Их вопрос так и не прозвучал в эфире прямой линии с президентом. «Хотя я и мои друзья отправили где-то 35 обращений и конкретно по нашему делу, и по общей безопасности полетов в стране», — переживает Мириана Ямаева, жена погибшего в феврале этого года в авиакатастрофе самолета «Саратовских авиалиний» 43-летнего Юрия Ямаева.
11 июня исполнилось ровно четыре месяца с момента крушения лайнера, выполнявшего рейс Москва—Орск. Ан-148 рухнул буквально через несколько минут после взлета.
В апреле этого года разразился громкий скандал: неподалеку от места, где упал самолет, родственники погибших нашли фрагменты человеческих тел. Власти тогда объясняли, что сходит снег, распутица, вот начнется хорошая погода, и все уберут. Спасатели возобновили работы. Но и по сей день, судя по всему, проблема остается.
Неожиданное решение вспахать тракторами место крушения, поле, где все еще обнаруживаются останки, возмутило родственников погибших, за помощью они обратились в «МК».
После трагедии в «Зимней вишне» катастрофа с Ан-148 почему-то отошла на второй план. Два этих громких и печальных события невольно наложились друг на друга. Причем более поздний пожар, в котором сгорели 64 человека, заслонил собой падение самолета. Где жертвами стал 71 человек.
Хотя летевший в Орск самолет упал аж за полтора месяца до ЧП в Кемерове, генетический анализ останков погибших в торговом центре проводился в первую очередь. «Мы не знаем, завершена ли их экспертиза в полном объеме, но факт, что она делается быстрее; эту информацию мы также черпаем из СМИ», — поясняют близкие разбившихся пассажиров.
Детали читайте в материале «Жертв крушения Ан-148 родным предложили хоронить по частям: нехватка экспертов»
Им говорили: ждите, терпите, такая трагедия — и они терпели больше 100 дней. Пока не поняли, что если не станут открыто бороться за свои права, а только сидеть и плакать, то про них вообще забудут.
Потерявшая супруга Мириана Ямаева пришла в редакцию вместе с Анной Нормантович. У Анны в Ан-148 летели отец и родной брат. Из Москвы, где отметили ее день рождения, мужчины возвращались домой в Орск, рейс был не очень удобным, но боялись не успеть — понедельник, начало рабочей недели, ответственные люди. «Итог известен», — с болью констатирует Анна. «Когда сопоставляешь такие вещи, как работа и семейное общение, а в конечном итоге — человеческая жизнь, то надо бы нам всем выбирать именно жизнь».
— Почему вы обратились в газету?
Мириана: — Проблемы две. Первая — это то, что мы так и не можем похоронить своих погибших. Нам все время обещают, что генетическая экспертиза будет вот-вот завершена. Большинство из нас получили свидетельства о смерти еще 29 марта. Есть подтверждение, что наши родные действительно находились на борту упавшего самолета, и это все. Теперь нужно конкретно разбираться с каждым. Фрагментов очень много, но ведь и времени прошло достаточно, не один месяц и не два, а ясности по срокам завершения экспертизы все нет.
— Говорят, из-за того, что в «Зимней вишне» случился пожар, ваши экспертизы отложили на потом, пока не будут опознаны сгоревшие останки из Кемерова.
Анна: — По прошествии такого времени экспертам должен быть понятен объем работы. Мы просим назвать нам определенную дату, чтобы мы могли начать к ней готовиться. Июнь? Июль? Август? Естественно, существуют определенные процессуальные действия, и даже окончание генетической экспертизы вовсе не означает, что нам на следующий же день начнут выдавать тела. Но мы хотим конкретики. Поймите, невозможно больше ста дней находиться в состоянии горя и неопределенности.
Мириана: — Как минимум две семьи не смогли так долго терпеть и уже забрали своих для погребения. Забрали то, что смогли идентифицировать. Хотя их предупредили, что по мере дальнейшего опознания тел не исключено двойное и даже тройное захоронение.
Многие вообще не понимают, что теперь делать, сидеть и ждать у моря погоды? Свекровь хочет увезти останки моего мужа в их родовую деревню, откуда она сама родом. Это тоже Оренбургская область, как и Орск. Она — пожилой человек, погиб единственный сын, ей сложно объяснить, почему Юру не отдают.
Анна: — Если называть вещи своими именами, хоронить по мере идентификации останков не всякое сердце выдержит. Тем более, все так долго тянется. Даже с багажом и личными вещами пассажиров еще нужно разбираться. Мы понимаем, что на генетические исследования требуется больше времени, чем на чемоданы. У нас болят сердца и души, что мы не можем предать тела близких земле, проводить их в последний путь... Неужели нет таких возможностей и ресурсов у государства? Мне кажется, что погибшие в этой трагедии и мы, их близкие, по крайней мере заслужили человеческого отношения к себе.
