Если понимать буквально, это означает, что в 6.00 надо быть одетым «по сезону» (в тюрьме это означает «в уличной одежде») и с сумкой стоять у дверей. Но буквально понимать в российской тюрьме ничего не надо. Могут прийти в 5.30, могут в 6.00, 7.00, а могут и в 7.30. Когда я слышу «в шесть утра!», то знаю: это условность.
К поездке лучше подготовиться с вечера. В первую очередь приготовить специальную «судовую» одежду — рубашку или футболку и обязательно длинные брюки/джинсы. Фарисейский российский суд появление в чем-то менее приличном расценивает как неуважение к себе: могут вывести из зала, занести замечание в протокол. Также надо взять «судовую» сумку, в нее положить «судовую» кружку, бутылку с водой, салфетки. Часто указываю слово «судовой» не случайно: все эти предметы после поездки в суд придется стирать, мыть или вовсе выбрасывать, потому что с минуты, когда я выйду из камеры, и до возвращения в нее главными моими спутниками будут грязь, пыль, плесень.
Продольный выводит меня в 07.00. Сперва мы идем с ним к будке дежурного по корпусу. Здесь около получаса надо подождать, пока продольные соберут всех остальных. Затем нас ведут в сборку. Сборка — это небольшие помещения в полуподвале со скамейками вдоль стен и загаженным сортиром типа «дыра в полу». В сборку набивается до 40–50 человек, со всех корпусов тюрьмы. Кто-то с баулами, так как едет на этап, кто-то налегке. Все в сизом дыму дешевых сигарет. Большинство арестантов стоит, поскольку мест на скамейках мало. Есть, правда, так называемые некурящие сборки — хотя там тоже курят, но меньше. Время от времени, примерно каждые пять минут, дверь открывается, дежурный вызывает 2–3 человека по фамилии. Рано или поздно вызовут и меня. В среднем на сборке утром мы проводим часа полтора — стоя, в плотной пелене сигаретного дыма, в грязи.
Непосредственно перед посадкой в автозак получаю армейский сухпаек — невкусный, зато гарантированно съедобный, не отравишься. Тут же проверяют отпечатки пальцев. Сканер вечно сбоит, возможна задержка. И вот он, автозак: белый «КамАЗ» с синей полосой и надписью «полиция». Рядом стоит конвой, напоминающий своей темно-синей формой о вольной жизни: фсиновские носят камуфляж.
Формально меня сегодня будут опекать целых три силовых ведомства: ФСИН — на территории СИЗО, МВД — в автозаке и суде, ФССП — в зале суда.
Кузов автозака — это большая металлическая коробка на колесах примерно 5 метров в длину, 2,5 метра в ширину и 1,5 — в высоту. Внутри она разделена на два узких отсека. По нормативам, в каждый должны сажать максимум 12 человек, но могут набить и до 16, когда есть «сверхплановые». Если летом мы хоть и с трудом, но помещаемся на скамейках, упираясь коленями в соседа напротив, то зимой, в одежде, даже зайти в отсек проблематично. Вот сейчас опять привели «сверхплановых». В такие моменты арестанты начинают проявлять солидарность: маты, толчки, пререкания, чтобы не пустить «излишек» в отсек. Но «сверхплановые» не в обиде: они сами внутрь не очень-то и стремятся. Иногда бывает, что повезет: их отправляют в следующий автозак. Но чаще — нет, и тогда поездка для всех становится еще более мучительной.
Каждый отсек запирается на решетку, впереди — скамейка для конвоиров, а также два так называемых стакана. Это вертикальные металлические ящики размером 60 на 60 сантиметров, в дверях — дырки для доступа кислорода. В «стаканы» сажают тех, кого нельзя конвоировать вместе с другими арестантами: бээсов (бывших сотрудников органов), подростков, женщин, насильников, «козлов» (заключенные из хозотряда СИЗО). Когда никого из этой касты неприкасаемых нет, в «стаканы» сажают обычных арестантов, что вызывает совсем бурные пререкания с конвоем.
Зимой в автозаке холодно, летом — жарко и в любой сезон — душно. Нет, отопитель и вентилятор имеются. Но они не всегда исправны и, кроме того, работают только при включенном двигателе. Поэтому при простое — на выезде из СИЗО или во время стоянки у суда — пара десятков человек в металлическом кузове или взмокают, или клацают зубами. По сезону, так сказать.
