1.
— Ты признался, что по-другому теперь все ощущаешь. Возраст? Семья? Жизненная мудрость?
— Да мне до сих пор двадцать лет, о чем говорить-то!
— Ну, как же — женился…
— Второй раз женился. «Повзрослел» я не только поэтому. Со здоровьем проблемы начались. В 2003 году все думали, я вообще не выживу. Большинство народу тогда от нас и схлынуло. А теперь все восстановилось, «точка» у группы появилась (чего вообще на всю историю «КиШ» никогда не было). Дружнее стали, как-то сплоченнее. Костяк остался прежним, но пришло много молодежи. Да, был момент, когда группа вообще ничего не делала. Мы резко замолчали, только на гастроли ездили, а нового ничего не писали. Но теперь у нас подъем, альбом за альбомом выпускаем. Мы же понимаем, что долго молчать нельзя. Забудут.
— Жена Ольга сильно повлияла на твое возрождение?
— В том, что я выжил, есть ее заслуга. Она из другого мира, и сильно мне помогла. Ольга юрист, занимается недвижимостью.
— У тебя много семейных обязанностей?
— Много, и меня это не напрягает. Не люблю, конечно, собирать мебель. Но приходится иногда, хотя я чаще вызываю для этого рабочих. Концертные гонорары возросли — так что могу себе это позволить. Я не готовлю. Пожарю яичницу, когда Ольги нет. Без жены — я не человек! Стирать, развешивать и гладить вообще ненавижу. Хотя когда жил один, в сквотах и гостиницах, приходилось все делать самому.
— Ты же еще и приемный отец. Как с дочкой отношения складываются?
— Очень хорошо складываются. Воспитываю. Чтобы она не слушала Диму Билана и «Фабрику звезд», подсунул ей попсовый рок. Она сразу заинтересовалась, стала дальше «копать». И про Барби с русской сцены забыла. Конечно, «Exploited» ей слушать рановато. Думаю, сама до всего дойдет лет в 14-15.
— Жениться-то не страшно не было?
— Нет, конечно. Я настроен к жизни юмористически. Всегда старался уйти от привычных бытовых правил, стандартов. Но какой-то момент жизнь на колесах мне надоела. Захотелось иметь свой дом. Раньше мотался — особо ни по кому не скучал. Я теперь, если уезжаю хотя бы на неделю, реально тоскую по Питеру. По семье.
— Твое творчество женой и дочкой обсуждается?
— Они любят определенные песни, конечно. Но кто ж будет с семьей свою работу обсуждать? Я же с Ольгой не обсуждаю, как ей квартиры продавать! Иногда, конечно, она выскажет мнение, и я ставлю на учет, если ей что-то особенно понравилось. Но вообще — все решается в группе.
2.
— Поклонники приуныли, когда ты передние зубы вставил. Устал от неудобств «эксплуатации»? Или хулиганский имидж надоел?
— С зубами все могло очень плачевно закончиться. И то, что они были такими — не имидж. Я свою юность провел на улице, долго жил в сквотах скинхедов и панков, зубы потерял в драках. Нашим «домом» был клуб «Там-Там», а вокруг него сквоты. И каждый день — стычки с гопниками и бандитами. Не знаю, есть ли сейчас такие смелые неформалы. Я, честно говоря, не заморачивался с челюстью что-то делать, и довел их до такого состояния, что зубов просто… нет. Было по фиг, а «стукнуло» 30 лет, и немного изменилась позиция.
— Стоматологов боялся?
— Конечно, боялся. Но не в этом дело. Еще и постоянно ходить было к ним надо, а мне времени жалко. Зубы я лечил под общим наркозом. Даже когда пломба несложная. Потому что сам хорошо знаю строение челюсти, много книг медицинских прочитал. Да мне дай сейчас зуб — я сам его вылечу! Вот сижу в кресле у врача и четко представляю, что они делают. От этого еще нервознее. Как по стеклу пенопластом!
— Ты считаешь себя неформалом, рокером. А может настать день, когда захочешь слиться с толпой? Ну, стать обычным обывателем.
