Горела в прямом смысле. На груди Водяновой красуется большая брошь. Что-то вроде ордена — восьмиконечная звезда с выведенной буквой «Н» посередине. «Это сделала моя подруга — Ульяна Сергиенко. Мне нравится, хотя это, наверное, высокомерно с моей стороны», — улыбается Наталья. Звезда не просто украшение — кажется, она прикрывает сердце (обнаженное), которое модель называет своим «прямым контактом с Всевышним». Наверное, я должен упасть в обморок от волнения или хотя бы споткнуться о развязавшийся шнурок, но ее приветственная улыбка, как и ее влажные глаза во время воспоминаний о детстве, как и вдохновленный рассказ о Париже, не оставляют мне никаких шансов. Передо мной не супермодель, а минимум старая подруга. Максимум — старшая сестра (хотя из всех своих социальных ролей главной она называет роль матери). И я горжусь ей так, как можно гордиться только очень родным человеком.
— Наталья, вы как-то сказали, что давно хотели сняться в кино и что предпочли бы начать с какой-нибудь сказки. В каком-то смысле «Влюбленные» — это и есть сказка. Только для взрослых: безумная любовь, Швейцария, Италия, роскошные отели, громкие балы и оборвавшая всю эту негу Вторая мировая война. А вы как для себя объясняете выбор именно такого проекта для старта актерской карьеры?
— Я не актриса, у меня нет специального образования, тренировки в этой области. Но у меня было убеждение, что когда появится правильный сценарий и правильная роль, я сама это почувствую. Почувствую, что не только могу, но и хочу это сыграть. И для меня Ариана и стала таким зовом. Ее жертвенность, которая в принципе присуща русским женщинам. Жертвенность, наверное, слишком громкое слово… Но мне знакомо это чувство, когда ты полностью отдаешь себя любви. Когда ты в принципе не ждешь ничего взамен. Такая любовь, когда ты что-то даешь другому человеку, а обратно тебе возвращается или меньше, или совсем не то. Для меня это чувство родом из детства. Том, в котором мы жили с моей сестренкой Оксаной и мамой, чья судьба очень повлияла и на мою жизнь. То, как она растила нас одна, как было тяжело. Я никогда не спрашивала, как и любой ребенок, — в принципе не задавалась вопросом: почему? Почему другие живут так, а я — иначе?
— А ваши знакомые на тот момент жили сильно по-другому? Все-таки вокруг был один и тот же Советский Союз.
— Я 1982 года рождения, когда в 1991-м Союз распался, мне было девять лет, и по-своему я была еще ребенком, хотя все равно очень хорошо помню это время. Я помню, как отменили школьную форму, — очень ярко. Это и открыло мне глаза на то, что я из очень бедной семьи.
— То есть, когда все выглядели одинаково, можно было спрятаться от бедности?
— Я не пряталась от бедности — просто о ней не знала. Мы жили с мамой и тогда еще ее мужем у бабушки. У нее была четырехкомнатная квартира. То есть довольно приличная. У мамы была своя комната. У меня была своя комната! Еще одна бабушкина и зал. В 1989-м, в разгар перестройки, родилась моя сестренка. И родилась инвалидом. Сегодня-то мы знаем, что у нее глубокий аутизм, но у нас аутизм не принимали как заболевание долгие годы, поэтому при рождении ей диагностировали ДЦП. Доктора сказали: оставляйте ее, зачем вам такой ребенок? Моя мама отказалась это сделать, и от нее ушел муж. Не мой папа, а уже второй.
Это все произошло одновременно, и моя бабуничка предложила разменять квартиру. Я их с дедушкой понимаю, они прожили всю жизнь, работая на заводе, зарабатывая себе покой. И вдруг — ребенок-инвалид. Зачем им это нужно?
Так мы с мамой и сестренкой остались одни. В пустой квартире, в однокомнатной хрущевке. Там стояли только стол и диван. Как это сказать… два атрибута мебели (улыбается). Ну вот. Остальное — уже история.
— Когда «Фейсбук» набрал миллиард пользователей, вы опубликовали на своей странице что-то вроде поздравительной открытки его основателю Марку Цукербергу, подписавшись «от модели — ролевой модели». Но, как по мне, вы куда больше подходите под это определение. Особенно после вашей поездки в Крымск, работы там вместе с волонтерами, открытия детской игровой комнаты. Как вы вообще приняли это решение — поехать на место трагедии?
— Крымск? Об этом лучше рассказывает Тимон. (Невысокий мужчина с бородой, в свитере с накладками на локтях, который знаками показывает из-за соседнего столика, что у меня осталось пять минут на интервью. — Н.К.) Мы с ним работаем как раз по «Фейсбуку» и прочим new media. Я же вообще в компьютерах не разбираюсь. Тимон кругом путешествует со мной, он мне и рассказал про Крымск. Про катастрофу, жертвы, про обилие неоднозначной информации в Интернете. Это была суббота, на следующий день после наводнения. В воскресенье мы прилетели в Москву, я что-то еще почитала сама и решила: надо ехать. Он на меня так посмотрел: куда? Я отвечаю: как куда — в Крымск. Он говорит: ну давайте поедем. Думал, забуду об этом на следующий день или хотя бы передумаю. Я же уже позвонила нескольким друзьям-журналистам, просто проверить кое-какую информацию, заодно и им сказала, что собираюсь в Крымск. Они удивлялись: «Да? А зачем?» Ну как зачем — посмотреть, что там произошло, узнать — может быть, я что-то смогу сделать.
