Он не был готов к свободе. Даже когда решение суда огласили, Андрею до последнего не верилось, что он выйдет на волю. И сейчас ему все еще кажется, будто это произошло не с ним. Так бывает, когда температура под 40, и явь мешается с маревом.
Перед выходом он раздал все вещи. Молодой зэк, с которым они просидели пять лет в одном бараке, не сдержал слез: для него Андрей был как отец.
Лязгнули замки, охранник бросил вслед: «Больше не попадай сюда!» А у ворот уже встречал целый эскорт машин с воздушными шариками. Выход из зоны — всегда праздник, даже если он условно-досрочный. Приехали жена, мама, друзья. Даже те, с кем он подружился уже в тюрьме. Везде есть люди.
Андрей стоял в полной растерянности и вдыхал этот незнакомый воздух — воздух свободы. Потом наскоро обнялся с друзьями — они подождут — и пошел к родным.
…Убийство дочери замдиректора льнокомбината в июне 2001 года потрясло все Иваново. Но едва ли меньший шок испытали жители, когда узнали, что в насильственной смерти девушки обвиняется известный в городе журналист, студент филфака Ивановского университета Андрей Сиднев. Резонансная история тут же попала в газеты. Вчерашние коллеги теперь живописали подробности его уголовного дела.
— Они прошлись ногами по моей жизни, — говорит он. — Я был выставлен в таком свете, что меня можно было даже не судить. Суд общественности состоялся, и приговор был вынесен: убийца, бандит. Мама ходила по городу, не поднимая глаз. Не предали только самые близкие друзья.
Когда за ним пришли, он подумал, что это какое-то нелепое недоразумение, которое быстро разрешится. Но чудовищный театр абсурда только начинал свой спектакль. Помимо убийства суд признает его виновным в разбое и грабеже. И не потребуется никаких улик. Чтобы разрушить жизнь человека, хватит показаний «подельников».
— Мне сказали: «Пиши явку с повинной, иначе получишь 18 лет». Я не написал явку с повинной, не признал свою вину и получил 18 лет строгого режима, — слова падают свинцовыми гирями. — Борисову дали 10 на общем, а Рябову — 25.
Он не помнит, как зачитывали приговор, что говорил в своем последнем слове. Это было похоже на агонию.
…Андрей учился на дневном отделении университета и печатался в городских газетах. Когда заболела мама, ему пришлось подрабатывать то охранником, то ночным продавцом, то экспедитором. Последнее место — приемщик на автосервисе. Брат хозяина, Вадим Рябов, недавно вернулся из колонии, где отсидел срок за убийство, причинение тяжкого телесного повреждения и побег из тюрьмы. Дома у Рябова хранился целый арсенал: патроны от «калашникова» и ТТ, тротил, противопехотная граната РГД-5 и взрыватели, обрез двустволки. Надо ли объяснять, каким авторитетом стал 36-летний уголовник для 17-летнего сварщика Руслана Борисова, которого он привлек к криминалу? На счету группировки, куда раньше входил еще и Иван Игнатьев, были грабежи и разбои.
— Но ключевым преступлением являлось убийство Светланы Турусовой, которое никто из них не хотел брать на себя, — рассказывает Андрей Сиднев. — Она пошла на свидание к Рябову, с которым ее подруга познакомилась по объявлению в газете. Девушку посадили в машину, вывезли из города, сняли украшения, убили и закопали. Хотели еще ограбить ее квартиру, но что-там там у них не срослось. По номеру телефона вышли на Рябова, его начали вызывать на допросы, у него провели обыск. В первичных показаниях Борисова я вообще не фигурирую. Он рассказывал, как они с Вадимом совершили это преступление. Позже признался, что был и третий участник — я. Возможно, Рябов, которому грозил пожизненный срок, сначала предложил Борисову взять убийство на себя: «Тебе 17 лет, много не дадут!» Тот отказался, и они решили валить все на меня.
Подельники путались в показаниях, но следствие это не смущало. Получалось, что девушку душили трижды: начал Борисов, а закончил Сиднев.
— Но по экспертизам у Турусовой одна замкнутая странгуляционная борозда на шее, а не две или три, как в показаниях. На переднем пассажирском сиденье обнаружили вырванные волосы девушки, следы пота, а на заднем, где я ее якобы душил через багажник, ничего нет. Ни в автомобиле, ни на теле убитой моих отпечатков пальцев не было, — говорит Андрей.
