из рук. Больше ее никто не видел...
Пропал Дауров Теймураз, 8 лет. Его 10-летняя сестренка Дианочка жива, с ней с утра разговаривали в больнице.
— А Теймуразик с трех лет заикается, может, он просто не может свою фамилию назвать? — не отчаивается его бабушка Клара.
Гумецова Аза и 11-летний Саша. Иван Ильич Карпов, он работал в школе слесарем-сантехником. Светлана Кантемирова, учительница английского языка, была с 6-летней племянницей, девочка, слава богу, осталась жива. Гаппоевы Зэра (7 лет) и ее отец Руслан. Их нет ни среди живых, ни среди мертвых. И таких, ненайденных, людей — сотни.
"Почему вы, журналисты, врали?"
— Вы тоже в своей газете писали, что там 300 человек? А их 1220 было, понимаете?! — мужчина в черной рубашке от бессилия машет рукой. — Почему вы врали?!
То, что на самом деле в школе больше тысячи заложников, власти признали только после того, как эту цифру напечатали в газетах. Телевизионщикам заткнули рот, даже Руслана Аушева, вместе с которым вышли первые спасенные, вырезали из репортажей. Я говорю ему об этом, и он больше не хочет меня задушить.
— Брат у меня там был, Артур. Вместе с женой Ингой и сыном Тотразом. Уже везде искали, сейчас опять в морг поедем. Славик меня зовут, — и он протягивает руку.
Пока не подъехала машина, вместе идем к школе. Кругом оцепление, бойцы завтракают прямо на траве консервами, под ногами — море гильз. Калибр 7,62 и 5,45, от “калашей”. Всех разворачивают назад. Славик шепчет кому-то что-то по-осетински, и нас пропускают.
В ближайших домах выбиты стекла. Много сгоревших квартир. Кое-где еще валяются детские вещи. Всюду кровавые пятна. Внутрь школы по-прежнему не пускают. Здесь уже тройное оцепление. Глаза слепнут от солнечных бликов — это отражается фольга, в нее заворачивают останки и выкладывают во дворе.
Мальчишка из соседнего дома показывает лазейку — узенький проход между гаражами. Если бы альфовцы готовились к штурму, кто-нибудь из бойцов попытался бы здесь протиснуться. Потихоньку, боком — и я на территории школы. Из окна выглядывает парень в эмчеэсовской куртке. Осунувшееся лицо, красные глаза.
— Там столько крови... И гранат неразорвавшихся много, даже после саперов. Чудо, что никто больше не подорвался. А людей мы уже собрали, нет там сейчас никого. Человек 500—700, если честно...
Все случилось практически одновременно. Боевики наконец разрешили забрать трупы убитых мужчин. За ними отправились четверо сотрудников МЧС. По периметру спортивного зала, как рассказали некоторые очевидцы, были расставлены т.н. “лягушки” — противопехотные мины. Их охраняли мальчишки. Сойдешь с нее — и лягушка прыгает вверх и сразу взрывается. Одному из мальчиков стало плохо, нога соскользнула. Раздался первый, не очень громкий взрыв. А всюду взрывчатка, ее прилепили скотчем. Секунды — и от детонации отлепился скотч на одной из баскетбольных корзин, а там этих самодельных бомб, как семечек в подсолнухе. Громыхнуло так, будто взорвалась вся школа. Дети и взрослые кинулись к окнам. Боевики стали расстреливать их в спины, палить по оставшимся в спортзале. В ответ наши тоже открыли огонь. И — началось...
Морг под открытым небом
— Ты поедешь со мной в морг, искать Артура с семьей?
И мы со Славиком из Беслана мчимся во Владикавказ.
Родные уже знают, что Артура расстреляли одним из первых. В том числе и за его трупом пошли эмчеэсовцы. Другой брат, Валерий, видел вчера то, что осталось от Артура. Он лежал на самом верху целой груды тел. Узнал по ремню и по родинке на груди. Ремень вытащили из штанов и завязали им ноги. Так его и тащили. Потом террористы еще несколько раз перекидывали трупы — они сами от вони уже сходили с ума.
Близко подойти к ним было уже невозможно — жуткий запах, черви. Все тела увезли. И вот теперь нужно снова искать Артура по моргам.
Жили они в селе Чикола, его еще считают мусульманским. В Великую Отечественную оно было под немцами, в живых остались единицы. Артур работал в горах на стройках, Инга занималась мальчишками. Их у Тамаевых было трое, Тотраз пошел в первый класс, остальным 4 и 5 лет. Сначала хотели взять и их. Но малыши закапризничали, и их оставили с бабушкой.
