Дед нашего героя был мельником, отец — провизором, а впоследствии страховым агентом. Валентин родился в Керчи в мае 1877 года. Вскоре семья, в которой было пятеро детей, переехала в Киев. Жили на Крещатике, в прекрасной, богато обставленной квартире. Старшая дочь окончила консерваторию, младшая хотела стать певицей. Братья учились в лучшей гимназии города. Павел и Владимир мечтали о юридической карьере, а Валентин решил стать художником. Но в пору его юности интеллигенция стремилась в деревню, чтобы учить, лечить и помогать мужику-богоносцу. И вот накануне вступительных экзаменов в Петербургскую академию художеств он вдруг осознал, что не имеет права заниматься тем, что ему нравится, а «обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей». И он отправляет матери телеграмму: решил поступать на медицинский факультет. Через год влечение к живописи берет верх, и он едет в Германию учиться в художественной школе. Однако вскоре он оттуда сбежал и поступил на медицинский факультет Киевского университета. Через много лет он напишет: «Когда я изучал физику, химию, минералогию, у меня было почти физическое ощущение, что я насильно заставляю мозг работать над тем, что ему чуждо. Тем не менее учился я на сплошные „пятерки“ и неожиданно заинтересовался анатомией... На третьем курсе я со страстным интересом занимался изучением операций на трупах. Произошла интересная эволюция моих способностей: умение тонко рисовать, — и моя любовь к форме перешла в любовь к анатомии... Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии». В 1903 году он окончил университет и собирался стать земским врачом. «Я изучал медицину с исключительной целью быть всю жизнь деревенским, мужицким врачом, помогать бедным людям». Однако началась Русско-японская война, и университетский профессор предложил ему вступить в отряд добровольцев Красного Креста. Отряд выехал на Дальний Восток в марте 1904 года. В Чите он провел больше года. Там в его жизни произошли важнейшие события. Во-первых, он начал успешно делать серьезные операции. Во-вторых, женился на сестре милосердия Анне Ланской.
Анна была хороша собой, под стать молодому доктору, для солидности отпустившему бороду. К 1913 году в семье было уже четверо детей. Вернувшись с Дальнего Востока, они поселились в крошечном уездном городе. Войно-Ясенецкий души не чаял в жене. Но с утра до вечера он находился в больнице. Никаких гостей, прогулок, домашних праздников. Анна оказалась патологически ревнивой. Она ревновала и к больным, и к сослуживцам, и к знакомым. Собиралась отравиться. Но ее муж отказался от столичной жизни ради земской медицины, а это означало гибель карьеры.
■ ■ ■
До 1846 года 90% подданных Российской империи жили в деревнях. Как писал знаменитый земский деятель А.И.Шингарев, «на всем громадном пространстве 350 земских уездов, где проживало тогда 38 миллионов жителей, существовало лишь 351 учреждение «приказа общественного призрения». Как правило, это были маленькие амбулатории. Больниц не было не только в селах — не было их и в большинстве уездных городов. К концу ХIХ века земские врачи произвели тихую революцию: в уездах количество больниц увеличилось втрое. А недостаток больниц, денег и лекарств привел к тому, что земский врач уже в начале своей работы должен был стать энциклопедистом. Он был и хирургом, и офтальмологом, и стоматологом, и акушером. Феномен земской медицины состоял в том, что эти врачи не только безупречно исполняли свой долг, но и развивали науку. К тому же к врачам шли не только с болью, но и со всеми житейскими невзгодами.
В то время в русской деревне с ее непролазной грязью и страшной нищетой самым страшным бедствием была слепота. Трахому никто не лечил, а Войно-Ясенецкий сразу после окончания университета стал посещать в Киеве глазную клинику. Больных он принимал не только в клинике, но и дома. Поэтому позже в забытых богом местах слава о чудесном докторе, который исцеляет от слепоты, быстро распространилась по всей округе.
Однажды у него на операционном столе едва не умер крестьянин, которому нужно было удалить камни из почек. Наркоз делала неумелая фельдшерица. Во время операции больной начал задыхаться, видимо, от передозировки хлороформа. Спасти его удалось чудом. С этого времени Войно-Ясенецкий стал при любой возможности пользоваться местным обезболиванием и начал изучать проблему наркоза. Он уезжает в Москву, чтобы встретиться с Петром Ивановичем Дьяконовым, основателем и первым председателем Съезда российских хирургов. Валентин Феликсович хотел обсудить с ним новейшую книгу австрийского хирурга Генриха Брауна «Местная анестезия». Знаменитый профессор не побоялся признаться провинциальному коллеге в том, что книгу о новейшем средстве обезболивания, регионарной анестезии, не читал. Но он выслушал его и предложил завтра же начать работу над диссертацией.
