Инна была единственной дочерью Марии Чирковой и Генриха Котлярова. Друзья и знакомые запомнили ее как человека с чрезвычайно сложным характером. В молодости она вышла замуж за военного, которого отправили служить в Ленинград. Однако неустроенный быт не входил в планы молодой жены, и вскоре она вернулась в Москву и развелась. Больше замуж не выходила. Детей не было.
Инна Генриховна была художником-модельером женской одежды. Сохранились воспоминания одной из московских манекенщиц (журнал ELLE №15 за 1997 год) Марины Блиновской, где она писала, что костюмы, в которых она выступала, были великолепны. Имена модельеров, в одежде которых она блистала, тогда гремели на всю страну. Среди этих звезд упоминается и Инна Котлярова.
Котлярова писала картины, изумительно шила и вязала. Ее одежду с удовольствием принимали художественные салоны.
В свое время она жила на 3-й Фрунзенской улице, но захотела переехать поближе к месту работы. А работала она в Доме моделей трикотажных изделий на Сретенке. К тому же в это время умерла мама, с которой она жила. И в конце концов Инна Генриховна Котлярова купила однокомнатную кооперативную квартиру в доме 21 в Гагаринском переулке.
■ ■ ■
Котлярова более пятидесяти лет поддерживала отношения с несколькими подругами. С кем-то она училась, с кем-то познакомилась на отдыхе, с кем-то подружилась еще со времен работы модельером.
И вот в 2000 году Инна Генриховна, которой тогда было 68 лет, собрала пять подруг и поехала с ними к нотариусу Надежде Викторовне Дементьевой, работавшей неподалеку. Как выяснилось, она решила завещать свою квартиру самым близким подругам и единственной двоюродной сестре Людмиле Григорьевне Чирковой (дочери маминого родного брата Григория Николаевича Чиркова).
Интересно, что из семерых детей Чирковых только у двоих были дети: у Григория Николаевича — дочь Людмила, а у Марии Николаевны — дочь Инна, о которой и идет речь.
Инна Генриховна до 2014 года обходилась без посторонней помощи, продолжала рисовать картины, ходила за продуктами и время от времени ездила в гости к подругам. Однако в 2014 году она почти потеряла зрение и стала передвигаться с трудом. Поэтому отдел соцзащиты населения района Хамовники прикрепил к ней социального работника Елену Эдуардовну Журиленко.
Один-два раза в неделю Елена Эдуардовна стала приносить Котляровой продукты и время от времени покупала лекарства.
А летом 2016 года Котлярова перестала выходить даже во двор. При этом со времени переезда в квартиру она ни разу не делала ремонт. У нее текли краны, но вызывать мастера она категорически отказывалась. Сестра Людмила постоянно говорила ей, что она может залить соседей, но Инну Генриховну это не беспокоило. К тому же в конце 2016 года то ли в силу возраста — ей исполнилось 85 лет, то ли в силу какой-то болезни она стала использовать ванну как унитаз и срывала с себя памперсы. В квартире установился невыносимый запах человеческих нечистот. И тогда одна из подруг, которая живет на Смоленском бульваре и постоянно навещала Инну Генриховну, спросила Журиленко, не может ли она приходить к Котляровой почаще, желательно каждый день. Со слов подруги, Журиленко согласилась и сказала, что у нее тяжело болен сын, и если ей будут платить, она готова приходить к Инне Генриховне ежедневно. Пенсию, 21 тысячу рублей, Котляровой уже давно приносили домой. Сестра и подруги посоветовались и за уход за Котляровой предложили забирать пенсию себе. Согласие Инны Генриховны получить было невозможно — разум ее покинул.
Поскольку Инна Генриховна ходила под себя, ее сестра постоянно брала домой для стирки ее постельное белье. Несколько раз белье брала и Журиленко, а потом сказала, что у нее больной сын и она боится принести домой заразу, поэтому нужно купить стиральную машинку, которой у Котляровой отродясь не было.