Зато у него имелось алиби. Звонить он постоянно ходил к своему бывшему однокласснику: у Андрея не было стационарного телефона в квартире. И в тот вечер, когда знакомая девушка прислала сообщение на пейджер: «Позвони!» — он отправился к приятелю. Говорили пять-шесть минут. Поэтому Андрей ходатайствовал, чтобы детализацию звонков приобщили к делу.
— Алиби развалили. Запрос следователя в телефонную компанию был датирован 24 июля 2001 года, а ответ — двумя неделями раньше, и оба документа изготовлены на одном принтере. Ни подписи, ни печати. Мало этого, детализация распечатана даже не на бланке компании, а на бланке постановления об объявлении лица в федеральный розыск! Филькина грамота. И главное: в ней не было звонка, на который я ссылался. Суммарное время разговоров в день убийства составило 2801 секунду. От безысходности я перепроверил: не хватало 487 секунд — именно столько мы проговорили с девушкой.
…Банду Рябова обвиняли и в совершении других преступлений — разбойном нападении и квартирном ограблении. Предпринимательницу Краеву подстерегли в подъезде, ударили по голове и отобрали сумку. Женщина не запомнила лиц нападавших, но на опознании следователь показал ей рукой на Сиднева.
Через несколько месяцев преступники вновь пошли на дело. Рябов познакомился по объявлению в газете с женщиной, которую решил ограбить. В 6 утра позвонили в дверь жертвы. Открыл ее маленький сын. Грабители связали мальчика и вынесли из квартиры телевизор и видеоплеер.
— Восемь месяцев длились следственные действия. У меня были алиби по всем эпизодам. Когда грабили Краеву, я работал в киоске продавцом. И ведомость была, и показания хозяина киоска, но суд это не интересовало. Такая же история — с мальчиком. Свидетелю, который подтвердил, что я до утра дежурил в автосервисе, не поверили. Опознание, на котором я настаивал, не проводилось. Потом мои друзья нашли мальчика в социальных сетях, показали ему мою фотографию, и он сказал: «Этого человека я не знаю!» Если бы это сделал следователь, не было бы у меня 8 лет за разбой, — в голосе Андрея сквозит отчаяние.
Следствию еще надо было доказать, что между второкурсником филфака Сидневым, матерым уголовником Рябовым и юным сварщиком Борисовым существовала связь. Так в деле появились показания Матвеева.
Но на самом деле Матвеев никаких показаний против Сиднева не мог давать, так как в это время находился в колонии и ни на какие допросы в Иваново не вывозился. Пройдет время, и Андрей решится на, казалось бы, безумный поступок — самооговор. Напишет «признание», что зверски избил Матвеева в автозаке. Следователь Салахутдинов, который будет допрашивать его в этой связи в колонии, не поверит своим ушам: «Чего ты хочешь? У тебя и так 18 лет!»
— У меня не было другого способа доказать свою правоту, — говорит Андрей. — Я рассчитывал, что возбудят дело по факту нанесения телесных повреждений, и сразу выяснится, что в тот день Матвеева никуда не вывозили. И Салахутдинов как честный человек поехал к Матвееву в колонию, поднял его личное дело и убедился, что того никуда не вывозили. Но и это не помогло.
Потом Матвеев, уже смертельно больной, подтвердит все на видеозаписи, которую назовет завещанием.
***
— Трудно было жить по неписаному тюремному кодексу?
— Первое время да. А потом привыкаешь. Там все по-другому: и общение, и язык, который сначала не понимаешь. В следственном изоляторе с тобой особо не церемонятся: адвокат-то не придет. Там своя оперчасть, где тоже ведется расследование. Мне сказали: «Не хочешь подписывать, в пресс-хату поедешь, а там — «петушатник». И вот всех ведут в одну камеру, а тебя — в другую. Ты упираешься, но тебя заталкивают. Там нет света. Понимаешь: сейчас начнется что-то, к чему ты не готов, и ты ничего не изменишь. Видишь только огоньки сигарет в темноте и слышишь разговор на непонятном языке: «Что, кого-то завели?» — «Вроде да». — «Ну чего? Прибей, и начинаем!» Они разожгли из тряпок костер и варили чай. Надо было закрыть собой глазок в камере, чтобы охранники не увидели. «Прибей» — значит «закрой».
— Были страшные ситуации?
