После разразившейся катастрофы на Чернобыльской атомной электростанции имя академика Валерия Легасова не сходило со страниц как зарубежных, так и советских газет. Он появился в Припяти одним из первых и провел около разрушенного 4-го блока вместо допустимых двух-трех недель около четырех месяцев. Схватив при этом дозу радиации в 100 бэр.
Именно он предложил засыпать с вертолетов горящий реактор смесью бора, свинца и доломитовой глины. И именно Легасов настоял на немедленной и полной эвакуации города энергетиков Припяти.
Радиоактивное облако устремилось в том числе и в сторону Европы. Советскому Союзу грозили многомиллионные иски. Но после честного и откровенного доклада Легасова на конференции экспертов МАГАТЭ в Вене, который длился 5 часов, отношение к СССР смягчилось.
Правда о Чернобыле не всем пришлась по вкусу. Дважды его выдвигали на звание Героя Социалистического Труда и оба раза вычеркивали из списков.
27 апреля 1988 года академика Легасова нашли мертвым...
«В школе им заинтересовались органы безопасности»
Бронзовый Валерий Легасов стоит у крыльца московской школы №56, которую академик сам закончил в 1954 году с золотой медалью. В неизменных роговых очках, с книгой в руках. Взгляд — серьезный, сосредоточенный. Символично, что родился Валерий Алексеевич 1 сентября. Сейчас он каждое утро «встречает» школьников, спешащих на занятия. О своем именитом ученике здесь помнили всегда. И в то время, когда имя академика замалчивалось.
В 56-ю школу будущий академик пришел в 1949 году, в 6-м классе. Тогда школа была мужской, построена по новому уникальному проекту. В цокольном этаже размещался тир, а на крыше — метеостанция.
— Их выпуск в 1954 году называли «золотым». 8 учеников окончили школу с золотой медалью, в том числе и Валерий Легасов. Его выпускное сочинение было признано лучшим в городе, — рассказывает преподаватель истории Кристиан Молотов. — Он был прирожденным лидером. Будучи восьмиклассником, стал секретарем комсомольской организации школы. Тогда же переписал устав ВЛКСМ. Представил собственный, более демократичный проект. Легасовым заинтересовались органы безопасности. На его защиту встал директор школы Петр Сергеевич Окуньков. В 1953 году умер Сталин, началась оттепель. И Валерий Легасов чудом избежал серьезных неприятностей.
После школы как золотой медалист он мог выбрать любой вуз, но пошел в Менделеевку, на физико-химический факультет МХТИ, который готовил специалистов для атомной промышленности и энергетики.
Валерия Легасова, представившего блестящую дипломную работу, оставляли в аспирантуре, но он решил отправиться на Сибирский химический комбинат, где нарабатывали плутоний для ядерного оружия. За ним в Северск отправилась большая группа выпускников.
Судьба многое дала Валерию Алексеевичу Легасову, а потом отняла. В 36 лет он стал доктором химических наук, в 45 — действительным членом Академии наук. За свои работы по синтезу химических соединений благородных газов был удостоен звания лауреата Государственной и Ленинской премий.
В 1984 году он стал первым заместителем директора Института атомной энергии имени Курчатова, а через два года грянула чернобыльская катастрофа.
«Должна тебя предупредить, что мы теряем папу»
Ночью 26 апреля в профильные институты с Чернобыльской атомной электростанции пришел зашифрованный сигнал: «1, 2, 3, 4». Специалисты поняли, что на станции возникла ситуация с ядерной, радиационной, пожарной и взрывной опасностями.
Валерия Легасова включили в правительственную комиссию, хотя он был специалистом по физико-химическим процессам. Многие потом недоумевали, почему от института имени Курчатова не поехал в Чернобыль никто из реакторщиков? Было немало тех, кто считал, что химика-неорганика Легасова попросту подставили.
— Отец не должен был оказаться в Чернобыле, — говорит дочь академика, Инга Валерьевна Легасова. — У него была специальность «физическая химия», он занимался взрывчатыми веществами. 26 апреля была суббота. Отец вместе с академиком Александровым сидел на заседании президиума Академии наук СССР. Анатолию Петровичу позвонили по «вертушке». Нужно было кого-то из ученых включить в правительственную комиссию. Все остальные замы Александрова из института имени Курчатова были вне зоны досягаемости. А уже готов был правительственный самолет. Отец отправился во «Внуково», в тот же день спецрейсом улетел в Чернобыль.