Сказано — сделано. Зимой 2017 года машинка была куплена. По словам Журиленко, она купила ее по Интернету за 5 тысяч рублей, а подключить помогли знакомые.
■ ■ ■
Летом 2017 года Котлярова перестала вставать. Журиленко продолжала приходить к ней, теперь уже два раза в день.
Сестра Людмила все лето была на даче. Вернувшись в Москву в начале августа, она в первый же день поехала к Инне Генриховне. Котлярова уже никого не узнавала.
За неделю до смерти, 14 ноября, у нее случился заворот кишок. Журиленко вызвала «скорую», и Котлярову отвезли в Первую градскую больницу. Ей прочистили желудок и разрешили забрать домой.
А 21 ноября ей снова стало плохо. Журиленко снова вызвала «скорую». На сей раз Котлярову отвезли в Институт Склифосовского, где она в этот же день и умерла.
24 ноября сестра Людмила Григорьевна Логвинова приехала с сыном в Гагаринский переулок, чтобы собрать одежду Инны Генриховны для похорон. И оказалось, что пропали все документы, которые при жизни Котляровой всегда лежали на полке серванта, стоявшего у ее кровати. Там находилось завещание 2000 года, свидетельства о смерти родителей, свидетельство о ее рождении, трудовая книжка, несколько сберегательных книжек, справка об инвалидности и все документы на квартиру.
Вместе с ней приехала и Журиленко. Логвинова спросила, где документы. Та ответила, что в квартире была помойка и она выбросила два мешка бумаг, а где документы, она понятия не имеет, поскольку в квартире Котляровой был проходной двор.
Это очень интересно. Ведь к испачканной нечистотами старухе, которая давно никого не узнавала, подруги приходить перестали. Откуда же взялся проходной двор? Тем более что ключи от квартиры были только у сестры и Журиленко, а Котлярова не вставала с кровати.
На похоронах были все те же старые подруги, сестра с мужем и сыном и Журиленко.
■ ■ ■
6 декабря 2017 года Людмила Логвинова обратилась к нотариусу Татьяне Фурчаковой для открытия наследственного дела. Спустя несколько дней Логиновой позвонили из нотариальной конторы и сказали, что есть два завещания: одно от 2000 года на Логвинову и пять подруг, а второе от 17 марта 2017 года на некоего Александра Викторовича Евграфова 1991 года рождения.
Второе завещание, №77 АВ 3369372, якобы было составлено на дому у Котляровой и удостоверено нотариусом Ольгой Николаевной Шаровой, офис которой находится в Сеченовском переулке, дом 6, строение 1.
Известие о втором завещании изумило сестру: ему просто неоткуда было взяться! А 2 января ей неожиданно позвонила Журиленко. Она сказала, что надо бы выписать из квартиры умершую Котлярову, а то ее уже нет на свете, а квитанции ЖКХ по-прежнему приходят.
Логвинова ответила, что она уже выписала сестру, потому что, когда она пошла открывать наследственное дело, нотариус объяснила ей, что умершую нужно выписать из квартиры.
Журиленко удивилась: вы что, уже открыли наследственное дело? А там не было никакого завещания?
Логвинова ответила: «Поговорим об этом при встрече», потому что ей нужно было забрать у Журиленко ключи от квартиры сестры.
10 января Логвинова и Журиленко встретились в квартире Инны Генриховны.
Людмила Григорьевна снова спросила о пропавших документах. Журиленко снова разозлилась и сказала, что ничего не знает, пусть ищут сами. А про завещание на Евграфова сказала, что кто это такой, она не знает, но когда приходила убирать, несколько раз видела его у кровати Котляровой.
Вот же чудо: за все три года, что Журиленко ухаживала за Котляровой, она ни разу не говорила о том, что видела в квартире каких-то посторонних людей. Да и откуда бы взяться незнакомцам, ведь Котлярова не вставала с кровати. Кто же мог открыть дверь квартиры?
И Логвинова сказала: «Что за глупости? В квартире никого не было и быть не могло».