— Ваш отчет о поездке, который вы вели в «Фейсбуке», на тот момент мог соперничать с оперативностью и достоверностью со многими СМИ.
— Примерно для этих целей я и создала страничку в «Фейсбуке» на свой день рождения. Я занимаюсь, как мне кажется, большим делом — по крайней мере у меня большие амбиции с благотворительностью в России. Я ни в коем случае никому не противостою. Наоборот, хочу находить как можно больше союзников, чтобы просто улучшилась ситуация в стране. Потому что я абсолютно нейтральный человек. И аполитичный. «Фейсбук» мне нужен для того, чтобы получать отзывы от людей, наладить с ними прямой контакт. У меня такой график, что по-другому это сделать просто не получится. Я, конечно, встречаюсь с людьми на открытии детских игровых площадок в разных городах России, но это общение — очень веселое, положительное, а есть же еще и обратная сторона.
— То есть люди пишут вам сообщения, а вы их читаете?
— Да-да. Я сама читаю все. Не всегда могу ответить, но я реагирую — и на критику в том числе. Особенно на конструктивную.
— Несмотря на критику, а порой и просто хамские выпады в вашу сторону, у вас сложился невероятно положительный образ. Кажется, к вам просто не прилипает ничего плохого. Что довольно поразительно, учитывая имидж вашей профессии в целом.
— У меня есть принципы, которым я никогда и ни при каких обстоятельствах не изменяю. Я честна перед собой и перед Богом. Это единственный судья мне. А самый жестокий — это я сама. Не то чтобы я святая и никого не сужу — я тоже могу о ком-то подумать плохо. И все равно стараюсь этого не делать вслух.
Мне, конечно, бывает и обидно, и неприятно — я же человек и все чувствую. И мне иногда жаль, что я не могу объяснить кому-то что-то о себе, свой взгляд на мир. Но я понимаю, что не могу нравиться всем. Просто не все меня знают или знают только по моей определенной работе.
— Знаете, как говорят — ей просто повезло оказаться в нужное время в нужном месте. Это же кажется так просто: приехать в Париж и стать топ-моделью.
— Это просто еще один пример того хорошего и плохого, что есть в нашей профессии. Работа — особенно та работа, которая оплачивает мои счета, — это способ, но ни в коем случае не причина для жизни. Но ее значение нельзя преуменьшать. Это большая и очень серьезная машина. Индустрия, в которой я работаю, я сама, мой имидж, то, что я известный человек, — ничего из этого я никак не стесняюсь. И не соглашаюсь, когда говорят, что я больше не модель, а занимаюсь теперь благотворительностью. Наоборот: у меня есть возможность заниматься благотворительностью, потому что у меня есть работа. Которая к тому же позволяет поддерживать контакт с людьми, которые могут повлиять на исход каких-то событий, ситуаций.
— Еще одна сторона публичности — пристальное внимание к вашей личной жизни, в которой в последнее время тоже было много новостей. Как вы реагируете на это?
— Как на информацию. Во всех вопросах, комментариях, даже критике в мой адрес обязательно есть урок.
— И какой? Что вы все еще на слуху, что за вами по-прежнему пристально наблюдают?
— Нет, все несколько глубже. Это информация к размышлению — как я могу улучшить не то что себя, а то, что я делаю. Свои поступки. Это интересно.
— А что тогда насчет вашей роли в фильме «Влюбленные»? Что вы для себя вынесли из этого урока?
— Я стала храбрее.
— А там есть смелые сцены…
— Там есть очень смелые сцены! В которых нужен голос, нужна сила. Ее нужно было сыграть. Раньше я жила с ощущением, что не могу в жизни о каких-то вещах говорить громко. Не знаю, как это объяснить… Эта роль научила меня лучше владеть своим голосом. Не бояться сказать, не бояться что-то сделать — какое-то движение, какой-то шаг.
— К слову, о голосе — это ведь вы настояли на том, чтобы самостоятельно озвучить свою героиню для российской версии фильма?
— Я думала, что это естественно. Мне было бы очень стыдно перед нашими кинозрителями, если бы вдруг меня — русскую теперь уже актрису — озвучивал кто-то другой.
— Вы сейчас переехали в Париж. Среди вашего круга общения там много русских?
— Есть близкие русские друзья, но немного. У меня в принципе немного таких, живущих за границей. Здесь-то есть друзья хорошие. Но Париж всегда мне был по душе.
— Это как-то с модой связано?
— Совсем нет. Там дышится хорошо — вокруг простор, где можно гулять. Париж — очень красивый город. Я буквально влюбилась в него. Это же был первый город, в который я попала из Нижнего Новгорода. Я впала от него в такое состояние и была — как это сказать? Одурманена. И в этом состоянии нахожусь до сих пор.