На месте выяснилось, что на 4-м блоке станции во время проведения внештатного испытания работы турбоагрегата в режиме свободного выбега произошло последовательно два взрыва. Реактор полностью разрушен.
Опыта ликвидации таких аварий в мире не существовало.
Академик Легасов был единственным ученым, работавшим в те дни на месте катастрофы. Обладая служебной въедливостью и бесстрашием, на армейском вертолете он подобрался к «этажерке», трубе АЭС, совершил облет аварийного четвертого блока и увидел, что идет свечение… Чтобы проверить, идет ли наработка короткоживущих радиоактивных изотопов, академик на бронетранспортере подошел вплотную к завалу 4-го блока. Выйдя из машины, сделал нужные измерения.
Благодаря Легасову удалось установить, что показания датчиков нейтронов о продолжающейся ядерной реакции недостоверны, так как они реагировали на мощнейшее гамма-излучение. На самом деле котел «молчал», реакция остановилась, но шло горение реакторного графита, которого там было целых 2500 тонн.
Нужно было предотвратить дальнейший разогрев остатков реактора, а также уменьшить выбросы радиоактивных аэрозолей в атмосферу.
Президент Академии наук СССР Анатолий Александров посоветовал вывезти и захоронить остатки реактора. Но там был высокий уровень радиации, «светило» по тысяче рентген в час.
И именно Легасов предложил забросать зону реактора с вертолетов смесью из борсодержащих веществ, свинца и доломитовой глины. И подкрепил это необходимыми расчетами.
«Пломбируя» реактор, пилоты вертолетов сбросили в него более 5 тысяч тонн всевозможных материалов. Валерий Легасов сам поднимался на вертушке, находясь над развалом по 5–6 раз в день. Бортовой рентгенометр с максимальной шкалой 500 рентген в час зашкаливало…
Легасов работал как одержимый, дозиметр часто оставлял в раздевалке, рентгенами не козырял.
— Я с сыном прилетела из Парижа, где мы с мужем работали в советском посольстве, на следующий день после чернобыльской катастрофы. Предстоял отпуск, — рассказывает Инга Валерьевна. — Встречала нас одна мама. У нее было такое выражение лица, что я сразу спросила: «Что с папой?» Мама сказала: «Я должна тебя предупредить, что мы его теряем». Она знала характер отца, знала, что он полезет в самое пекло. Из тех, кто работал на месте катастрофы, он был единственным ученым. Он прекрасно понимал, на что идет и какие дозы получает. Но иначе невозможно было оценить масштаб катастрофы. Издалека понять, что происходит, было нельзя. Чувство ответственности гнало его вперед. Нужно было быстро принимать решение, а советоваться ему было не с кем. Да и времени не было на советы.
И именно отец убедил председателя правительственной комиссии Бориса Щербину, что первое, что они должны сделать в ближайшие 24 часа, это эвакуировать из Припяти людей. Это была его инициатива. В срочно порядке из всех ближайших крупных городов пригнали автобусы и вывезли людей, чем очень многим спасли жизни.
Город опустел. На месте работали только ликвидаторы.
Достоверной информации о том, что происходит в Чернобыле, не было. Академик Легасов предложил создать группу из опытных журналистов, которые бы ежедневно освещали событие и рассказывали населению, как себя вести. Предложение Валерия Алексеевича не отвергли, но пресс-группу так и не создали.
— Боялись паники, поэтому старались не разглашать информацию. Это был тот пункт, по которому у отца возник конфликт с тогдашним руководством страны, — говорит Инга Валерьевна. — Отец предлагал, наоборот, широко информировать население, чтобы люди понимали, что происходит, и знали, как себя вести.
Жена академика, Маргарита Михайловна, вспоминала, что первый раз Валерий Алексеевич вернулся в Москву 5 мая. Похудевший, облысевший, с характерным «чернобыльским загаром» — потемневшим лицом и кистями рук. Близким признался, что на месте катастрофы не оказалось респираторов, запасов чистой воды, лекарств, чистых резервных продуктов питания, а также препаратов йода для проведения необходимой профилактики.
«Как сорок первый год, но еще в худшем варианте»
Из магнитофонных записей, надиктованных академиком Легасовым: «На станции — такая неготовность, такая безалаберность, такой испуг. Как сорок первый год, но еще в худшем варианте. С тем же Брестом, с тем же мужеством, с той же отчаянностью, с той же неготовностью…»
5 мая 1986 года, как только закончилось заседание политбюро, Валерий Легасов вновь улетел на место аварии. Он единственный из первого состава правительственной комиссии продолжил работу в ее втором составе.