На что Журиленко ответила: «А у тебя что, много свидетелей? Сама-то ты здесь была раз-два и обчелся…»
Когда Журиленко ушла, выяснилось, что ключи, которые она вернула, к входной двери квартиры Котляровой не подходят.
А 30 января 2018 года к нотариусу Татьяне Евгеньевне Фурчаковой пришел таинственный гражданин Евграфов. Он подал заявление о вступлении в наследство по завещанию. Адрес регистрации незнакомца: Московская область, Чеховский район, СНТ «Московский ветеран», дом 273.
Прописка получателя наследства на картофельном поле сильно удивила консультанта нотариуса Фурчаковой, принимавшую заявление о вступлении в наследство. Это же какие концы: умершая Котлярова жила в центре Москвы в двух шагах от Арбата, а СНТ «Московский ветеран» располагается в деревне Алачково Чеховского района.
И консультант спросила у Евграфова: «Кем вам приходится умершая Инна Генриховна?» Тот ответил: «Она была близкой подругой моей бабушки».
Однако среди знакомых Котляровой никого из Чеховского района нет и никогда не было. И из Шатуры, в которой родился юный наследник, тоже никого. На прощание Евграфов сказал, что в ближайшее время он будет прописан по адресу Кронштадтский бульвар, дом 30, корпус 2, квартира 413.
■ ■ ■
Людмила Григорьевна заказала выписку из ЕГРП, и выяснилось, что собственником этой квартиры с 29 января 2018 года является некая Любовь Николаевна Евграфова 1971 года рождения. А Любовь Николаевна, представьте себе, оказалась сотрудником того самого отдела соцзащиты района Хамовники, где, как мы помним, работает Журиленко.
Выяснилось также, что Евграфова трудится в этом отделе с 2001 года. Сначала она работала в отделении социальной реабилитации детей-инвалидов на улице Тимура Фрунзе, дом 3. А сейчас Любовь Николаевна состоит в должности консультанта отдела соцзащиты населения на Комсомольском проспекте, дом 5. А еще она председатель профсоюзного комитета управления социальной защиты населения ЦАО города Москвы. А еще она — мать Александра Евграфова.
Надо сказать, что это открытие сильно поразило сестру умершей Котляровой. И вначале она решила поговорить с ней по-человечески, потому что, видно, на что-то надеялась.
6 марта Логвинова вместе со своим адвокатом пришла в отдел соцзащиты. Евграфова любезно предложила посетителям сесть.
Людмила Григорьевна положила перед ней завещание на Александра Евграфова и сказала, что хочет поговорить об этом документе, поскольку является сестрой умершей Котляровой.
По словам Людмилы Григорьевны, Евграфову точно подменили. Куда только подевалась ее любезность. Она спросила: «Вы можете доказать, что вы сестра?» Вопрос был задан неспроста, ведь все документы из квартиры Котляровой пропали — и Евграфова не могла об этом не знать.
И тут она, по словам Логвиновой, неожиданно сказала: «Мой сын за ней ухаживал. Он купил для Инны Генриховны стиральную машинку и установил ее. И он ей давал деньги…» Какие деньги? Ведь она никуда не выходила! И машинку ей вроде бы купила Журиленко…
Видно, они не успели договориться с Журиленко, кто что будет врать. Судя по всему, Евграфова не думала, что родственники Котляровой так быстро выяснят, что она родная мать счастливого наследника квартиры, кадастровая стоимость которой составляет 20 миллионов 700 тысяч рублей.
Когда Логвинова спросила, как все это могло случиться, Евграфова ответила: «Такова была воля Инны Генриховны». И еще она сказала Логвиновой: «Сами-то вы там редко бывали, а ее подруги в последние два года вообще исчезли». А на вопрос Логвиновой, откуда она все это может знать, не нашлась что ответить.
Понятно, что обо всем происходившем в квартире умиравшей Котляровой она могла знать исключительно со слов социального работника Журиленко. Но она быстро взяла себя в руки и сказала Логвиновой: «У вас есть право жаловаться».
