Поверженный монумент
В студенческие годы, желая прикоснуться к исконной России и постичь ее, я поехал по Вологодчине. Трудно сказать, что произвело на меня большее впечатление — заброшенный Кирилло-Белозерский монастырь, встреча в «доме колхозника» (этакой гостинице-ночлежке) с отбывшими срок и выпущенными на свободу урками, которые меня чуть не убили, или валявшаяся на берегу реки Шексны показавшаяся мне очень длинной статуя. Поваленный памятник отцу народов сделался местом паломничества череповецких пьяниц. На Сталина присаживались, как на скамейку, сидя на нем, чокались чекушками, о его нос разбивали принесенные на закуску крутые яйца. Особый шик — вмазать скорлупой по носу вождя… Раньше он жестко распоряжался людскими судьбами, зато теперь любой прохожий мог щелкнуть по носу недавнего кровопийцу.
Кого увековечивают?
Речь — не только об увековеченных и высокомерно взирающих со своих постаментов на мелкую суету творящейся вокруг жизни металлических и каменных изваяниях, но и о нас — тех, кто высказывал, принимал и принимает решения о воздании почестей и вознесении на пьедесталы.
Вот мысль, которая неизменно возникает, когда иду по Арбату: возможно ли было бы появление памятника Булату Окуджаве сегодня? Или за три года до того, как он возник рядом с «Диетой», теперь «Му-Му»? Нет, он мог взойти на постамент лишь в тот краткий миг («Глоток свободы» назывался один из исторических романов Окуджавы), который подарил России вольный период — вздох, — получивший неуклюжее название «перестройка». Или монумент Эдуарду Стрельцову — гению футбола, выросший на территории стадиона «Торпедо»? Зэку с подпорченной биографией разве по ранжиру было иметь бессмертную копию? Спортсмен запечатлен (отлит) в момент порыва к воротам соперника, с буквой «Т» на обтягивающей грудь майке. Своему клубу он оставался верен всегда, за что и получил тюремный срок, отказываясь перейти в бериевское «Динамо» или опекаемый Василием Сталиным армейский коллектив. Невольно задаешься вопросом: кому, почему и в связи с чем ставят памятники? Разве мало в нашем футболе замечательных игроков? Нетто, Воронин, Численко, Хомич… Выбирая кого-то — воздаем дань личности или подразумеваем еще и исторический фон судьбы? Ее трагизм, который нельзя, непозволительно забыть?
Но закавыка: вырос «вечный» Стрельцов не на центральной площади, а на периферии, в специальном спортивном отсеке, так же как и памятники Яшину и Старостину в Лужниках. Не на Неглинной или Кузнецком Мосту, а по профильному, так сказать, принципу и привязанно к местности. Памятник Константину Бескову (прекрасный памятник!) и вовсе украшает площадочку (правда, центральную) Ваганьковского кладбища.
Кого и по каким параметрам выделяем и делегируем, внедряем на центральные улицы и перекрестки? К числу периферийных, локальных монументов отнесу и галерею памятников великим врачам на Большой Пироговской. Но опять-таки логично: расположились рядом с медицинскими вузами и больницами.
Интересно, если бы статуи были живыми и могли испытывать человеческие чувства — возникали бы между ними соперничество, зависть, вражда? Конфликты? Допускаю (вспоминая «Медного всадника» или «Путешествие Нильса с дикими гусями», или «Мой дедушка — памятник» Василия Аксенова), что памятники — вовсе не бездушны и не только по ночам, но и в дневное время обмениваются флюидами, месседжами, перемигиваниями. Ведут споры, ревнуют, выясняют отношения, дружат, враждуют, сводят счеты.
Случайно ли, скажем, Шолом Алейхем и не скрывавший своего антисемитизма Александр Блок стоят, повернувшись друг к другу спинами? А рядом с «диссидентом» Иосифом Бродским скоро появится просоветский Сергей Михалков? Случайно ли Страстной бульвар замкнули с обеих сторон два выдающихся и очень разных поэта (одинаково служивших Свободе) — Владимир Высоцкий и Александр Твардовский? Долгое время Высоцкий пребывал здесь в одиночестве и словно подыскивал достойного компаньона, с которым можно пригубить рюмку и потолковать. Свершилось — хотя по старшинству (и приближенности к зданию, где располагается редакция журнала «Новый мир») Твардовский должен был бы заступить на пьедестал раньше более юного коллеги. Да, памятник автору «Василия Теркина» воздвигнут с явным несправедливым опозданием, но Высоцкий, как и Окуджава, вряд ли удостоился бы монументального признания сегодня. Есть только миг между прошлым и будущим, когда получаешь шанс на многопудье бронзы и мраморную слизь — и Владимир Маяковский, не сочини он трюк о «докладах товарища Сталина», тоже не успел бы забронзоветь, вскочив в поезд отъезжающей социалистической конъюнктуры, вагоновожатые которого не очень-то щедро награждали памятниками своих певцов.