Домой вернулся уже 13 мая с охрипшим голосом, непрекращающимся кашлем и бессонницей.
— После возвращения из Чернобыля у него взгляд стал потухшим, — рассказывает Инга Валерьевна. — Он сильно похудел. На фоне сильнейшего стресса не мог есть. Он понимал масштаб трагедии и ни о чем другом, кроме чернобыльской катастрофы, думать не мог. За несколько лет до этой страшной аварии на заседании физической секции Академии наук СССР, когда шло обсуждение конструкции ядерных реакторов, отец предлагал сделать для них защитный колпак. Его предложение не восприняли всерьез. Сказали, какое, мол, ты отношение имеешь к ядерной физике? После чернобыльской катастрофы он понимал, что если бы тогда ему хватило ресурсов доказать свою правоту, то последствия аварии не были бы такими ужасными.
Тем временем были поданы списки на награждения тех, кто принимал участие в ликвидации аварии. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев лично вычеркнул имя Легасова, сославшись на то, что «другие ученые не советуют». Валерий Алексеевич был из Курчатовского института, где проектировался реактор РБМК-1000, который работал в Чернобыле. Никто не стал разбираться, что Легасов тогда еще не работал в институте.
— Почему-то считается, что отец расстраивался, что его не наградили. Но у него не было по этому поводу никаких переживаний, потому что он не был честолюбивым, — говорит Инга Валерьевна. — Он был человек дела, действия и результата. Хотя у него были и правительственные награды, и госпремии.
«Правда о Чернобыле понравилась не всем»
В августе 1986 года в Вене состоялось специальное совещание Международного агентства по атомной энергетике (МАГАТЭ). Чтобы разобраться с чернобыльской трагедией, на мероприятие собрались более 500 экспертов из 62 стран. «На амбразуру» опять кинули Легасова.
Став адвокатом Советского Союза перед судом мирового сообщества, он читал доклад 5 часов. Собралось 2 тома материалов. Валерий Алексеевич провел детальный анализ катастрофы. Сделал это правдиво и открыто. Говорил без оглядки на «верха», без страха за репутацию. Экспертов поразила информированность советского академика. Когда Легасов закончил выступление, его приветствовали стоя и даже вручили флаг МАГАТЭ.
Ожидалось, что эксперты потребуют от Советского Союза возместить ущерб от радиоактивного облака, которое после аварии устремилось в Европу. Радионуклиды йода и цезия были разнесены на значительной части европейской территории.
Валерий Легасов пробил завесу лжи и умолчания вокруг Чернобыля. Раскрыв подлинный характер катастрофы, он, по сути, спас страну от многомиллионных исков.
— Там ситуация была действительно непростая, — говорит Инга Валерьевна. — Ехать на совещание МАГАТЭ должен был тоже не он, вызывали руководителя государства. О том, что произошло в Чернобыле, должен был докладывать Горбачев. Но, насколько я знаю, Михаил Сергеевич сказал, что пусть едет ученый, который принимал участие в ликвидации последствий аварии. Над докладом работала целая группа специалистов. Он готовился у нас на глазах. Отец часто брал документы домой. Несколько дней у нас дома оставались ночевать ученые и специалисты. Отец многократно проверял все цифры. Он лично должен был убедиться, что все они абсолютно правдивые. Доклад получился очень подробный и очень честный.
Когда отец садился в самолет, советские дипломаты в Вене предупредили его, что обстановка достаточно недоброжелательная, что встречать будут плохо. Мировое сообщество настроено негативно и против страны, и против докладчика. Ждали Горбачева. Но когда узнали, что приехал Легасов, который работал на месте чернобыльской катастрофы, людей собралось на порядок больше.
Отец рассказывал, что сначала зал гудел, присутствующие что-то выкрикивали с мест. Но начиная с 15 минуты доклада в зале наступила гробовая тишина. Легасова слушали, затаив дыхание. И записывали за ним числа. Доклад длился 5 часов, и еще час отец отвечал на вопросы. Без всякого перерыва. Своей основной задачей он видел не оправдать Советский Союз, не скрыть какую-то информацию, а, наоборот, объяснить мировому сообществу, как в таких ситуациях надо себя вести. У него уже тогда возникла мысль о создании института по безопасности.
