Как поясняют организаторы выставки, она посвящена мрачным событиям второй половины 1930-х. Именно на эти годы пришелся пик политических репрессий, образно названных эпохой «Большого террора», – один из наиболее трагичных периодов отечественной истории ХХ века.
«Органы» совместно с партийным руководством провели серию специально спланированных и согласованных репрессивных операций против «врагов народа», а также представителей некоторых «провинившихся» национальностей. Приговоры выносились так называемыми «тройками» – специально созданными внесудебными органами, состоявшими из местных руководителей – начальника управления НКВД, прокурора и секретаря парторганизации.
По данным исследователей, жертвами «Большого террора» стали более миллиона человек, и них около 500 тысяч были приговорены к расстрелу.
В экспозиции представлены документальные материалы из фондов РГАСПИ, – документы, хранившиеся прежде в секретных фондах, относящихся к работе органов советского политического руководства. Они позволяют посетителям выставки в полной мере представить механизмы принятия решений о проведении репрессий, показывают, каким образом эти репрессии инициировались и проводились, оценить масштабы работы тогдашней «репрессивной машины», степень вовлеченности в нее руководства страны и лично И. В. Сталина.
Уж, кажется, за постсоветское время так много нам рассказали о страшных временах сталинского террора, однако демонстрируемые в витринах и на стендах архивные документы производят сильнейшее впечатление. Вчитываясь в них, осознаешь всю беспощадность той «тотальной молотилки», которую устроили в стране по воле вождя его преданные соратники.
Клопы как средство пытки
В историографии хронологию Большого террора принято начинать с 31 июля 1937 г., когда приказ НКВД СССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» был утвержден Политбюро ЦК ВКП(б). На выставке есть возможность ознакомиться со всеми циничными подробностями этого документа – вплоть до реальных финансовых затрат на затеянную операцию.
«1. Утвердить представленный НКВД проект оперативного приказа... 2. Начать операцию всем областям Союза 5 августа 1937 года... 5. Отпустить НКВД из резервного фонда Совнаркома на оперативные расходы, связанные с проведение операции, 75 миллионов рублей... 9. Предложить Наркомлесу и ГУЛАГу НКВД СССР в декадный срок определить,какие дополнительные лесные массивы... должны быть переданы ГУЛАГу для организации новых лагерей... 11. Отпустить ГУЛАГу НКВД из резервного фонда Совнаркома СССР авансом 10 миллионов рублей на организацию лагерей... 14. Предложить обкомам и крайкомам КВП(б) и ВЛКСМ тех областей, где организуются лагеря, выделить в распоряжение НКВД необходимое количество коммунистов и комсомольцев для укомплектования административного аппарата и охраны лагерей...»
О том, как выбивали признательные показания у арестованных, какие изощренные пытки применяли к ним, можно прочитать в представленном на выставке письме знаменитого писателя Михаила Шолохова, датированном 16 февраля 1938 года и адресованном лично Сталину. Классик советской литературы описывает, как мучили его земляков:
«...[Секретаря Вешенского РК ВКП(б)] Лугового с момента ареста посадили в одиночку... Допрашивали по несколько суток подряд, сажали на высокую скамью, чтобы ноги не доставали пола, и не приказывали встать в течение 40-60 часов...
Луговой выстаивал по 16 часов руки по швам перед следовательским столом. К вариации допроса можно отнести следующее: плевали в лицо и не велели стирать плевков, били ногами и руками... Потом перешли на более утонченный способ мучительства: сначала лишили матраца на постели, на следующий день убрали из одиночки кровать. Чтобы предохранить больные легкие от простуды, так как лежать надо было на голом цементном полу (Луговой болен туберкулезом), он подстилал под спину веник, – взяли и веник из камеры.
Затем против одиночки Лугового поместили сошедшего с ума в тюрьме арестованного, и тот своими непрестанными воплями и криками не давал забыться и в те короткие часы, когда приводили с допроса. Не помогло и это, – перевели в карцер, но карцер особого рода, клоповник. В наглухо приделанной к стене кровати кишели... миллионы клопов. Ложиться на полу строжайше запретили, лежать можно было только на этой кровати...