— И драки случались, и резали друг друга — все было. Я сначала боялся, что не впишусь. Но со временем понимаешь: зэк — такой же человек. Там мне встречались люди, знакомством с которыми я горжусь. Серега, к примеру, сел, когда еще деньги с Лениным были. Он меня учил, как сына: «Меньше говори — больше слушай. А от этих лучше держись подальше!»
Пока ты не поймешь, что никто тебе не причинит вреда и ты никому ничего не должен, будешь бояться. Конечно, там могут украсть и тебе в сумку засунуть, я слышал про такие случаи, но сам лично не сталкивался. Надо дипломатичнее быть, шашкой не махать.
— Говорят, в женских колониях намного хуже…
— Да, такого ужаса, как в женских зонах, здесь нет. Во-первых, мужики все же стараются марку держать друг перед другом. Во-вторых, он и в 35 лет выйдет и будет мужиком. А у женщины, которая всю молодость провела за решеткой, почти нет шансов устроить нормальную жизнь. Поэтому там больше процветает зарабатывание очков перед администрацией разными способами.
Изредка Андрея навещали старые друзья, но редкая дружба выдержит такое испытание. Девушка, которую он считал своей гражданской женой, его освобождения не дождалась: влюбленные решили расстаться, чтобы не мучить друг друга. Рвались все прежние связи, и, наверное, не раз и не два Андрей подходил к последней черте.
— Система такова, что никто о твоем оправдании не заботится, и все, что ты можешь сделать, — это нанять адвоката и платить ему деньги, которых нет, — рассказывает он. — Наступил момент, когда я понял, что, не проведя своего расследования, не смогу ничего опровергнуть. Еще в тюрьме я написал кассационную жалобу. Показал ее своему сокамернику — сыну адвоката и услышал: «Ты все правильно пишешь, но слезами тут ничего не добьешься!» И уже в колонии я поступил в юридический институт. Защита диплома проходила по Скайпу.
В колонии его уважительно называли Адвокатом. Он помог многим скостить срок и признается не без гордости, что «лет 250–300 людям отписал». Вот только в его жизни ничего не менялось. Сотни апелляций — впустую. Ему пришлось опровергнуть все 93 пункта доказательств, построенных исключительно на показаниях. Временами Андрея охватывало чувство полной беспомощности и безысходности. Это настоящий ад, когда понимаешь, что ничего не можешь изменить.
Однажды судьба, казалось, даровала ему шанс. Руслан Борисов, который дал против него главные показания по убийству девушки, после освобождения по УДО пришел к матери Андрея. Он попытался дать денег и просил прощения.
— Мама написала мне об этом. Я ответил: «Верни назад! Мне не нужны его деньги!» Потом Борисов приехал ко мне на свидание в колонию с передачей, но я не вышел к нему. А в телефонном разговоре сказал: «Иди в прокуратуру, пиши заявление!» Его оттуда просто выгнали. Никто не хотел ворошить старое дело.
Но встреча, которая могла стать кульминацией детективного фильма, все-таки состоялась. Андрей к тому моменту уже отсидел больше восьми лет. «Очную ставку» устроили журналисты Первого канала.
— Недели за две я знал, что Борисова привезут, и все равно очень нервничал. На встрече присутствовали шесть сотрудников колонии на случай, если захочу свести счеты, — вспоминает Андрей. — Но все уже перегорело. Он попросил у меня прощения. Я его выслушал и сказал: «Я тебя понимаю, но простить не могу».
В 2009 году в эфир вышел документальный телефильм «Прости, если сможешь». В нем Борисов на всю страну признался, что оговорил Сиднева. Он подтвердил, что Сиднев не являлся членом преступной группировки и никакого участия в преступлениях не принимал. Еще на стадии следствия Борисов, несмотря на страх перед Рябовым, пытался заявить, что оговорил невиновного, но следователь положил перед ним два документа: один о прекращении уголовного дела против Сиднева, а второй — об аресте беременной девушки Борисова. Это был ультиматум.
— Я очень надеялся, что теперь меня точно оправдают, но даже признание Борисова в оговоре никак не повлияло на мое уголовное дело. В мою поддержку выступил уполномоченный по правам человека в Ивановской области. В какой-то момент мне предложили написать ходатайство о помиловании. Первая попытка не увенчалась ничем, а в 2013 году ходатайство подписал ивановский губернатор. В тот день я был на работе в колонии, вдруг за мной бегут: «Тебя помиловали! Собирайся домой!» Я раздал все вещи и начал ждать. Через несколько месяцев пришел отказ… — Андрей закуривает очередную сигарету.