Своим мышлением и откровенным выступлением Валерий Легасов опередил время. Перестройка и гласность наступят позже.
Но правда о Чернобыле понравилась не всем. Например, в руководстве Министерства среднего машиностроения были крайне недовольны самостоятельностью академика Легасова. (Доклад был одобрен правительством во главе с Николаем Рыжковым, минуя Минсредмаш.) Были те, кто требовал привлечь авторов этого 700-страничного доклада к уголовной ответственности за разглашение секретных данных.
— Такие мнения действительно были. У нас в семье это обсуждалось. Говорили, что нельзя было называть такие цифры, нельзя было так откровенно все рассказывать, — говорит Инга Валерьевна. — Они дали ту информацию, которая была разрешена. И доклад был честный. Там была форс- мажорная ситуация, нужно было думать не об одной стране, а о всем человечестве. Я думаю, тут дело не в каких-то секретных данных. Доклад в МАГАТЭ имел большой резонанс. Отец стал очень популярным, в Европе его назвали человеком года, он вошел в десятку лучших ученых мира. Это вызвало серьезную ревность у его коллег.
А тут еще академик Александров как-то обмолвился, что именно в Валерии Легасове видит своего преемника… «Классические» физики не могли допустить в свое лоно химика-неорганика.
Легасова начали травить… Он был другой. Был лишен высокомерия и чванства, держался просто, при этом частенько нарушал субординацию. Друзья рассказывали, что Валерий Алексеевич мог часами в рабочем кабинете обсуждать заинтересовавшую его идею с кем-нибудь из рядовых сотрудников. А ученые со званиями сидели, дожидаясь своей очереди в приемной.
Легасов был чужой. Задолго до аварии обращал внимание на несовершенство реакторов РБМК. Говорил, что они обеднены системами управления и диагностики. Что в них заложен огромный потенциал химической энергии: много графита, много циркония и воды. И нет систем защиты, независимых от оператора. При этом предлагал революционные решения, чем подрывал основы сложившейся академической структуры. Что не могло не вызвать ярость академиков-ретроградов.
Когда кругом кричали: «Дальше, выше, быстрее!», — Валерий Алексеевич призывал задуматься: «А какой ценой?»
Из магнитофонных записей, надиктованных академиком Легасовым: «У меня в сейфе хранится запись телефонных разговоров операторов накануне произошедшей аварии. Мороз по коже дерет, когда их читаешь. Один спрашивает у другого: «Тут в программе написано, что нужно делать, а потом зачеркнуто многое, как же мне быть?» Второй немножко подумал: «А ты действуй по зачеркнутому!» Вот уровень подготовки таких серьезных документов: кто-то что-то зачеркивал, ни с кем не согласовывая, оператор мог правильно или неправильно толковать зачеркнутое, совершать произвольные действия — и это с атомным реактором! На станции во время аварии присутствовали представители Госатомэнергонадзора, но они были не в курсе проводимого эксперимента!»
На уровне политбюро было принято решение об организации института технологического риска, но не в рамках Минэнерго.
«Говорили прямо: «Легасов выкатил пушки. Он теперь сядет в свое академическое кресло, ничем не связан, чего от него ждать, сам черт не знает», — вспоминал доктор физико-математических наук, начальник лаборатории РНЦ «Курчатовский институт» Игорь Кузьмин. — В результате проблемы безопасности передали оставшемуся не у дел Институту физики в Белоруссии. Проявили якобы государственный подход, а на самом деле прикрыли собственные тылы, выбив почву из-под ног у тех, кто действительно был способен заняться решением чрезвычайно важной для страны проблемы».
Потом политбюро вторично вернулось к этому вопросу, но подходящего здания для института так и не выделили. Лишь один раз Валерий Алексеевич поехал смотреть старое школьное здание, а вернувшись, сказал коллегам: «Там только мышей разводить...»
«У меня внутри все сожжено»
На аварийную Чернобыльскую атомную станцию академик приезжал 7 раз. Ему нездоровилось: постоянно тошнило, изматывали сухой кашель и головные боли. У него был ослаблен иммунитет. При этом он продолжал работать по 12 часов в день.
1 сентября 86-го Валерию Легасову исполнилось 50 лет. Академик был представлен к званию Героя Социалистического Труда. Но министр среднего машиностроения выступил «против». Валерию Алексеевичу припомнили чересчур откровенную оценку причин чернобыльской аварии. В результате он получил от министерства только именные часы «Слава».
