Этой весной произошли два события, которые лично для меня стоят особняком, отдельно от всего, что творится в последнее время с нами и вокруг нас.
Несмотря на то, что события эти – разнохарактерные, и произошли в разных странах, есть в них нечто общее, а именно вот что: они оба имеют отношение к уходящему поколению моих бывших и нынешних сограждан. К поколению, которое я искренне считаю и называю Великим.
Сообщение, которое пришло из Узбекистана, меня огорчило и удивило одновременно. На 93-м году жизни умер Комалжон Тургунов, последний остававшийся в живых защитник Дома Павлова в Сталинграде. А удивился я, поскольку, откровенно говоря, был уверен, что Тургунова не стало еще несколько лет назад. Проверил – и действительно, нет никакой ошибки: все эти годы, которые прошли со времени нашей встречи, старик был жив. Просто за ежедневной суетой и сотнями важных / никчемных новостей незаметно стерся кусок памяти о самом главном, что было до этого времени в моей жизни. О людях Великого поколения, с которыми мне посчастливилось быть знакомым.
Я виделся с Камолжоном Тургуновым ранней весной 2006-го. Старик уже тогда, девять лет назад, неважно себя чувствовал, ходил с трудом. Но согласился дать интервью журналистам из Москвы.
Мы снимали цикл телеочерков о героях войны. О тех из них, кого обошла стороной заслуженная слава и посетило незаслуженное забвение. Добрались (в буквальном смысле слова) и до Тургунова. Дорога в Ферганскую долину была тяжелой. Ехали на перекладных. Опоздали на встречу на сутки. Сначала задержался самолет, потом меняли сломавшуюся машину, а дозвониться и предупредить о задержке не смогли – к единственному в поселке телефону (в кабинете у местного акима, поселкового начальника) никто не подходил.
Когда, в конце концов, мы вошли в дом старого солдата, оказалось, что плов уже сутки стоит на столе, и никому из многочисленной родни хозяин не позволяет его пробовать до нашего приезда. Плов периодически выносили на улицу подогревать, но не ели. Не ел и хозяин. Ждал. Мы, столичные залетные птички, не хотели обременять Тургунова долгим присутствием, предложили ему самому поесть и ответить на несколько наших вопросов. Но он обиделся, сказал, что пока мы не съедим весь плов и виноград, разговаривать с нами не станет. А когда его пожелание (скорее, приказ) было выполнено, он уселся вместе с женой на ковер и приготовился к интервью. Мы мягко намекнули, что в кадре нам нужен один герой, без жены, но старик отрезал: «Она будет здесь…»
Второе событие – торжественное. 90-летний юбилей отметила выдающийся (именно так!) русский композитор Людмила Лядова. Впрочем, понимаю, что у каждого есть свои пристрастия в музыке, кто-то может скептически ухмыльнуться при слове «выдающийся». Поэтому настаивать на своем утверждении не буду, но объясню, что я имею ввиду.
Лядова – автор опер, оперетт, мюзиклов, фортепианных концертов и более тысячи песен, среди которых, как теперь модно говорить, «хиты» 50-90-х годов: «Парамарибо», «Когда-нибудь», «Старый марш» и другие. В отличие от большинства коллег по цеху, творивших в советское время, свои звания и регалии она заслужила, так сказать, «чистой» музыкой, без конъюнктурных примесей. Ее песни не звучали на съездах и демонстрациях. Ритмичные и мелодичные, веселые и грустные, они были любимы людьми не за то, что «призывали» и «поднимали», а за то, что их просто хотелось петь. Во времена, когда самый простой и верный путь творца к «признанию» – через «присягу» на верность партии и государству, остаться в стороне от проторенной многими дороги и идти дорогой своей – и в творчестве, и по жизни – для этого нужно быть человеком со стержнем.
Я познакомился с Лядовой лет пятнадцать назад. И удивлялся: как может женщина в семьдесят пять наполнять энергией молодых, сидящих в зале?! Мне казалось, что у нее внутри, кроме сердца, есть какой-то дополнительный моторчик. А ведь к тому времени на сцене она была без малого уже 60 лет!