Валентин Феликсович без устали погружался в открывшуюся перед ним бездну. Постоянно оперируя на трупах, он наконец понял, как можно «напасть» на седалищный нерв — при выходе из полости таза. А ведь это открытие давало возможность с помощью одного укола новокаина в нужную точку добиться полной заморозки ноги!
Следующим открытием была инъекция в срединный нерв — тогда теряла чувствительность кисть руки. Третье открытие он сделал после тщательного исследования человеческих черепов. Он наконец понял, как и куда вводить новокаин, чтобы избавить человека от ужасных неврологических болей, вызванных воспалением тройничного нерва. Однако позволить себе заниматься исключительно наукой он не мог, в Москве его одолело безденежье, а ведь нужно было кормить большую семью. И вот судьба переносит Войно-Ясенецкого в Саратовскую губернию. Больница на 10 коек. На прием в амбулаторию приходил до 150 человек, потом нужно было ездить по деревням, верхом или на телеге.
■ ■ ■
В 1910 году переехали в Переславль-Залесский, больница которого мало отличалась от прежней. Рано утром больничный кучер приезжал к дому. В дорогу Валентин Феликсович брал с собой карточки с французскими и немецкими словами и учил их, пользуясь драгоценными минутами свободного времени. По воспоминаниям горничной Елизаветы Кокиной, это была удивительная семья. Завтракал барин один, после работы принимал больных в своем кабинете. После вечернего чая снова уходил в кабинет и читал, пока весь керосин в лампе не выгорит. По ночам часто вызывали в больницу: молча собирался и ехал и никогда на это не сердился. Мебель в доме была самая простая. Раз в месяц приезжала на чай знакомая игуменья из монастыря — вот и все развлечения. «Им, Ясенецким, — рассказывала Кокина, — форсить-то не из чего было. Вина, табаку в доме не держали, сладостей тоже никогда не бывало. Книг только по почте много шло. Книг было много...»
Сохранились истории болезней, написанные доктором Ясенецким. Потом одна из них станет началом книги, которой до сих пор пользуются хирурги. Это потрясающие человеческие документы, из которых предстает не только больной, но и врач. Из истории болезни крестьянки Елены разворачивается античная драма. К 36 годам эта женщина родила десять детей и семерых похоронила. У нее туберкулез легких, требуется операция, издалека она с трудом добирается до знаменитого врача. И вдруг выписывается. Казалось бы, вот и последняя строка истории болезни. Но Ясенецкий выяснил, что умер ее восьмой ребенок. И доктор делает последнюю запись: после этой смерти собственная судьба стала ей безразлична. Для кого он это писал?
Так он работал, собирал материал для книги, и вдруг все изменилось. «В начале 1917 года к нам приехала сестра моей жены, только что похоронившая дочь, умершую от чахотки. На великую беду, она привезла с собой ватное одеяло, под которым лежала ее дочь. Я говорил своей Анне, что в одеяле привезена к нам смерть. Так и случилось: сестра прожила у нас всего две недели, и вскоре после ее отъезда я обнаружил у Ани признаки начинающегося туберкулеза легких». В то время считалось, что туберкулез лучше лечится в сухом климате. И Ясенецкий принял решение переехать в Ташкент, на должность главного врача городской больницы. Вначале казалось, что все будет хорошо. Но начался голод. И 27 ноября 1919 года Анна умерла.
Некоторые исследователи жизни Войно-Ясенецкого считают, что в церковь его привела смерть жены. Это заблуждение. Он был верующим человеком и вел жизнь православного христианина. Сам он так описал то, что случилось в конце 1920 года: «Я узнал, что в Ташкенте существует церковное братство, и пошел на одно заседание. По одному из обсуждавшихся вопросов я выступил с речью, которая произвела большое впечатление». Вскоре он попал на церковный съезд, где опять произнес речь. «Когда присутствующие расходились, я неожиданно столкнулся в дверях с владыкой Иннокентием. Он заговорил о большом впечатлении, которое произвела на него моя речь, восторгался глубиной и искренностью моей веры и, неожиданно остановившись, сказал мне: „Доктор, вам надо быть священником!..“ У меня не было и мысли о священстве, но слова преосвященного Иннокентия я принял как Божий призыв... Уже в ближайшее воскресенье я... вышел в чужом подряснике к стоящему на кафедре архиерею и был посвящен им в сан дьякона... Это необыкновенное событие произвело огромную сенсацию в Ташкенте, и ко мне пришли большой группой... студенты медицинского факультета. Конечно, они не могли понять и оценить моего поступка... Через неделю я был рукоположен во иерея, и мне пришлось совмещать мое священство с чтением лекций на медицинском факультете...» В феврале 1921 года он впервые пришел на работу в больницу в рясе. «Вы не можете представить шок, который мы пережили, — вспоминала его бывшая медсестра. — Надеть рясу в то время, когда люди боялись упоминать в анкете дедушку-священника, когда на стенах домов висели плакаты: «Поп, помещик и белый генерал — злейшие враги Советской власти», — мог либо безумец, либо человек безгранично смелый. Безумным Войно-Ясенецкий не был...