На зоне его ждало еще одно потрясение: из колонии усиленного режима туда перевели Вадима Рябова. Конечно, они были в разных бараках, между которыми нет свободного перемещения, но однажды все-таки столкнулись лицом к лицу.
— Меня как током ударило! — признается Андрей. — И Рябова тоже. Когда где-то рядом находится человек, которого ты одновременно боишься и ненавидишь, становится не по себе. Мне передавали, что Рябов наводит обо мне справки и называет меня терпилой. Он и в колонии отличился: сделал телефонный донос в ФСБ на человека, будто тот совершил теракт на железнодорожном полигоне. За это Рябову добавили срок.
— Почти шестнадцать лет на строгом режиме. Десятки отказов в пересмотре дела. Что давало силы каждый раз начинать с нуля?
— Сначала куришь, как перед расстрелом, потом депрессия — хоть в стену с разбега, а потом начинаешь заново собирать документы. Знаете, я понял, что больше 15 лет сидеть нельзя. Потом надо расстреливать, потому что не все сохраняются. У кого-то психика сдает еще раньше. Сосед на девятом году стал сам с собой разговаривать. Другой человек пришел вечером ко мне чай попить. Поговорили, а в 7 утра он повесился.
***
…Мы сидим на кухне и пьем чай. Жена Андрея, Анна, хлопочет у плиты. Ластится к ногам черная кошка. Буся родилась на зоне.
— В тюрьме она ела все подряд, а здесь разбаловалась, — улыбается Андрей. — Когда жена переезжала в эту квартиру, сказала мне на свидании: «Найди мне котенка. Мне нужен породистый или с историей!» Кошки есть в тюрьме, но по закону их нет. На Бусю был целый конкурс — 4 кандидата. Пришлось дать взятку владельцу. Так что котенок получился с историей.
Андрей и Анна поженились, когда до конца его срока оставалось целых 9 лет. Познакомились по переписке. Анна тоже с филфака, но она поступила, когда Андрея уже посадили. Конечно, она знала его историю, у них были общие друзья. Почему-то ей запомнилось, как преподавательница по стилистике русского языка однажды сказала: «Я убеждена в том, что Сиднев этого не делал. Он не такой, он добрый!»
Анна написала письмо на зону, Андрей ответил: «Давай встретимся! Приезжай на свидание!» Она оформила краткосрочное свидание и поехала в колонию. Проговорили три часа, как будто знали друг друга всю жизнь. А вскоре решили пожениться. Потому что иначе долгосрочное свидание не получить.
— Подумала: а что мне терять, если нет другого шанса побыть вместе с человеком, который мне очень понравился? Я ведь знала, что он не убийца, — улыбается Анна.
— Помню, что перед самым бракосочетанием у меня жутко разболелся зуб. Врача не было, друг с третьей попытки вырвал пассатижами. На следующий день мы с Аней стали мужем и женой. Все комнаты для свиданий были заняты. Мы посмотрели друг на друга, я подержал ее за руку. Следующее свидание было через месяц, — Андрей смотрит на жену.
Когда они поженились, он уже отсидел около 9 лет. Анна надеялась, что удастся пересмотреть дело, и он выйдет на свободу. Но ей оставалось ждать и ждать. После отказа в помиловании он не выдержал: «Хочешь, разведись со мной!..»
Три долгосрочных свидания в год — это девять дней. За семь лет они были вместе ровно 63 дня. Но эти сутки вмещали в себя так много…
Из ада его вытащила Людмила Полунина, дежурный адвокат из Иванова. Просто нашелся человек, который честно сделал свою работу.
— История Андрея Сиднева беспрецедентна, — говорит Людмила Владимировна. — Это сложное, запутанное дело с множеством обстоятельств, которые могли привести к оправдательному приговору, потому что было стопроцентное алиби, на что суды закрыли глаза. В Андрее есть жесткий стержень. Поэтому он не сломался, не озлобился, не ожесточился. Он не сдается. Таких, как Андрей, я не встречала. В наших планах — доказать его невиновность и получить компенсацию за годы, которые он провел в заключении.
…Только сейчас, оказавшись на свободе, он понял, как много потерял. Эту жизнь не вернуть никогда. Но мстить он никому не будет.
Надо жить дальше, бороться за свое оправдание. Хотя бы ради того, чтобы его будущим детям никто не мог сказать: «А твой папа сидел!»
Значит, это дело чести. И он доведет его до конца.
P.S. Пока материал готовился к печати, Андрея Сиднева приняли на работу юристом.