Анна: — Мы все понимаем. Но надо же думать о чувствах родственников. Ощущение, что нас просто бросили. Мы же, семьи погибших, преимущественно общаемся между собой.
Я печально шучу, что теперь у меня стало много друзей. Раньше, в силу специфики работы, их было мало, не хватало времени. Теперь наоборот. Так получилось... Но речь не об этом...
Вторая проблема: возможно, вы видели выложенный в начале апреля на Ютьюбе ролик Юли Синицыной. Это дочка погибшей в самолете пассажирки Татьяны Синицыной. Мы вместе с ней в апреле были на том самом поле, где упал наш самолет. Приехали туда с благими намерениями, приближалась Пасха, хотелось посмотреть, в каком состоянии находится временный мемориал, убраться.
Мириана: — Временный мемориал — это деревянный постамент, обитый черной тканью, с крестом. МЧС пошло навстречу и быстро помогло его установить. Там находятся снимки погибших, лежат букеты цветов, венки. За неимением обычных могил пока ездим туда.
Анна: — И тут мы увидели, что никакой охраны на поле нет, ограждений нет, нет табличек, что ходить запрещено, — хотя расследование еще идет, а это то самое место, где лежали части самолета. Таял снег, текли ручьи, мы шли и никуда не сворачивали, вдруг видим... человеческие останки. Они находились рядом с моими ногами.
Естественно, мы сразу позвонили в полицию, в следственные органы, сообщили о находке. Те приехали через три часа. Все это время мы ждали их на месте, замерзли, нас колотило, потрясение оказалось настолько сильным, что мы даже не заболели потом.
— Местные жители рассказывают то же самое?
Анна: — Да, они еще больше нас видели, и для них это большая проблема. Талые воды текли под откос в сторону деревни. Как только мы выложили это видео в Интернет, нам тут же сообщили, что теперь операция по поиску погибших будет возобновлена.
Мириана: — Неужели никто не мог принять решение, чтобы поставить машину охраны на это место хотя бы на время таяния снега? Это же не где-то в диких горах произошло, куда невозможно добраться. От нашей дачи до места, где погиб муж, всего семь километров. Я постоянно проезжаю мимо. Я тоже видела останки, лежащие на самой поверхности земли, причем еще даже раньше, чем их увидели другие пострадавшие. Звонила по этому поводу в МЧС на горячую линию — и не смогла дозвониться. Приехала домой и слегла, нервы сдали...
— Понятно, что раз самолет упал зимой, то нужно ждать тепла, когда все растает.
Анна: — Прошел апрель, май, июнь начался... Останки все еще обнаруживаются. Мы, конечно, жаловались в прокуратуру. Предложили, если сами не хотите, то давайте мы возьмем пакеты, пройдем по полю и все соберем. Уже ничего не страшно, психика адаптировалась.
Мириана: — Последние три довольно крупных фрагмента случайно нашел посторонний человек 19 мая. Запротоколирована находка была, если не ошибаюсь, 22-го.
— То есть не исключено, что там и сейчас еще что-то можно найти?
Мириана: — Скорее всего, уже нет. И не потому, что ничего не осталось…
Анна: — Насколько я знаю, местных жителей известили, что проводятся работы по выравниванию земли и приведению ее в соответствие с целевым назначением. Как я понимаю, это сельскохозяйственные земли, на некоторых участках разрешено дачное строительство... И это не военная тайна. Об этом написано в официальном документе. Причем решение приняли как минимум 8 мая, а очередные останки, как мы уже сказали, нашли 19-го.
— А нельзя как-то остановить этот процесс превращения земли в сельхозугодья?
Мириана: — Мы стараемся не впадать в эмоции, иначе все вместе на этом поле и ляжем. Решение о перепашке места авиакатастрофы, насколько нам известно, было коллегиально принято заинтересованными организациями.Мнения родственников жертв никто не спрашивал. Но так совпало, что мы заказали панихиду на этом месте к 100 дням с момента трагедии. Прямо при нас и при священнике начали работать два трактора.
Анна: — Неужели нельзя было сделать это как-то иначе? Не доводя до крайности? Они же были людьми. Такими же гражданами России, других стран. Как вы, как я. Они имеют право на достойную память, на нормальное место погребения. И мы тоже имеем право требовать уважения к себе. Например, мы так и не дождались от представителей перевозчика - «Саратовских авиалиний» - звонков со словами извинения, сочувствия, соболезнования, да, их сертификат аннулирован, они «пострадали», но существуют же элементарные нравственные нормы.
Мириана: — Мы не хотим митинговать, протестовать, вести самостоятельное расследование. Все, что мы хотим сейчас, — это иметь возможность получить тела своих близких и захоронить их. Неужели мы просим слишком многого?
Читайте материал «Расшифовка последнего разговора пилотов Ан-148 привела летчиков в ужас»