Через день тело покрывалось кровавыми струпьями, и человек сам становился сплошным струпом. В клоповнике держали неделю, затем снова в одиночку... Среди ночи приходил следователь, вел такой разговор: «Все равно, не отмолчишься!.. Не будешь говорить, не выдашь своих соучастников, – перебьем руки. Заживут руки, – перебьем ноги. Ноги заживут, – перебьем ребра. Кровью ссать и срать будешь! В крови будешь ползать у моих ног и, как милости, просить будешь смерти. Вот тогда убьем! Составим акт, что издох, и выкинем в яму...»
«Повысить лимит подлежащих расстрелу»
В стране планового хозяйства даже массовые репрессии проводили строго по плану, заранее «спуская» из центра в регионы установленное количество тех, кого следовало расстрелять или посадить за решетку. Однако местное начальство очень скоро вошло в раж и повело «зачистку» столь активно, что предоставленных поначалу лимитов на человеческие жизни стало не хватать. Пришлось просить «центр» об их увеличении. Судя по сохранившимся в архиве документам, отказа в таких просьбах от Москвы практически никогда не было.
«Строго секретно. Подлежит возврату в 48 часов. Шифровка. 3 октября 1937 г. Москва, ЦК ВКП(б), тов. Сталину. ...Так как установленный для нас (для Казахстана – ред.) лимит подлежащих расстрелу в 2500 человек оказался крайне недостаточным, прошу разрешить через тройки расстрелять дополнительно 3500 человек... Секретарь ЦК КП(б) Казахстана Мирзоян.»
На этой бумаге – «кремлевские» резолюции: «За 3500 дополнительно. Сталин. Молотов. Каганович... Ворошилов. т. Калинин – за.»
Телеграмма 1-го заместителя наркома НКВД М. Фриновского, отправленная Ежову из Хабаровска 28 июля 1938 года: «Прошу утвердить для Дальневосточного края лимит для репрессирования контрреволюционных элементов на 15 тысяч человек по первой (расстрел – ред.) категории и 5 тысяч – по второй (лагерный срок – ред.). По данным не совсем еще полного оперативного учета краевых и областных аппаратов НКВД подлежит репрессированию около 16 тысяч. Из них: бывших белых и карателей – 1669 ч., кулаков и бывших торговцев – 5219 ч., ...шпионов и подозреваемых в шпионаже 2148 ч., церковников – 777, ...рецидивистов и уголовников – 189. Репрессирование указанных элементов задерживается по причине отсутствия решения по лимитам...»
Слепленные зачастую «из воздуха» дела на «врагов народа» по желанию Кремля повсеместно превращали в публичный спектакль с заранее известным финалом.
«Постановление ЦК ВКП(б) о процессе над вредительской диверсионной шпионской организацией в тресте «Буденновуголь». 1. Заслушать дело о вредительской организации в тресте «Буденновуголь» в открытом судебном заседании в г. Сталино. 2. Процесс поручить провести местным органам Прокуратуры и суда. 3. Донецкому Обкому ВКП(б) наблюсти за проведением судебного процесса.»
Внизу листа «вождь народов» синим карандашом написал свое дополнение, предвосхитив вердикт судей: «Виновных приговорить к расстрелу, расстрелять и опубликовать об этом в местной печати. Сталин.»
«Молотову, Кагановичу: по-моему, чепуха»
Некоторые арестованные и их супруги пытались достучаться до «любимого и мудрого вождя», объяснить ему вздорность предъявленных обвинений. – Результатов почти никогда не было.
«Дорогой т. Сталин! Умоляю Вас не верить, что т. Весник... хоть какое-нибудь имеет отношение к троцкистам... Если я лгу, что т. Вестник не виновен, расстреляйте меня, но так обливать грязью честнейшего коммуниста нельзя! Преданная Вам Евгения Весник.»
Муж Е. Э. Весник был арестован в июле 1937-го и расстрелян в ноябре 1938-го. А ее саму летом 1938 года отправили в ссылку, где она пробыла почти 8 лет. Их осиротевшего сына – будущего известного артиста Евгения Весника, отправили в детском дом.