Что правда, то правда. У сестры умершей Котляровой осталось лишь право быть обманутой и возможность пожаловаться.
Если на секунду предположить, что сын Евграфовой действительно ухаживал за Инной Генриховной, почему же Журиленко об этом не сказала? И зачем нужны были два помощника, если Журиленко полностью справлялась со своими обязанностями? Людмила Григорьевна и не помышляла о том, чтобы найти другого человека, уход за сестрой ее вполне устраивал.
Не приходится сомневаться в том, что Журиленко и Евграфова действовали сообща. Об этом же свидетельствует и вопрос, который в свое время так удивил Логвинову, — о том, нет ли у нотариуса какого-нибудь завещания. Тогда это было странно, а теперь все встало на свои места. Журиленко уже знала, что имеется завещание на Александра Евграфова, а Логвинова еще об этом не знала…
■ ■ ■
А еще Логвинова до поры до времени понятия не имела о том, что Любовь Николаевна в январе 2018 года стала счастливым обладателем 3-комнатной квартиры на Кронштадтском бульваре и квартиры, которая находится в полукилометре от Кремля по адресу Большой Знаменский переулок, 8/12, строение 4, квартира 25.
Раньше хозяйкой этих двух квартир была одинокая москвичка, инвалид-колясочник Инна Владимировна Курчеева 1940 года рождения.
Дом 8 в Большом Знаменском переулке, построенный до революции, в свое время был флигелем усадьбы Трубецких. А после революции превратился в один из первых московских жилищных кооперативов. Это старинное московское строение с отдельным входом в каждую квартиру, а все квартиры в доме двухэтажные. Площадь квартиры Курчеевой составляет 57,9 квадратного метра. Кадастровая стоимость — сами понимаете, в окна светит кремлевская звезда.
Как же такое богатство досталось скромному сотруднику управления соцзащиты населения?
Сами-то не догадываетесь? Курчеева, так же как и Котлярова, якобы оставила завещание. Только Котлярова, как мы помним, осчастливила сына, а Курчеева — маму, Любовь Николаевну. И по странному стечению обстоятельств это завещание тоже удостоверила нотариус Ольга Николаевна Шарова. А после смерти Курчеевой наследственное дело Евграфова также открыла у Шаровой. Завещание Котляровой было якобы составлено за 8 месяцев до ее смерти, а завещание Курчеевой — за полгода до ее смерти.
Кстати, когда Логвинова ходила на прием к Евграфовой, она сказала ей: «Ведь вы только что получили две квартиры, пусть ваш сын откажется от квартиры Котляровой». А Евграфова ответила: «Эти две квартиры я получила по наследству от своей тети. И на каком таком основании сын должен отказываться от квартиры в Гагаринском переулке?»
И в самом деле какой же идиот по собственной воле откажется от такого сокровища…
Когда Логвинова отыскала в соцсетях фотографию Евграфова и показала ее жильцам дома в Гагаринском переулке, все сказали, что такого человека никто никогда не видел. То есть видела его одна лишь Журиленко.
■ ■ ■
31 января 2018 года Логвинова обратилась с заявлением в УВД ЦАО. Она просила проверить изложенные в заявлении факты и возбудить уголовное дело по мошенничеству (статья 159 УК РФ) и злоупотреблению должностными полномочиями из личной заинтересованности (статья 285 УК РФ).
Это заявление плавно спустилось в ОМВД по району Хамовники, куда вызвали только Елену Эдуардовну Журиленко. Видно, рассказ доброй сиделки вполне удовлетворил начальника ОМВД полковника полиции С.В.Артемова, который 2 марта 2018 года от всей души утвердил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
В постановлении говорится: «Журиленко рассказала о том, как ухаживала за Котляровой и что именно входило в ее обязанности. При проведении проверки установить и опросить гражданина Евграфова А.В. не представилось возможным».