Возле морга море людей. Пропускают сквозь щелку в заборе, по двое.
— Там нечем дышать, возьмите платки и повязки, — предупреждают на входе. — Идите те, кто видел, во что они были одеты, когда пошли в школу. Лиц нет, вспоминайте любую деталь.
Тела выложены во дворе. Сначала их пытались сортировать: женщины, дети, мужчины. Но родственники не могли больше ждать, и погибших просто стали выкладывать в рядок. Обнаженные трупы, с ними уже поработали судебные медики, их легко опознать, сохранились лица. Большинство в черных мешках. Кое-где остались куски одежды — трусики, колготки, майки. На целых останках бирки — 275-й, 302-й... Все держатся из последних сил. Ни криков, ни стонов. Волю эмоциям дают за забором, и это невозможно слышать. Только что опознали маленького мальчика. У него обгоревшее лицо, а вместо руки торчит кость — видно, погиб от взрыва. Но узнать можно. Тут же выносят маленький гроб, и родные уносят малыша. Первый раз я видела изуродованные трупы в 95-м, в Чечне. Были и другие. Но тут...
Это нельзя описать, нельзя показывать. Мы не доходим до конца — нет сил. Уже за забором ноги подкашиваются, тут же подходят врачи, протягивают пластиковый стаканчик с темной жидкостью.
— Выпейте, это хороший состав, — и второй стакан, с минералкой.
Через минуту наступает ступор. Хуже видишь, хуже слышишь, почти ничего не соображаешь. Эмоций тоже больше нет. Возле забора сложился пополам Славик, от лекарств он отказался.
Пока мы приходим в себя, искать брата идет Виталий. Он снова узнает Артура. Ни Инги, ни Тотразика в этом морге нет.
"Я видел, как их убивали"
Часть родственников везет на “скорой” Артура в село. Мы со Славиком едем с черной вестью обратно в Беслан, к другой родне. В переулке Шаумяна и на Первомайской, где живет их сестра Лара, больше всего потерь. До школы рукой подать. 1 сентября из 12 домов туда ушло 47 детей.
Куда ни кинь взгляд — всюду распахнуты ворота. Значит, в доме покойник. Так здесь принято — открыть калитку и ходить по-соседски с соболезнованиями. Другие ворота закрыты, но это ничего не значит: там тоже пропали люди, просто их пока не нашли. И объявить их мертвыми пока нельзя.
Из дома братьев Тотиевых в школу пошло 8 детей. Живыми нашли двух. Первоклашка Азамат еще в больнице — его только прооперировали, тяжелая травма головы, проблемы с глазами. Пятиклассницу Мадину несколько часов назад отпустили домой. Врачи попросили не спрашивать больше девочку ни о чем, но она сама рассказала близким все, что видела.
— Мы старались держаться вместе, а потом, когда был первый взрыв, я голову спрятала в коленки. Второй взрыв — еще сильнее сжалась, закрыла голову руками. После третьего подняла глаза. Кругом стреляют, все бегут. Увидела Любочку (она на год младше. — Е.М.), она ни говорить, ни ходить уже не могла. Я потащила ее к окну. Но мы не добежали, спрятались в комнате. Окна и двери были заминированы... Мы просто ждали, когда за нами придут. У дяди на куртке были три крупные буквы “МЧС” — он нас и вынес.
Уже на улице Мадина увидела Азамата.
— Где остальные? — накинулась она на братика.
— Возле меня. А Любочка, мы ее не видим! — кричал Азаматик.
— Со мной была.
Судьба шестерых детей до сих пор неизвестна. Ищут везде, но их нигде нет. Соседи три ночи не отходят от Тотиевых.
— Многие дети уверены, что видели, как спасся кто-то из их близких, — говорят психологи. — Но на самом деле им это показалось. Защитная реакция организма.
После операции маму наконец пустили к Азаматику. Он спал от лекарств. Позвала его. Мальчик узнал ее голос, повернулся на бочок, не просыпаясь, обнял за шею ручонками:
— Мама, я пить хочу...
У другой соседки свое горе. Ирина Джиоева повела в школу двух сыновей: Марата в первый класс, Артурчика в третий. Ахсар, их отец, подвез их на машине, зашел со всеми поздороваться. Он только-только вернулся к машине, как начали стрелять.
— Там всех убили, — сидя на земле, твердил он соседям. — Я знаю, там стреляли...
— Что ты заранее их хоронишь? Наши тоже там, — как могли, успокаивали его соседи. И заботились об остальных малышах — двух девочках и мальчике.
— Я видел, как их убивали, — не верил никому Ахсар.
