О том, что Федор Головин жил в Большом Путинковском переулке, в «Московской энциклопедии» сведений нет. Ими со мной поделился Дмитрий Бондаренко, собравший уникальную коллекцию адресов и имен известных москвичей XIX—XX века.
Об этом земском деятеле в 1907 году узнала вся Россия. Фамилия дворян Головиных вписана в историю Российского государства. Вела она начало, согласно легенде, от Стефана, родственника то ли византийских императоров, то ли крымских князей, принявшего постриг под именем Симона. Оно дало название Симонову монастырю. Потомок Стефана, крестник Ивана III, получил у великого князя прозвище Голова, ставшее фамилией Головиных. Они служили казначеями, воеводами, дипломатами, обитали в палатах в Кремле, их хоронили в Успенском соборе Симонова монастыря. С Петром Первым ходил в походы, управлял Посольским и другими приказами Федор Головин, адмирал и генерал-фельдмаршал, чье имя связано с Нерчинским договором с Китаем и изданным в Амстердаме сочинением «Глобус небесный». После основания Санкт-Петербурга жили Головины в столице, но представителей их рода по-прежнему хоронили в Успенском соборе монастыря.
Федор Головин, очевидно, знал историю своего рода. Но подобно предкам на царской службе себя никак не проявил. Из его «Записок», появившихся в 1926 году в «Красном Архиве», известно, что в семье называли его «лицом без речей» за застенчивость, боязливость, страх говорить. Став предводителем дворянства родного Дмитровского уезда, гласным земских собраний, Головин решил избавиться от природного недостатка. Уроков ораторского искусства ни у кого не брал. Умение публично выступать и вести собрания постиг по книге князя Трубецкого «Справочная книга уездного предводителя дворянства», на обложке скрывшегося за инициалами Н. Е. Т.
Глава Московской губернской управы оказался среди влиятельных деятелей, решивших основать Конституционно-демократическую партию, с более понятным для избирателей вторым названием — Партия народной свободы. Первый учредительный ее съезд состоялся в Москве в октябре 1905 года, когда Николай II обнародовал Манифест о даровании народу прав и свобод. Этим правом воспользовались адвокаты, литераторы, профессора, инженеры, врачи, учителя гимназий, чиновники, либеральные дворяне, создав партию, чьи лозунги пришлись по душе многим в империи. В ней временами насчитывалось до 100 тысяч членов. Кадеты, как сокращенно называли себя члены партии, стремились провести всеобщие выборы в Учредительное собрание, возлагая на него все свои надежды.
То была партия великолепно образованных интеллектуалов, пытавшихся договориться с царской властью, избежать насилия и крови. Советские историки называли ее «партией контрреволюционной либерально-монархической буржуазии». Ленин и большевики в лице ее лидеров видели врагов.
В Первой Государственной думе, избранной после поражения Декабрьского вооруженного восстания 1905 года и похорон тысячи убитых в Москве, фракция кадетов оказалась самой многочисленной. Но ни один кадет не вошел в состав царского правительства. Спустя 72 дня после торжественного открытия Думы перед народными избранниками закрылись двери Таврического дворца, на которых они прочли повеление царя о роспуске Думы.
Во Второй Государственной думе Федор Головин стал, как теперь говорят, спикером. Сбылась давняя мечта выпускника юридического факультета Московского университета, считавшего себя способным председательствовать в любом собрании, «хотя бы в Государственном совете». Как вспоминал Головин, ведя заседания, он ощущал глубокую ненависть к своей партии: с одной стороны видел сидевших в зале молодых депутатов, упивавшихся непогрешимостью своих революционных идей, а с другой стороны — злобные лица крупных землевладельцев, ярых монархистов, мечтавших стать губернаторами и министрами. Кадеты призывали царя отменить смертную казнь, провести амнистию политических заключенных, лишить Государственный совет роли верхней палаты, сформировать правительство, ответственное перед депутатами.
Головин трижды по праву председателя Думы ходил к императору со «всеподданнейшим докладом». Первая аудиенция закончилась пожеланием успешной работы. Принимая Головина второй раз, Николай II сказал, что Дума «представляет опасность для государственного порядка и спокойствия как трибуна для пропаганды революционных идей». Это не было преувеличением. В царском дворце заседали 55 социал-демократов, меньшевики и большевики, и последние, получая из заграницы инструкции, озвучивали мысли Ленина. Они сводились к вооруженному восстанию и диктатуре пролетариата. Когда Головин руководил Думой, Ленин постоянно метал в него стрелы, обвиняя в «буржуазном предательстве», «помещичьей политике», «верноподданейшем поведении», называл «вождем земской партии», выступавшей «решительно против революции». И так далее 26 раз.
Третья встреча с императором закончилась плачевно, Николай II назвал Думу неработоспособной и заключил, что единственный выход — «ее роспуск и созыв новой». Что произошло через 103 дня после первого заседания.
Федора Головина избрали депутатом Третей Государственной думы, но он, пережив крах иллюзий, добровольно сдал мандат, получив в утешение железнодорожную концессию. В отличие от современного депутата-бизнесмена ему не понадобилось требований фракций и вынужденного лишения полномочий.
После отречения Николая II Ленин провозгласил: «Вся власть Советам!» Временное правительство, где главенствовали кадеты, пришло к власти под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию!», обещая созвать его после всеобщих выборов осенью 1917 года. Не забытый партией Федор Головин, назначенный комиссаром, играл роль министра императорского двора и уделов, занимался делами Академии художеств, казенных театров, Эрмитажем, царскими дворцами, ставшими государственными.
Учредительное собрание открылось вечером 5 января по старому стилю 1918 года. Закрылось первое заседание в 5 часов утра. Оно стало и последним.
(«Когда я узнал о роспуске Думы, мое отношение к Ленину и Троцкому изменилось, — признался мне профессор Померанцев, бывший командир пехотного полка, бравший власть в Москве в октябре 1917 года и раненный в бою в Троицком переулке у Остоженки. В 1922 году его сочли убитым и в память о герое революции назвали переулок именем Померанцева.)
Большевикам понадобилось 13 часов, чтобы разогнать обещанный народу парламент, где они оказались в меньшинстве. (На наших глазах плачевно завершилась история аналога Учредительного собрания — многоголосого Съезда народных депутатов СССР, закончившаяся распрей в Москве и развалом Советского Союза.)
Занять места в Таврическом дворце депутатам партии кадетов не удалось. За подписью Вл. Ульянова-Ленина, Джугашвили-Сталина и наркомов-большевиков вышел «Декрет Совета народных комиссаров об аресте вождей гражданской войны против революции». Кадеты объявлялись «партией врагов народа», ее лидеры подлежали аресту и преданию суду революционных трибуналов.
Согласно декрету, арестовали и поместили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости двух членов ЦК «партии врагов народа». У бывшего министра Временного правительства Андрея Шингарева было два диплома: физико-математического и медицинского факультетов Московского университета. Как автор книги «Вымирающая деревня» он предсказывал «грядущие потрясения», если не дать крестьянам землю. Несколько месяцев возглавлял Министерство земледелия. Он же считался в партии знатоком финансов и ведал ими как министр, резко повысив ради бедных подоходный налог, чем вызвал неприязнь богатых.
Другой арестант, Федор Кокошкин, после юридического факультета Московского университета слушал лекции в университетах Гейдельберга, Страсбурга и Сорбонне. После разгона Первой Государственной думы написал от имени собравшихся в Финляндии бывших депутатов «Выборгское воззвание», убеждая народ не платить налоги и не идти в солдаты. За что попал на три месяца в тюрьму. Во Временном правительстве занимал пост государственного контролера. Кокошкин приехал в Петроград, зная, что ему грозит. «Я не могу не явиться туда, куда меня послали мои избиратели. Это значило бы для меня изменить делу всей моей жизни». Всю жизнь он страдал туберкулезом.
Из-за обострившейся болезни бывших министров перевели в Мариинскую тюремную больницу. В час ночи сюда вошли анархисты-матросы и солдаты караула, днем выпрашивавшие деньги у родственников арестованных. Больных расстреляли в постели, к ужасу сиделок.
В отличие от бывших товарищей, с советской властью Федор Головин не боролся и не эмигрировал. Кроме его «Записок» журнал «Красный Архив» опубликовал в 1930 году воспоминания «Разгон 2-й Государственной думы». В том году в ночь на 21 января, в 6-ю годовщину смерти Ленина, Успенский собор Симонова монастыря, где покоились далекие предки Головина, взорвали. Рухнули колокольня, что была выше Ивана Великого, церкви, башни и стены. Некрополь со всеми памятниками над могилами князей и дворян стерли с лица земли.
Как пишут о Федоре Головине в наши дни, служил бывший кадет «в советских учреждениях до преклонного возраста», заработал некую пенсию. Для «тройки» НКВД, вынесшей ему смертный приговор в 1937 году, преклонный возраст не стал смягчающим обстоятельством. В 70 лет старика расстреляли и погребли на Бутовском полигоне.
Не пощадили других членов ЦК партии кадетов, оставшихся в Москве. Профессор истории Александр Кизеветтер день отречения Николая II считал «величайшей датой», а Октябрьскую революцию — «заговором меньшинства». При советской власти читал лекции в Московском университете, заведовал архивом ВСНХ, несколько раз попадал в тюрьму. И без суда был выслан из РСФСР, став пассажиром «философского парохода». Прожил в эмиграции, постоянно публикуясь в русских журналах и сборниках, десять лет. Издал книгу «Исторические силуэты. Люди и события» в Берлине до прихода Гитлера к власти. Мемуары «На рубеже двух столетий. Воспоминания: 1881—1914» вышли в Праге, переизданы в Москве в 1997 году.
Печальнее сложилась судьба известного в Москве адвоката Михаила Мандельштама, защищавшего в суде Николая Баумана, Григория Гершуни, основателя боевой организации социалистов-революционеров, Ивана Каляева, бросившего бомбу в карету великого князя Сергея Романова. Газеты цитировали его слова, что «правительство само толкает людей на террор», ибо своим деспотизмом и жестокостью разжигает в стране «всеобщее недовольство». Прожив десять лет в эмиграции, Мандельштам вернулся в Москву. Его не забыли. По рекомендации бывшего члена Политбюро и наркома Николая Крестинского, присяжных поверенных Павла Малянтовича и сына духовника царской семьи Николая Соколова, защищавших в судах революционеров, его приняли на службу в Московскую губернскую коллегию защитников. В 73 года арестовали. Расстрелять не успели: заключенный умер в Бутырской тюрьме «от упадка сердечной деятельности». Расстреляли поручителей — Крестинского, Малянтовича и двух его сыновей. Соколов успел умереть до «Большого террора».
Бывший министр призрения Временного правительства и член ЦК партии кадетов князь Дмитрий Шаховской в СССР не занимался политикой. Внук декабриста Шаховского и внучатый племянник Чаадаева исследовал его жизнь и философию, публиковал о нем статьи. Пенсию ему было назначили, но потом лишили ее. В 78 лет за ним пришли, пытали, заставляли сутками стоять без сна. За него пытался заступиться чтимый властью академик Вернадский, друживший с князем шестьдесят лет. Его называл в письме Генеральному прокурору СССР «одним из благороднейших и морально высоких людей, с которыми я встречался в своей долгой жизни». Бесполезно.
Академик Вернадский — единственный из бывших членов ЦК партии «врагов народа» — избежал расстрела. Его именем названы проспект, станция метро, Институт геохимии и Геологический музей. Академика удостоили Сталинской премии первой степени «за многолетние выдающиеся работы в области науки и техники» по случаю 80-летия. Вернадский умер в своей постели в ореоле славы как великий естествоиспытатель и философ, создатель учения о биосфере и ноосфере.
Вблизи дома, где жил Лакшин в Большом Путинковском переулке, находилась на Тверском бульваре редакция журнала «Знамя». Сюда в 1987 году, когда началась «гласность», пришел заместителем главного редактора Владимир Лакшин, лишенный за семнадцать лет до этого назначения права писать о литературе. Такой каре, заткнувшей рот, подвергся истинный «властитель дум» после разгона редакции «Нового мира» во главе с великим Твардовским. (По иронии судьбы, расправлялся с журналом зам. зав. отделом пропаганды ЦК КПСС Александр Яковлев, «отец перестройки».) Публикации Лакшина ожидали в Москве 60-х годов XX века, как статьи Белинского и Добролюбова в XIX веке.
Меня при встрече поразила его голова: волосы, отступив к макушке, обнажали высокий выпуклый лоб мыслителя. Прочитав оттиск статьи Лакшина в «Новом мире» о романе «Мастер и Маргарита», Корней Чуковский ответил автору: «Вы одного духовного роста с Булгаковым. Подобно ему Вы совмещаете в себе три ипостаси: философа, поэта, ученого. Только тот, кто равен Булгакову по диапазону культуры, имеет право судить о «Мастере и Маргарите».
О себе Лакшин говорил: «У меня два настоящих корня, крестьянский и дворянский. Отец — из крестьян, а мама из рода Чайковских». В годы остракизма Лакшин перевел с французского и опубликовал 27 неизвестных писем Ивана Тургенева, создал незабываемый цикл телепередач о классиках русской литературы, вел их, поражая эрудицией и артистизмом. В «Знамени» опубликовал поэму Твардовского «По праву памяти» и «Собачье сердце» Булгакова, найденные им тексты Льва Толстого.
Незадолго до смерти в 1993 году опубликовал статью «Россия и русские на своих похоронах», войдя в конфронтацию с «перестроившимися» журналами, «к понятию русского характера, русской культуры и литературы относившимися без уважения и справедливости». Став таковым, «Октябрь» отверг мою статью о найденных рукописях «Тихого Дона», а «Новый мир», где Шолохов состоял членом редколлегии, обвинил его в плагиате! В авторстве Михаила Шолохова Лакшин не сомневался, иначе бы не напечатал в «Знамени» принесенные мной в журнал письма, где ясно видно, кто сочинил «Тихий Дон».
Он прожил всего 60 лет и умер за чашкой кофе.