Из письма арестованного 1-го секретаря Татарского обкома ВКП(б) А. К. Лепы, отправленного в октябре 1937 года на имя Сталина:
«Две недели тому назад я просил ускорить разбор моего дела. Вновь прошу об этом, ибо не хочу умереть преступником перед партией. А таким меня пытались сделать... Теперь уже травят и мою жену, исключительно скромного человека и партийца, травят в последний месяц ее беременности... Пишу для того, чтобы меня допросили, пока у меня сохранилась некоторая ясность мысли.»
А вот фрагмент из письма отправленного в ноябре 1936 года на имя Сталина Марией Томской, женой покончившего за несколько месяцев до того самоубийством – от безысходности своего положения, – видного партийца М. П. Томского: «Другой жизни вне партии и рабочего класса ку него не было никогда... Я прошу и надеюсь, что светлая память Михаила будет очищена от грязи клеветы. Я жду этого, как утешения в моем тяжком горе. Виновных распоясавшихся и тасующих факты, я надеюсь, накажете по их заслугам. ..»
Резолюция Сталина на этом письме: «Т. т. Молотову, Кагановичу. В общем, по-моему, чепуха. P.S. Томский не пошел бы на самоубийство, если бы он не был причастен к делу троцкистов-зиновьевцев.» А саму М. Томскую приговорили вскоре к 10 годам тюрьмы, после которой ее ожидала ссылка, где она и умерла в 1956 году.
«Раскаиваюсь, что у меня должен родиться ребенок»
Из письма Николая Бухарина жене Анне Михайловне Лариной. Этот видный большевик, находясь в тюрьме, уже прекрасно понимал, что его ждет в ближайшем будущем, и пытался подготовить к столь кошмарным событиям свою молодую супругу:
«Милая, дорогая Аннушка, ненаглядная моя! Я пишу тебе уже накануне процесса и пишу тебе с определенной целью: что бы ты ни прочитала. Что бы ты ни услышала, сколь бы ужасны ни были соответствующие вещи, что бы мне ни говорили, что бы я ни говорил, – переживи все мужественно и спокойно... Ни на что не злобься. Помни о том, что великое дело СССР живет, и это главное, а личные судьбы – преходящи и мизерабельны по сравнению с этим. Тебя ждут огромные испытания.... Ни с кем не болтай ни о чем... Я тебя прошу... чтоб ты... помогла себе и домашним пережить страшный этап... Твой Коля. 15 января 1938 г.»
Впрочем, находились среди жен репрессированных и такие, кто – искренно или желая себя оградить от дальнейших неприятностей, – публично отрекались от своих арестованных и «изобличенных» мужей.
«20 июля 1936 года. Иосиф Виссарионович! Это письмо пишет жена сидящего на скамье подсудимых за участие в террористической организации Пикеля. Только сегодня утром я прочла в газете о гнусном преступлении человека, которого я до этого часа называла мужем. Как обухом по голове было для меня это сообщение... [Теперь я глубоко раскаиваюсь] в том, что я ношу его проклятое имя и что через два месяца у меня должен родиться ребенок – его ребенок. Я не хочу, чтобы выросши он узнал о подлости его отца. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок, которого я мечтаю воспитать настоящим человеком, настоящим большевиком, знал о гнусностях его отца. Дорогой Иосиф Виссарионович, к Вам, к отцу всех честных трудящихся я взываю о помощи. Научите, как мне быть, как смыть позорное клеймо с себя и будущего моего ребенка. Ева Пикель.»
На выставке в РГАСПИ среди прочих документов представлена и одна фальшивка – письмо, написанное, якобы, женой расстрелянного известного военачальника Якира.
«Редактору газеты «Правда» тов. Мехлису. ...Я хочу, чтобы Вы немедленно дали мое отречение в Вашу и все газеты Советского Союза. У меня не было времени обдумать, ибо меня в 24 часа выселили на жительство в г. Астрахань. Сообщение о выполнении приговора прочла уже в дороге... Я слишком потрясена, убита, как душевно, так и физически. Чем суровее и резче будет будет это мое отречение и проклятие, тем оно больше меня удовлетворит. Я прожила с этим человеком 18 лет, прошла весь тяжелый путь Гражданской войны. Я или слишком верила ему, или он слишком тонко маскировал свою вредительскую работу... Я отрекаюсь, проклинаю его, который предал мою родину, обманул меня и сынишку... Еще раз прошу меня извинить за бессвязность, но сейчас ничего не могу другого, более крепкого написать... Буду просить разрешения о перемене фамилии. Мне гнусно ее носить. Бывшая жена Якир Сарра Лазаревна, орденоноска. Москва, Павелецкий вокзал. 14 июня 1937 г.»