Домой они вернулись вдвоем. Без Артурчика. Когда прогремели первые взрывы, боевик наставил на него дуло. Ирина схватилась за автомат:
— Убей меня, не трогай детей. Я верующая.
— Твоя вера — ничто. Надо верить в Аллаха, — и он выстрелил Артурчику прямо в голову.
Ирина сжимала рану пальцами, пыталась делать искусственное дыхание.
— Он был еще тепленький, так смотрел на него, ручку поднял: дядя, не убивай, — вспоминала этот кошмар Ирина. — Его голубые глазки, белые кудри, как у ангелочка. И ладошка такая мягкая...
На квадратном метре сидело по 3—4 человека. Прямо за Артурчиком был Марик. Когда пришла в себя, палили уже везде. Она схватила и Марика, и Артурчика, протащила пару метров.
— Спасай малыша! — прикрикнула на нее пожилая женщина. — Ты его уже не вернешь.
Но бежать было уже некуда.
Ирина бросила Марика вниз, сверху прикрыла его мертвым Артурчиком и закрыла их своей спиной. Артура они вчера нашли в морге, он сильно обгорел.
...Анжела Кусова тоже не отходит от соседей.
— Господи, какое счастье, что я такая нерасторопная мать! — раньше она ругала себя за медлительность, а теперь благодарит за это Бога. Она хотела сделать Алане самый красивый бант. Полчаса провозилась, но ей все не нравилось.
— Мама, мы же опоздаем! Ну его, пойдем скорее! — уже чуть ли не рыдала Алана.
— Да и черт с ней, с этой школой, — когда в очередной раз ничего не получилось, ругнулась в сердцах Анжела. — Один раз можно и прогулять.
Когда наконец голова малышки достигла всех пределов совершенства, раздались выстрелы.
Давид, сын Лары, и, соответственно, племянник Артура, тоже с утра зашел в 1-ю школу. Он там когда-то учился, а потом перешел в другую. Зашел к другу Валерику и уговорил его первый школьный день прогулять.
— Махнем во Владик (Владикавказ. — Е.М.), такая погода чудная! — мальчишки дошли до 3-й школы, чтобы Давид отметился среди своих одноклассников. И остались живы.
— Оказывается, многие дети не хотели идти, их родители заставляли. Даже плакали — чувствовали, что ли?.. — плачет Лара, сама учитель химии в соседней школе. — А я, наоборот, Давида не хотела в город отпускать. Прямо места себе не находила. У нас уже десять лет — то захват заложников, то взрывы на рынках, то ледник сойдет. Мы все боимся выпускать детей из дома.
...Уже вечером мы узнаем новые подробности гибели Артура. Так как это случилось задолго до общего кошмара, многие прекрасно все помнят и приходят, чтобы рассказать.
— Мужчин разделили на две группы. Первых тут же расстреляли. Вторых, среди которых был и Артур, очень сильно избили, — вспоминают очевидцы. — Их лупили так, что они тронулись умом. Ваш Артур тоже сошел с ума. Только потом их расстреляли и выкинули во двор.
Наконец звонят из села. Артура привезли. Ворота распахнули. В воскресенье утром в селе Чикола, так же как и во многих домах Беслана, первые похороны...
***
У Дома культуры Беслана до сих пор стоит толпа народа. Люди, не обнаружившие своих детей ни в морге, ни в списках госпитализированных, приходят в надежде на то, что судьба их как-то прояснится. Раиса Подольская ищет свою внучку Кристину (“Она молоко любит, как же без него?”), Анна Лолаева — дочку Алану (“Я все еще верю. А может, она память потеряла?”), Урузмак Хаблиев — племянника Батраса (“Одноклассники говорят, что он одним из первых выпрыгнул из окна — значит, где-то он есть живой?”).
Женщины, принимающие фотографии без вести пропавших детей и записывающие их фамилии, говорят, что таких уже больше 200.
Вчера землекопы на бесланском кладбище признавались, что столько работы у них никогда еще не было. Некоторым родственникам ночью самим пришлось взять в руки лопаты, чтобы к утру вырыть могилы. И, несмотря на то что основной пик похорон в маленьком Беслане будет сегодня, вчера траурные процессии с трудом могли развернуться.
Люди шли к кладбищу большими группами с 12 часов дня. Почти все одеты в черное. В руках несут традиционные гвоздики, но так как почти все эти цветы в городе уже распроданы, купили и розы, и хризантемы. Зловещую кладбищенскую тишину нарушает истерический плач, причем почему-то больше плачут мужчины.
Почти все мертвые — дети, и почти ни у кого не видно лица или тела: люди прощаются с красочными обертками. Глядишь на маленькие свертки, и почему-то кажется, что это упакованные цветы...