— Никогда. Я не говорю, что всю жизнь буду заниматься только музыкой. Но творчество — это и рисовать, и писать притчи, и сниматься в кино. Кино меня особенно привлекает. И предложений вроде много, но постоянно какие-то дурацкие роли! Последний раз специально пробы запорол. В фильм меня пригласил младший брат Павла Лунгина. «Фанатка» называется. Я пробовался на главную роль рокера. Пришел и вижу — заказная тема, люди не понимают, что такое рок настоящий. Но я до последнего момента надеялся, что понравлюсь им, а потом сценарий под себя изменю. А потом мне нечаянно на глаза бумажка попалась, что «Фанатка» Эрнстом утверждена, и сценарий писала какая-то семидесятилетняя бабушка. Что она о русском роке знает? Мне стало плохо, а меня уже выбрали. И вот — последний кастинг перед продюсером. Просят: спой о любви. А мы не поем песен о любви, принципиально, понимаешь?! Я спел «Замок», там песня довольно жесткая, с небольшой лирикой. Они: «А теперь скажи в кадр фразу: я тебя люблю». Тут я совсем взбесился. Там такая бытовуха тупая! Герой влюбился в одноклассницу, уехал в Москву, а шоу-бизнес, а потом вернулся через несколько лет и говорит: «Все это меня достало, хочу быть с тобой!».
— И что здесь тупого?
— Да настоящий рокер так никогда не скажет. Для меня это — какой-то урод и карьерист! И вообще, к нам в гримерку не носят поросят с цветочками. Там много было таких «ляпов». Я не выдержал и спел под гитару самую нашу страшную песню «Инструмент». Смотрю, у продюсера лицо вытягивается. И тупой нервный смех за кадром. Понятно, что после такой выходки в проект меня не взяли. По-моему, на роль утвердили Диму Хоронько. А мне даже немного жалко, потому что сам процесс перевоплощения перед камерой мне очень понравился. Тут ходил еще на другой просмотр — играть профессора Ландау. Рассказали, как он жил, тема интересная.
— Ты говорил, что анархист, а не подонок. Это действительно так?
— Я очень верю в теорию Кропоткина. Читаю Бакунина. Только у нас анархию неправильно многие понимают. Анархия — это возможность быть свободным и уважать чужую свободу. То есть ты автоматически никому ничего не можешь навязывать. А многие думают, что анархия — делай, что хочешь. Это уже беспредел, его гасить надо. Поэтому я пока за тоталитарное государство. И вообще, то, что панки циничные, стереотип. Они, как хиппи, с идеалами, ведь в девяностых годах все неформалы вместе были. А я до сих пор отношу себя к неформалам. И смотрю все фильмы, от начала истории рок-н-ролла… «Беспечный ездок» знаю наизусть. Там как раз хорошо сквоты байкеров показаны. Группа «Дорз» — для меня классика. Я изучил всю музыку с пятидесятых годов. А сегодняшняя молодежь говорит, что панки — это «Бон Джови». И кроме Мерлина Менсона никого не знает. Я в шоке от такой безграмотности. То ли дело Костя Кинчев. С ним поговорить приятно, музыку знает от «А» до «Я». Одна девушка как-то у меня на концерте спросила: а кто вы, рокер или попса? Я даже не знал, что ей ответить. И как объяснить азы музыкальной грамотности.
3.
— У тебя было восемь клинических смертей. Видел свет в конце тоннеля?
— Что за бред! Вот люди фантазируют! Я прекрасно себе представляю, что происходит в пограничном состоянии. Ты сам создаешь себе там картину, и она очень сумбурная. Это как сон днем, когда вроде дремлешь, а вроде все и наяву. Я раньше любил придти из училище, завалиться на диван и… Хр-хр… В форточку улетал, и ходил, видя себя со стороны. Даже кровь в жилах останавливалась. Ноги и руки немели. Но я четко понимал тогда, что сплю, и мог проснуться в любой момент, а когда клиническая смерть — не проснешься, не вырвешься.
— Смерть была от чего?
— Передозировка. Слава Богу, череп мне никто в жизни не проломил.
— Лечился от наркотиков в клинике?