Таким образом, дознание пришло к выводу, что «в период времени проверки не получено достоверной информации и документального подтверждения по факту мошеннических действий с недвижимым имуществом, расположенным по адресу Москва, Гагаринский переулок, дом 21, квартира 42». Подписано старшим о/у ОУР майором полиции Д.И.Поповым.
А еще Людмила Григорьевна Логвинова обратилась с жалобой к непосредственному руководителю Евграфовой и Журиленко — начальнику отдела соцзащиты населения района Хамовники Наталье Викторовне Уткиной.
4 апреля 2018 года Уткина ответила, что в связи с проведением служебной проверки срок рассмотрения этой жалобы продлен.
■ ■ ■
Интересно, почему нас держат за идиотов?
Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела условно состоит из трех частей.
Первая — опрос Журиленко, которая рассказала, что входило в ее обязанности, как себя чувствовала Инна Генриховна Котлярова и когда она умерла. Там нет ни слова о завещании Котляровой, в связи с которым написано заявление о возбуждении уголовного дела.
Вторая — сообщение о том, что «установить и опросить гражданина Евграфова А.В. не представилось возможным» (цитирую слово в слово из постановления). То есть установить не удалось — что установить? И опросить не удалось. Нам предлагают поверить в то, что сотрудники полиции не установили, кто такой Евграфов, и поэтому не удалось его опросить. Как это понимать? И можно ли вообще это понять?
Понять-то несложно: никто Евграфова не искал и искать не собирался. А почему? Ведь речь идет о подделке завещания, составленного на Александра Евграфова, который не был знаком с умершей Котляровой. И если бы майор Д.И.Попов взял на себя скромный труд прочесть так называемое завещание, он бы непременно обратил внимание на такую строчку: «текст завещания записан с моих слов нотариусом верно, до подписания завещания оно полностью мной прочитано в присутствии нотариуса, в чем ниже собственноручно подписываюсь…»
А быть этого никак не могло: весной 2017 года Инна Генриховна уже была не в состоянии читать — она ничего не видела и постоянно спрашивала соседку: «Ты не помнишь, я удаляла катаракту?»
Третья часть — «если родственник и с завещанием, данный факт подлежит обжалованию в рамках гражданско-правовых отношениях в судах общей юрисдикции» (опять цитирую слово в слово из постановления). То есть в переводе на русский язык: родственник, иди в гражданский суд, при чем тут полиция?
Стало быть, майор Д.И.Попов не понял, что в полицию обратились с заявлением о преступлении? Все он, надо думать, понял. Так почему отказал?
А почему никто до сих пор не обратил внимания на то, что сотрудник отдела соцзащиты населения района Хамовники неожиданно стала богатой наследницей одинокого инвалида, а ее сын ни с того ни с сего унаследовал квартиру женщины, которой он в глаза не видел?
Евграфовы могут фантазировать сколько угодно: и об уходе за Котляровой, и о стиральной машинке, и о том, что инвалид Курчеева была ее тетей — это можно проверить. Но нужно работать, опрашивать свидетелей, изучать документы — а неохота. Спасительно-ритуальная формула «гражданско-правовые отношения», которая давно является фактически узаконенной формулой отказа в случаях заявлений о мошенничестве, избавляет правоохранительные органы от необходимости расследовать тысячи квартирных мошенничеств, от которых задыхается Москва.
И хорошо еще, если работать просто неохота. Я давно в это не верю. Охота получать пряники. Ведь люди, которые завладевают чужими квартирами, в состоянии подарить не только пряник, но и банку варенья, и коробку печенья. Как тут устоять?
Что же касается соцработников, которые вместо помощи приносят в наши дома смертельную опасность, — это уже не просто проблема, это бедствие. А мы и понятия не имеем о том, что совершенно беззащитны.
Вот так: каждая квартира в центре столицы — это приговор к смерти. И все об этом знают.
Так почему же это продолжается?
Все любят варенье. Даже те, кому нельзя есть сладкое…