Ну все, поехали. «КамАЗ» изначально не создавался для перевозки людей. Хотя если арестанты — не люди, то ладно. На каждом повороте бросает на сидящих у входной решетки, при разгоне — наоборот, на тех, кто у задней стенки. Поручней, ручек, вообще чего-то, за что можно бы было уцепиться, в автозаке нет. Тело полностью предоставлено законам физики, мать Ньютона за ногу, как и «судовая» сумка, коробка сухпайка и папка с бумагами для судебного заседания. Все это добро ловлю руками, зажимаю коленями и подмышками, не даю упасть на пол.
Пол грязный. Очень. Стены, скамейки — просто грязные. Общее санитарное состояние автозака — как у помойного ведра, из которого только что выкинули мусор. Летом опытные арестанты подкладывают на сиденье газету, а зимой — коврик. Если за рулем водила-гонщик, ездящий по принципу «больше скорость — меньше ям», то совсем беда. Спасают только частые московские светофоры, на них удается передохнуть.
Сколько буду ехать, я не знаю. Продолжительность поездки совершенно не зависит ни от часа, на который назначено заседание, ни от географии Москвы. Могут везти через полгорода, могут — через Мосгорсуд, где пересадят на другой автозак. Если суд назначен на 11.00, могут доставить в 16.00. Адвокаты, родные и друзья, отпросившиеся на несколько часов с работы, будут ждать весь день. А бывает и наоборот — когда суд вечером, а привозят утром. Но все равно это минимум два часа путешествия. Выпрямиться за все это время нельзя: высота потолка в автозаке, вспомните, полтора метра. После сборки, где пришлось стоять, теперь другая пытка — сидеть.
О, остановились! И на этот раз это мой суд. Наручники, ступеньки, подвал. Затем — досмотр. Он всегда разной степени тщательности, зависит от того, какой конвой попался — бывает усердный, бывает ленивый. Но отбирают все металлическое, даже скрепки от степлера, которыми скреплены бумаги, — поэтому, как правило, это растрепанная кипа документов. В тюрьме нет ксерокса и под запретом — бессмысленным — копирка. Так что все — в одном экземпляре и всегда приходится возить с собой.
После досмотра заводят в бокс — арестанты его тоже называют «стаканом». В «моем» Хамовническом суде это подвальное холодное помещение полтора на четыре с половиной метра. Лампочка под самым потолком: он — высокий, она — тусклая, читать при таком освещении невозможно, а что-то писать, готовясь к процессу, — тем более. Но это еще ничего. В Мосгорсуде, например, бокс размером 0,9 на 1,8 метра, и он двухместный. Представьте, что вы несколько часов сидите в закрытом лифте, где воздух быстро стал липким, а когда вас спасут, вы не знаете…
В этот раз я тоже жду несколько часов. И вот наконец меня «заказали» — это на языке конвоиров означает, что поведут сейчас в зал.
Каждый из вас, наверное, видел репортажи из суда, где обвиняемые — помятые, плохо одетые, неуверенно держащиеся. Возможно, вас посещала мысль, что раз такой неуверенный, то виноват. Так вот, сообщаю: вы видели просто людей, которые перед важным для них днем не выспались, толком не поели, пару часов проторчали в прокуренной сборке, минимум столько же — в автозаке и еще несколько часов — в судебном боксе. Эти люди вспотели или замерзли. Они пахнут махоркой. У них в руках ворох бумаг. И многим из них — уже все равно. Они хотят только одного: свалиться и спать.
Согласно закону, уголовное судопроизводство в России «осуществляется на основе состязательности сторон», «стороны — равноправны перед судом». На деле же измочаленный доставкой в суд обвиняемый состязается с сытым и свежим прокурором, соблюдающим режим труда и отдыха, не испытывающим нужды ни в скрепках, ни в оргтехнике, ни в справочной литературе.
Полагаю, что если бы прокурора в день процесса подняли в пять утра, покатали бы несколько часов в автозаке, в суде отняли бы часть бумаг, про сборку и боксы я и вовсе молчу, то состязательность процесса несомненно выиграла бы.
…Ну все, заседание завершилось. Сейчас поеду по тому же этапу: бокс, автозак, сборка. С той только разницей, что путь обратно значительно длиннее: дольше едет автозак, дольше держат на сборке. «Домой» попаду где-то к полуночи, а может, и позже. Хватит сил лишь выпить чаю, бросить «судовую» одежду в тазик со стиральным порошком. А дальше — обо всем забыть.
Читайте материал: Первый заключенный освобожден по закону «день за полтора»: отставной алтарник