Вскоре врачи выявили у Валерия Легасова радиационный панкреатит, лучевую болезнь 4-й степени. В крови были обнаружены миелоциты, стало понятно, что затронут костный мозг.
В больнице академика навещали друзья. Маргарита Михайловна приходила к мужу с его любимой собакой чау-чау Томасом Лю. Жена была для Валерия Алексеевича и любимой женщиной, и другом, и собеседницей, и сиделкой.
Весной 1987-го состоялись перевыборы в научный совет института. Голосование было тайное. «За» Валерия Алексеевича проголосовали 100 человек, «против» — 129. Легасов еще раз столкнулся с откровенной враждебностью.
Жена академика, Маргарита Михайловна, вспоминала, что, почувствовав пренебрежение к собственной личности, он пережил глубокий психологический кризис.
— Для отца это стало полной неожиданностью, — говорит, в свою очередь, Инга Валерьевна. — Он не знал, как на это реагировать. Я считаю, что это был удар под дых, причем заранее спланированный и подготовленный.
У академика стали отниматься пальцы левой руки, неметь правая рука и нога. Медики констатировали у него реактивную депрессию... Осенью 87-го, находясь в больнице, он принял на ночь большую дозу снотворного. Но вовремя удалось вызвать врачей, Валерию Алексеевичу промыли желудок, спасли.
Друзьям в тот непростой период академик признавался: «У меня внутри все сожжено».
— После чернобыльской катастрофы отец многое переосмыслил, — говорит Инга Валерьевна. — Он был патриотом, тяжело переживал за произошедшее, за страну, за людей, которых коснулась авария. Он переживал за нерожденных детей, брошенных в зоне отчуждения животных. Это растревоженное милосердие, которое ему было присуще, видимо, и жгло его изнутри.
А 27 апреля 1988 года, во вторую годовщину чернобыльской аварии, Валерия Легасова нашли у себя в домашнем кабинете повешенным. Официальная версия — самоубийство.
28 апреля Легасов должен был огласить правительству данные своего собственного расследования причин чернобыльской катастрофы. По некоторым данным, часть записей, которые начитывал Валерий Алексеевич на диктофон, была стерта.
— Я не знаю, что было стерто. Тот архив, который был в семье, сохранился. В Интернете ходит немало расшифровок записей, которые действительно принадлежат отцу, но есть и те, которые к нему не имеют никакого отношения, — говорит Инга Валерьевна.
Проверялась версия и о доведении до самоубийства, но она не нашла подтверждения. Следствие сделало вывод: Валерий Легасов покончил с собой в состоянии депрессии.
«Его сломали система и стая, которая ее охраняла», — считал профессор МГУ имени Ломоносова Юрий Устынюк.
«Прямого виновника его гибели не было: никто нож не взял, в грудь не воткнул. Но были люди, которые, зная о нездоровье Легасова, разыгрывали эту карту и довели его до гибели», — говорил заместитель директора Института атомной энергии имени Курчатова в 1988 году, академик Феоктистов.
— Мы понимали, что человек уходит из жизни, — говорит, в свою очередь, Инга Валерьевна. — Отец постепенно перестал есть, перестал спать. Сильно похудел. Лучевая болезнь — страшная вещь. И отец прекрасно понимал, как он будет уходить, как это будет мучительно. Наверное, он не хотел быть в тягость маме. Он ее обожал. До последнего дня писал ей стихи, признавался в любви.
Уже после смерти академика Маргарита Михайловна запросила официальный документ о радиационной дозе, полученной ее мужем в Чернобыле. На «счету» Валерия Алексеевича было 100 бэр, в то время как предельно допустимая доза для ликвидаторов была 25.
Все последующие годы о катастрофе на Чернобыльской атомной станции старались забыть. Стране не нужны были ее герои.
Только спустя десять лет после аварии, в сентябре 1996 года, президент Борис Ельцин посмертно присвоил Валерию Легасову звание Героя России.
«Золотая Звезда Героя хранится в семье Легасовых. Тяжелое утешение. Ведь все могло быть иначе и человечнее», — сетовал профессор Физико-химического института имени Карпова Борис Огородников.
Спасая людей от последствий страшной техногенной катастрофы, Валерий Легасов расплатился собственной жизнью за ошибки других.
Читайте материалы "Батюшка всея Чернобыля: настоятель рассказал о жизни в зоне отчуждения"
"Чернобыль, речушка, девчонки загорают, радиоактивный ветер дует"