На самом деле письмо сочинено вовсе не С. Л. Якир. Вот что вспоминал позднее сын военачальника Петр Якир: «За два часа до отхода поезда в зале ожидания появились два человека в форме НКВД, которые пригласили мать в какой-то кабинет... Продержали ее там около полутора часов... В поезде мать рассказала, что от нее требовали отречения от отца... Но она отказалась... Когда мы прибыли в Астрахань, в газете «Известия» уже было опубликовано без ведома матери ее отречение от отца.»
«Выслать немедля жену Тухачевского»
Внимание советских руководителей к себе привлекли и «очень подозрительные» представители национальных меньшинств на территории СССР. С этим заведомыми «шпионами» и «вредителями» приказано было не церемониться.
Записка Сталина красным карандашом на двух четвертушках бумаги: «Членам Политбюро. Предложить т. Ежову дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах, и высылке части арестованных за границу. Копию приказа прислать в ЦК. О ходе арестов и количестве арестуемых сообщать ежедневной сводкой в ЦК.» Этот документ датируется 20 июля 1937 года.
«Постановление ЦК ВКП(Б). 1. Разрешить Наркомвнуделу продолжить до 15 апреля 1938 года операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финн, греков, иранцев, китайцев и румын, как иностранных подданных, так и советских граждан, согласно существующих приказов НКВД СССР. 2. Оставить до 15 апреля 1938 года существующий внесудебный порядок рассмотрения дел арестованных по этим операциям людей, вне зависимости от их подданства. 3. Предложить НКВД СССР провести до 15 апреля аналогичную операцию и погромить кадры болгар и македонцев... 31 января 1938 г.»
В жернова репрессий попадали не только сами «контрреволюционеры» и «шпионы», но и члены их семей.
Рабочий экземпляр Постановления ЦК ВКП(б) от 23 мая 1937 года о мерах в отношении участников внутрипартийной оппозиции и членов их семей (завизирован Сталиным, Молотовым, Ворошиловым, Кагнановичем, Ежовым):
«Все семьи троцкистов, зиновьевцев, правых... и участников других антисоветских террористических и шпионских организаций, расстрелянных и осужденных к лишению свободы на сроки от 5 лет и выше – из Москвы, Ленинграда и Киева выселить в не промышленные районы Союза...»
Рядом в витрине – лично составленный Сталиным список жен «изменников родины»: «Выслать из Москвы немедля жен: Тухачевского, Корка, Уборевича, Гамарника, Рудзутака, Эйдемана, Фельдмана, Ягоды, Радека, Бухарина.»
«Строго секретно. Выписка из протокола заседания ЦК. Решение от 5 июля 1937 г. Принять предложение Наркомвнудела о заключении в лагеря на 5-8 лет всех жен осужденных изменников родины членов право-троцкистской шпионско- диверсионной организации согласно представленному списку. Предложить Наркомвнуделу организовать для этого специальные лагеря в Нарымском крае и Тургайском районе Казахстана. Установить впредь порядок, по которому все жены изобличенных изменников родины право-троцкистских шпионов подлежат заключению в лагеря не менее, как на 5-8 лет...»
Из докладной записки Молотова в Политбюро 11 декабря 1937 г.: «Тов. Ежов поставил перед Совнаркомом вопрос о выделении Наркомпросам РСФСР, УССР, Казахской ССР и БССР дополнительно 10 тысяч мест в детских домах для размещения детей репрессированных родителей...»
Из докладной записки наркома НКВД Ежова в ЦК ВКП(б): «По предложению НКВД СССР 5 июля 1937 года ЦК ВКП(б) принял решение о репрессировании жен изобличенных изменников родины... На основании этого решения НКВД издал приказ № 00486 от 15 августа 1937 года... В дальнейшем предлагалось арест жен изменников родины производить одновременно с мужьями, согласно разработанного порядка... За истекший период, по неполным данным, репрессировано свыше 18000 жен арестованных предателей, в том числе по Москве свыше 3000 и по Ленинграду около 1500... 5 октября 1938 г.»