Поразительно, сколь антитезны и «говорящи» сведенные историей вместе и поставленные рядом несочетаемости: Фридрих Энгельс (где, в какой стране найдется столь впечатляющий пример уважения зарубежного мыслителя?) — поблизости от станции метро, носящей имя выдающегося революционера-анархиста, и — в пятидесяти шагах от осеняемого храмом Христа Спасителя и подпираемого галереей Ильи Глазунова — русского монарха в полный рост... Пресненские рабочие на баррикадах и восторжествовавший, взявший свое постфактум душитель и вешатель революционеров (сам павший от их руки) Столыпин, символично утвердившийся возле российского (однако неподалеку от американского посольства) Белого дома. В скверике на Большой Грузинской — миниатюрный Руставели, а в двух шагах от него, возле мастерской Церетели, — крупномасштабный, сильно увеличенный в размерах Чарли Чаплин…
Существенно в этих противостояниях или замкнутой уединенности буквально все — и то, что памятник Мандельштаму не отыскать, он притулился на задворках Москворечья (впрочем, по количеству поставленных ему по всей России монументов Осип Эмильевич, кажется, лидирует, и в других городах занимает более почетные места, я же веду речь о взаимоотношениях памятников именно в столице), и то, что Михаил Шолохов, выгребающий в лодке на Гоголевском бульваре, сочетает в своем консенсусном облике еще и напоминание о стихотворении Бориса Слуцкого про лошадиный табун, тонущий в океане, и то, что Сергей Есенин умостился аккурат между театром Пушкина (и неподалеку от памятника Пушкину) и зданием МХАТа имени Горького, а не Чехова. (Кстати, куда подевался сам Горький, стоявший близ Белорусского вокзала? Куда исчез Павлик Морозов из скверика, названного в его честь?) Изваяние Шолохова (еще в советские времена) собирались ставить на Зубовской площади, тогда он оказался бы в фарватере нынешней Счетной палаты, т.е. автор «Тихого Дона» указывал бы и торил путь теперешнему главному книголюбу страны Сергею Степашину.
Достоевский долгое время (после неблагоприятного ленинского отзыва о нем) вовсе не имел памятника (и даже барельефа на фасаде библиотеки Ленина), теперь обрел полномасштабную стать именно рядом с этим книгохранилищем. Практически все крупные поэты увековечены монументально — Бунин, Лермонтов, Цветаева... Несправедливость: нет памятника Некрасову. Причина, быть может, в том, что в исследовании одного крупного литературоведа значится: Некрасов клеймил богатеев, которые вколачивают в полозья своих саней-карет гвозди остриями вверх, — дабы на запятках не каталась детвора, но сам ездил именно в таком оснащенном гвоздями экипаже? Впрочем, поэтического таланта это не умаляет. Мало ли кто и чем грешил и какими недостатками был наделен, начиная с Пушкина и кончая Достоевским.
Я бы поставил памятник Алексею Константиновичу Толстому, но это моя личная прихоть, с детства полюбил «Князя Серебряного» и монологи Иоанна Дамаскина... Да и вообще — несть числа поэтам, которых не мешало бы отметить: Фет, Баратынский, Северянин, Бальмонт, Самойлов, Исаковский…
Кто главнее?
Есть монументы собирательного значения: «Рабочий и колхозница», «Булыжник — оружие пролетариата»… Но по большей части украшают, облагораживают и возвеличивают наш быт скульптуры, посвященные отдельным ярким индивидуальностям. Среди них не так много героев труда, ученых (лишь Тимирязев), военачальников кот наплакал, космонавты (опять-таки по профессиональной принадлежности) кучкуются на отшибе возле ВВЦ, под прикрытием взмывающей ввысь ракеты и возглавляемые Эдуардом Циолковским… Складывается ощущение: их изгойство объясняется не слишком впечатляющими успехами нашей космической отрасли, иначе рассредоточились бы по всей столице. Но Гагарин — бесспорный фаворит — удерживает место на Ленинском проспекте. Куда чаще воздаем должное людям, что называется, мятущегося духа, представителям искусства. Почему так — об этом каждый волен делать выводы сам. Но и о вкладе, который каждая из профессий привносит в вечность, мы тоже можем судить по наличию и количеству монументов.
Особый вопрос о «двойниках» и ссыльных, опальных, свергнутых и сосланных кумирах. Гоголь — стоящий на бульваре и Гоголь — сидящий во дворике дома, где он умер… Первый из названных (но второй по времени создания) — с советской выправкой («нам нужны Гоголи и Щедрины»), второй (но по времени создания первый) — болезненный, измученный, такой, каким, вероятно, и был, каким и должен быть подлинный страдающий за свою глупую родину литератор, Лев Толстой, утвердившийся на Девичьем поле в кресле, и Лев Толстой — отправленный с того места, где ныне сидит его восприемник, — во дворик музея… Складывается ощущение: эти изгнанные, уйдя, так и не уступили своих позиций, не утратили значения.
Главный оазис политических отверженных (или — резервация?), конечно, в так называемом «Музеоне», что напротив Парка Горького. Сюда свезены Свердлов, Брежнев, Дзержинский, Калинин. И Сталин — опять-таки с отколотым носом, но не череповецкий, другой. Не готовят ли эти обиженные вожди заговор? Не попытаются ли вскарабкаться на свои прежние высоты? Конечно, они оскорблены. И унижены. И, возможно, затевают переворот, который поможет вернуть отобранное у них командное положение. Так и вижу: под покровом ночи, когда гуляющих в «Музеоне» нет, коварные чучела ведут беседы.
СТАЛИН. Почему Володька Ульянов, гад такой, уцелел на Октябрьской площади?
СВЕРДЛОВ. Я бы этого Столыпина…
ДЗЕРЖИНСКИЙ. Попадись он мне, уж я бы повязал ему «столыпинский галстук».
БРЕЖНЕВ. Давайте жить в мире, бороться за мир. Все же мое положение лучше, чем у Никитки. Я — в «Музеоне». А он — лишь на собственной могиле. Я — еще и у Кремлевской стены.
КАЛИНИН. А я так хорошо сидел в начале Калининского проспекта!
СВЕРДЛОВ. Сволочь Ленин! Устроился в Мавзолее.
СТАЛИН. Выкинуть его оттуда, чтоб по-демократически. Чтоб во всем — равенство.
…Стихотворец Эварист Парни написал поэму в десяти песнях «Война богов». Кто напишет памфлет «Война памятников»?