Когда грянула война, Миле Лядовой было шестнадцать. Студентка свердловской консерватории, не раздумывая ни минуты, попросилась на фронт. Но ее передовая пролегла вдали от фронта – в палатах госпиталей и цехах заводов, где выступали концертные бригады.
Тогда, в 41-м, и началась долгая творческая и сценическая жизнь Людмилы Лядовой. И в 75 она не закончилась. Несколько месяцев назад я пригласил Людмилу Алексеевну выступить на своем творческом вечере. «Споете парочку «лядовских энергетиков»?» – попросил я. «Хорошо!» – ответила она. И... пела полчаса, аккомпанируя себе сама, хотя уже давно почти ничего не видит.
Мне очень повезло вот на таких людей со стержнем – из того самого, уходящего Великого поколения!
Помню встречу с писателем-фронтовиком Евгением Носовым («Красное вино Победы»). Он первый сказал мне много лет назад, что история самой страшной для нашей страны войны – это не только бесконечная череда подвигов солдат и офицеров Красной Армии, но и преступления, которые совершали некоторые из них на территории других государств: убийства мирных жителей, насилие, мародерство. Полагаю, что солдату было непросто в этом признаваться, но тот, кто не боится сказать правду, для меня – солдат вдвойне, совершивший не только ратный, но и моральный подвиг. Тогда эти его правдивые слова не вошли в фильм: большой телевизионный начальник сказал мне, что «не время еще». Представляю, что сказал бы тот начальник сегодня, в эпоху фактического любых запрета фильмов и спектаклей, которые «не ложатся в канву». К сожалению, нельзя спросить у самого Евгения Ивановича Носова, как он относится к такому явлению, как запрет. Но я уверен почему-то, что солдат никогда не поддержал бы даже саму идею запрещать что-то в искусстве, литературе.
Помню другого фронтовика – по фамилии Колотыгин. Мы познакомились в купе поезда Саранск-Москва. Он был почти слепой, но каким-то чудом один дошел до вагона. Из Москвы собирался поехать к другу в Житомир. Они остались в живых вдвоем из всего танкового батальона. Мы проговорили с Колотыгиным чуть ли ни всю ночь. И меня до глубины души тронул его рассказ: со своей покойной женой он познакомился на фронте и прожил с ней вместе 60 лет. Это была единственная женщина в его жизни.
Помню беседы с Андреем Эшпаем, композитором-классиком, штурмовавшим Берлин в составе взвода полковой разведки. Когда другие рассказывали о своих подвигах, Андрей Яковлевич говорил: «Мы – не герои. Герои – в земле». Скоро, в мае, у Эшпая юбилей. Ему тоже исполнится 90. Может быть, знаменитому композитору вручат орден в связи с такой датой. Тем более, что Героем Советского Союза в 45-м он не стал, хотя представить его к этому званию хотели. А может быть, ордена никакого не будет. Вот, например, ни в одном издании не сообщили о награждении народной артистки Людмилы Лядовой в связи с 90-летним юбилеем.
Да им, по большому счету, ведь уже не нужны награды. Высшая награда для них – сама жизнь, которую они прожили честно. Конечно, глупо идеализировать то поколение. В нем были и те, кто строчил доносы на родных, друзей и соседей, кто расстреливал ни в чем неповинных, кто шел к карьере и славе по головам. Но речь не о них, а о тех, кто прошел огонь, воду, медные трубы и остался Человеком. А если точнее, то Человеком стал.
В конце 40-х годов прошлого века сын бывшего врангелевского премьер-министра Игорь Кривошеин вернулся в Советский Союз из эмиграции. У него спросили:
– Что в нынешней России осталось от той, из которой вы уезжали тридцать лет назад?
– Ничего, кроме снега, – ответил бывший офицер русской армии и член французского антифашистского сопротивления. Речь в том коротком диалоге, конечно, шла о людях прежде всего. И сравнение было не в пользу молодых.
Вот и мне, ребенку и свидетелю своего времени, кажется, что я отвечу так же через несколько лет. Ничего, кроме снега, не останется в России от людей, которых я считаю Великим поколением.
Как же повезло мне – знать этих людей.