«Не заботясь о высоком качестве»
Маховик массовых репрессий раскрутился столь мощно, что абсурдность и даже вредоносность данной ситуации стала понятна даже «кремлевским вождям». 17 ноября 1938 года вышло Постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», в котором подвергалась критике практика «Большого террора» и указывались меры по исправлению ситуации. Вот лишь некоторые пункты из этого документа:
«...Главнейшими недостатками, выявленными за последнее время в работе органов НКВД и Прокуратуры являются следующие:
Во-первых работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования. Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой... работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов...
Во-вторых, крупнейшим недостатком работы органов НКВД является глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными (показания свидетелей, акты экспертизы, вещественные доказательства и проч.). Часто арестованный не допрашивается в течение месяца после ареста, иногда и больше....
В целях решительного устранения недостатков и надлежащей организации следственной работы органов НКВД и Прокуратуры СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют:
Запретить органам НКВД и Прокуратуры производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению...
Ликвидировать судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских Управлениях рабоче-крестьянской милиции...
СНК СССР и ЦК ВКП(б) предупреждает всех работников НКВД и Прокуратуры, что за малейшее нарушение советских законов и директив Партии и Правительства каждый работник, на взирая на лица, будет привлекаться к суровой судебной ответственности».
«Врагов погромил НКВД здорово»
Впрочем «окрик» «сверху» вовсе не означал прекращения массовых арестов. Их стало меньше, но, все равно, цифры впечатляют.
«Совершенно секретно. 15 июля 1939 г. В центральный комитет ВКП(б) товарищу И. В. Сталину. С конца апреля по 15 июня 1939 года в закрытых заседаниях Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР в Москве, с применением закона от 1 декабря 1934 года, рассмотрены дела 673 участников право-троцкистской, заговорщической и шпионской организаций. 174 руководящих участников этих организаций приговорены к расстрелу, 423 участника организаций приговорены к заключению в лагере на разные сроки. Все приговоры приведены в исполнение. Дела по 76 подсудимым направлены на доследование. Председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР В. Ульрих.»
Резолюция, наложенная Сталиным на полученный им 7 июня 1939 года из НКВД доклад о рассмотрении на судебных заседаниях дел «антисоветских шпионских, диверсионных и террористических организаций по спискам, утвержденным ЦК ВКП(б) 8 апреля 1939 года»: «По первой группе дать от 10 до 25 лет, по второй группе – расстрелять всю восьмерку.»
В конце концов был арестован и главный исполнитель «Большого террора» нарком НКВД Ежов. На одном из выставочных стендов демонстрируется воистину эпохальный для истории документ – хотя и написан от руки красным карандашом на листках из обычной тетрадки в клеточку: заявление Ежова на имя Сталина, датированное 23 ноября 1938 года, с просьбой освободить его от должности наркома НКВД.
В конце Ежов написал: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК врагов погромил НКВД здорово. Даю большевистское слово, что в дальнейшей своей работе все эти уроки учту, исправлюсь и буду громить врага.»
Бывшие соратники по руководству страной шансов «исправиться» Ежову не дали. Итог его биографии подведен в докладной записке, направленной «отцу народов»:
«Совершенно секретно 16 января 1940 г. Товарищу Сталину. НКВД СССР закончено следствие в отношении арестованных врагов ВКП(б) и Советской власти, активных участников контрреволюционной, право-троцкистской и шпионской организаций... в количестве 457 человек. НКВД СССР считает необходимым дела на них передать в Военную Коллегию Верховного Суда СССР... Причем в отношении 346 руководящих участников организаций (список при сем прилагается) – применить высшую меру уголовного наказания – расстрел, а остальных 111 обвиняемых (список также прилагается) приговорить к заключению в лагерь на срок не менее 15 лет каждого. Просим Вашей санкции.»
В «расстрельном» списке под №94 значится Ежов Н. И.
Историко-документальная выставка «Большой террор» будет открыта для посетителей до 31 января 2018 года в выставочном зале Российского государственного архива социально-политической истории по адресу: Москва, ул. Большая Дмитровка, д. 15. Часы работы: понедельник-пятница с 10 до 17 ч. Вход свободный.
Лучшее в "МК" - в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram
