На клумбах завелись муравьи. Я развел в воде отраву и с помощью садового пульверизатора за пять минут уничтожил несколько цивилизаций. Я умыл руки, наполнил стакан и стал наблюдать закат.
Мы, люди, слишком уж ценим жизнь. В природе все живут, пока живется, и умирают, когда приходит срок. А мы обмотались, утеплились ценностями, которые сами сочинили, возвели в ранг божественных, а теперь стали их заложниками и рубимся за них друг с другом.
Нам не хватает ироничного взгляда, не хватает дистанции к себе, понимания того, что рождение и смерть — вещи повседневные, и было бы высокомерием преувеличивать их значение.
Вот снова заспорили про Сталина. Разбираемся друг с другом из-за Сталина на полном серьезе. Но ведь любить или ненавидеть Сталина — все равно что любить или ненавидеть дождь, солнце, кошку, несущую в зубах мышь. Сталины — это стихия, к чему пустая суета вокруг стихии?
Многие связывают свое счастье, уверенность в жизни со Сталиным. Однажды моя юная оттепельная матушка за семейным столом брякнула: «Сталин был параноик». Дед промолчал, а потом наедине сказал ей, что «люди, оскорбляющие товарища Сталина, для него не существуют». И прабабка моя Сталина любила. За то, что погоны офицерам вернул. Старушке нравились мужчины в красивых мундирах. Для изрядной доли населения Земли Сталин и такие, как он, — якорь, удерживающий их в окружающем хаосе. Доказывать им, что Сталин чудовище и параноик, бессмысленно и жестоко — все равно что доказывать ребенку, что Деда Мороза не существует.
Если бы Сталин любил Россию, то сделал бы все, чтобы страна жила и была счастлива без него. Так муж думает, как проживет жена, если с ним вдруг что. Будь Сталин таким мужем, построил бы систему. Страна не может зависеть от одного человека. Два-три десятка лет правления — и смерть, а что дальше? Во времена монархов оставляли наследников, в наше время оставляют систему. Он же правил безраздельно, монархию не ввел и оставил огромное имущество, которое наследники начали с облегчением проживать. Так бывает в семьях с властным богачом-отцом, чьи потомки, бесправные при его жизни, начинают проматывать наследство после смерти хозяина. И нельзя их винить за это, он сам сделал их такими: отобрал инициативу, отучил принимать решения, истязал запретами и ограничениями.
Сам Сталин породил воров, допиливающих теперь его пароходы и атомоходы. Сам сжал пружину, которая после его смерти распрямилась и разнесла все вокруг. Любил Сталин только власть, ее одну, все делал, чтобы удержать вертихвостку, и с этим неплохо справлялся. Все ледоходы, ГЭС, города за полярным кругом, Победа, высотки, ядерный проект — все это подношения ей, власти, самой ветреной девке на свете.
Ему досталась страна на взлете.
Потрепанная, всклокоченная, с долгами и убытками, но главное — полная сил, молодая, здоровая, наивная девка, отбившаяся чудом от оравы хулиганов и готовая к новым приключениям. Он девку очаровал, уболтал, но не в ресторан повел, не с мамой знакомить, не под венец, а в борону впряг. Уговорил ласково, а потом уже поздно было рыпаться. И девка начала пахать. И не заметила, как тридцать лет пролетело. Сначала пахала с огоньком, потом с упорством, потом с истерическим надрывом, а когда соблазнитель вдруг умер, пахала уже по инерции, потому что ничего другого из своей жизни вспомнить уже не могла. А потом упала и тоже умерла. А дети и внуки даже на похороны не приехали, потому что не любили ее. Мол, не уделяла старуха им времени, не растила, не ласкала. А когда ей ласкать-то было собственных деток? Она ж в тайге с утра и до утра.
Любовь к Сталину — страсть чисто эротическая.
Его поклонники из тех, кто млеет от чужой силы, желает отдаться силе, подчиниться, испытать боль, а через боль — наслаждение. Выпори меня, унизь, надень на меня наручники, затяни ошейник потуже, допрашивай дни и ночи, пока у меня кровь из глаз не хлынет...
Недавно прокуроры вменили арестованным непотребное надругательство, бесовское дрыганье, приплясывание и шевеление с целью вызова межнациональной розни, попрания вековых устоев и унижения сокровенных чувств. К обвинителям присоединился хор бывших погонных, а ныне возглавляющих комитеты этики, эстетики и общественной морали дам с пышными начесами и глазами выброшенных кукол. Все они отчетливо разглядели в деянии атаку Диавола на Священный Третий Рим, возопили о скором пришествии Князя Тьмы, предвестницами и авангардом которого являются три злополучных арестантки. Наказать, заточить, расправиться.
Не стоит путать религиозные нормы с собственным желанием казнить.
Девицы помимо своей воли такую муть со дна человеческих душ подняли, такую взвесь и осадок, что самого Господа Бога того и гляди зальет. Затоптали Старика его же сторонники. Но событие такое для общества как вредно, так и полезно — общество получает возможность увидеть себя со стороны, а имеющие уши услышат.
Нам нужен враг.
Без врага мы не можем выстроить свой мир, систему координат, расставить метки «добро», «зло», «нравственность». Образ врага формует, отливает человека. Без вас, враги, кем бы вы ни были, сталиными или либеральной интеллигенцией, кощунницами в лосинах или смиренными храмовыми свечницами, без вас не было бы книг и фильмов, религии и атеизма, любовных страстей и холодного забвения. Врагам обязаны мы всем интересным, что есть в этом мире.
Ищите врагов и, обретя, лелейте их, берегите.
Кем был бы Шаламов без Колымы, Моцарт без Сальери, Христос без фарисеев? Именно гонителям, прокурорам, жрецам, Сыровой и Чаплину обязаны Pussy Riot своим успехом. Враги, особенно самые оголтелые, стали полноправными соавторами, если не авторами панк-молебна, обеспечили девушкам мировую славу, обложку New-Yorker, спину Мадонны и абзац в будущих учебниках истории родного края. Сталин и такие, как он, питают воображение писателей, режиссеров, властителей и простых людей. Что бы мы делали без вас — тираны и маньяки, кощунницы и фанатики? Да пребудете вы во веки веков.
Нынешняя суета вокруг морали, надругательства над религией, опороченной памяти дедов — индикатор страха.
Обычно строгости инициируют те, кто сам нуждается в запретах, в унижении, в подчинении. Советское детство, когда родители наказывали за любой пустяк, на который и внимания-то можно не обратить. На землю не садись, громко не разговаривай, язык не высовывай, локти на стол не клади. Бессмысленная строгость травмировала общество, породив людей, полных желаний и постоянно себя ограничивающих либо дающих им бесконтрольный выход. Меньшинство скачет на алтарях и валит кресты, большинство боится сесть на газон. Стихия одних — перманентная революция, стихия других — статика. Одни не могут и дня на одной вписке прожить, другие до смерти боятся перемен и в любых проявлениях жизни видят опасность, обоих объединяет лишь страх смерти — чем она ближе, тем отчаяннее сопротивление.
Мы — дети из неблагополучной семьи, сыны и дочери сумасбродных, гуляющих на стороне, неласковых родителей: матушка наша — Россия, батюшка... Батюшку определить сложно... Матушка наша то одному отдастся, то другому, то сразу нескольким, которых потом и вспомнить не может. Бывает, напьется вдрызг, посуду бьет и по полу катается, а как проспится, умоется, яблочко съест, приоденется — и на бал. И там всех прочих красотой затмит.
А папаши у нас разные. От разных она нас прижила. И все как один нас бросили. И кто чей — неизвестно. Потому мы с детства травмированные, лепимся тщетно к фотографиям усатых, бородатых, лысых, в коронах и шляпах, один даже в шлеме космонавта. Мы сочиняем себе родословные, представляем отцов героями, тайно плачем в углу, разговаривая с журнальными фотографиями: папы, папочки, зачем вы оставили нас?
От страха мы кутаемся в поеденные молью грязные шинели, пытаемся натянуть на себя чужие потертые мундиры и ржавые кольчуги, бродим среди мумий, которых сами повсюду рассадили, будто живых. И только тогда счастливы мы будем и спокойны, когда избавимся от обид обманутых наследников, покинутых детей, ограбленных принцев. Избранность свою позавчерашнюю с плеч скинем и спины расправим. И будем стоять на ногах без трухлявых дедовских костылей.
Только тогда обретем силу, когда прошлого своего стесняться перестанем, когда самих себя примем без прикрас и перестанем убиваться по ушедшему золотому веку.
Так что спасибо тебе, Сталин, за наше счастливое детство — и прощай навеки. Все. Нынче мы мертвецов своих хороним и жизнь начинаем жить.