— Нет, конечно. В клинике тебе могут снять лишь синдром острой ломки. Голод. И ты выходишь оттуда, а дальше — сам. Есть единственный способ завязать: «подшивка». Но на это мало кто идет. Можно себя так проверить. Если ты согласился «подшиться» — значит, у тебя в мозгах есть, что ты не хочешь больше героина. Я «подшился».
— Неужели нет других способов?
— А психолог не всем помогает. Есть группы Анонимных наркоманов, «Двенадцать шагов» называется. Я туда ходил — это смешно. Верующим им проще, они за Бога цепляются, и держаться. А я материалист, и четко знаю, что со мной будет после смерти. Я выкарабкался на страхе. Потому что, если бы сорвался тогда, — это все, смерть. Представил себе, как лежу под землей. Тема покруче психолога будет! Я бы много мог объяснить тем, кто хочет наркотики бросить. И про то, как это страшно. Я сейчас не употребляю. Ольга сыграла в моем исцелении большую роль. Потому что с первой женой мы вместе «сидели». А когда оба — это труба. В Ольгу я смотрел, как в зеркало, и хватался за нее как за спасение. Когда ты завязываешь, важно, чтобы с тобой был рядом человек — страшный противник наркотиков.
— Как она тебя «держала»?
— В зрачки смотрела ежедневно. Наркоману никогда верить нельзя! Мне очень повезло. Потому что когда я бросал, со мной рядом был Человек. А Рикошет (друг наш) ушел, потому что рядом с ним никого не оказалось. Я до сих пор боюсь, что не выдержу. Когда чувствую, что накатило, сразу в студию бегу. И ударно занимаюсь музыкой, а потом с семьей вечером гуляю. Мне это помогает. А когда у человека никого и ничего — он не выдерживает. Для меня алкоголь тоже проблемой был. Особенно пиво. Оно — просто убивает. Приезжаю после концерта, уставший с похмелья после поезда. Думаю: пивом все быстренько сниму, и спать. Какое там! Утром просыпаюсь, думал, выпил две бутылочки. А там — целый ящик пустой стоит. Пиво почти как наркотик. И фигово, что пьешь поды много, пухнешь.
— Пить ты сейчас бросил, а легкая пухлость осталась. Как борешься?
— Я в бассейн хожу. И дома специальными упражнениями занимаюсь. Сейчас со спиной проблемы, я ее как раз штангой сорвал. Так что — спорт и бассейн, пить некогда. А вот на гастролях… сложнее. Автобусы, самолеты, поезда. Тем более, нам опьянение в свое время помогло нам на сцене и стало как допинг. Мы-то можем в любом состоянии выступать, гитар не роняем и слов не забываем. Только кураж сильнее.
4.
— Ты как-то признался, что в глубине души романтик.
— Конечно, по отношению к Ольге, да. Хотя я не любитель цветов и всего такого… Уж если покупать ей что-то, конкретно! Спрошу, что хочет, и дарю.
— День свадьбы тебе романтикой запомнился?
— А свадьбу мы делали не для себя, а для друзей. Да и какая тут романтика? Мы ж с Ольгой жили до этого вместе. Свадьба — просто традиция. Поугорали с ребятами, на теплоходе покатались. И все были трезвые. Мне отчетливо, во всех деталях запомнился день нашего с Ольгой знакомства. Это было кайфово! Поворотный момент жизни. Мы по городу мотались. Смеялись много.
— А первым кто подошел?
— Она, конечно. Перед концертом «Короля и шута» в клубе «Старый дом» сели поесть-отдохнуть, а у нее дела в ресторане клуба были. Она хотела автограф для брата попросить. И как-то так заболтались. В общем, у нас все просто вышло. Романтика для меня — другое. Я ее в политике люблю. Анархия, идеалы… То, се... Но романтика — это что-то ветреное, а в жизни пусть все будет по-настоящему. Любую сентиментальную тему я по жизни обсмею.
— Может, потому что ты просто ранимый человек?
— Да, я впечатлительный. Но уже не боюсь это показать. Мюнхгаузен ведь прав: все на свете глупости делаются с серьезными лицами!