■ ■ ■
Однажды в Ташкент привезли из Бухары раненых красноармейцев. В санитарном поезде им делали перевязки. Из-за жары под повязками появились личинки мух. И кто-то пустил по больнице слух, что врачи специально вредят раненым. По приказу начальника ЧК Я.Петерса были арестованы все больничные врачи. Петерс хотел устроить показательный процесс и расстрелять вредителей. В качестве эксперта в суд вызвали Войно-Ясенецкого. Он бесстрашно напал на Петерса, который не ожидал такой смелости от попа. Петерс спросил Валентина Феликсовича, как он может верить в Бога, которого никогда не видел.
Ясенецкий ответил: «Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил». Врачей вскоре освободили. Все считали, что от расстрела их спасла речь врача в рясе. Спустя полвека бывшая медицинская сестра Ташкентской городской больницы сказала об этом человеке: «В делах, требовавших нравственного решения, Валентин Феликсович вел себя так, будто вокруг никого не было. Он всегда стоял перед своей совестью один. И суд, которым он судил себя, был строже любого трибунала».
В 1923 году Войно-Ясенецкий тайно постригся в монахи и получил имя апостола Луки, врача и художника. В мае 1923 года был совершен обряд рукоположения, и монах Лука стал епископом. Ташкентский епископ Лука не скрывал своей преданности опальному патриарху Тихону. Под надуманным предлогом он был арестован. Допрашивал его лично Петерс. Опасного политического преступника Петерс отправил в Москву, в распоряжение ГПУ. Сначала была Бутырская тюрьма, потом Таганская. Наконец в декабре ему объявили, что отправляют в ссылку в Енисейск. Этап был долгий: из города в город, из тюрьмы в тюрьму. У епископа Луки по дороге украли все деньги и вещи. В Красноярске его посадили в подвал, изгаженный человеческими экскрементами. Чистить пришлось голыми руками. В лютую стужу привезли в Енисейск. Потом он будет вспоминать, как на этапе сделал крестьянину операцию — слесарными щипцами. В городе ему позволили оперировать, но слухи об удивительном докторе привели к тому, что в Енисейск из всех медвежьих углов хлынули больные. Особенно потрясла людей новость о том, что он вылечил семью слепых от рождения людей — шесть человек. Местным врачам это не понравилось, и Луку под конвоем отправили на южный приток Ангары, в деревню из 8 дворов. Там некому было ему завидовать, но было кому издеваться. Но он ни на что не жаловался, даже когда хозяйка избы выгнала его на улицу. Потом его вернули в Енисейск, но несгибаемый священник не давал властям покоя. И его снова выслали, на сей раз в Туруханск. Даже и читать об этом страшно — как же было в жизни? Туруханский край на севере упирается в Ледовитый океан. В городе было сотни три одноэтажных домиков. В автобиографии епископ Лука написал об этом времени лишь несколько строк. «В Туруханске, когда я выходил из баржи, толпа народа опустилась на колени, прося благословения. Мне сразу же предложили вести врачебную работу. Незадолго до этого врач больницы... уехал в Красноярск. В больнице оставался фельдшер, и вместе со мной приехала девушка, только что окончившая фельдшерскую школу... С этими двумя помощниками я делал такие большие операции, как резекция верхней челюсти, большие чревосечения, гинекологические операции и немало глазных». И еще он читал проповеди. По большим церковным праздникам верующие выстилали епископу Луке дорогу от больницы до церкви коврами, половиками и красным сукном. Его вызвали в ГПУ и сказали, что запрещают благословлять больных и проповедать в монастыре. Лука предложил повесить объявление о запрете на благословение. Разве может вооруженная до зубов власть терпеть такое ослушание? И его снова сослали — в село Плахино, неподалеку от Дудинки, 250 км за полярным кругом. В углу избы, в которой его поселили, лежал снег... Однако вскоре его снова перевезли в Туруханск. И мы уже никогда не узнаем, кто за него хлопотал.
В 1926 году епископ Лука вернулся в Ташкент.
Весной 1930 года он снова был арестован и приговорен к ссылке на Север.
Вторую ссылку, в Архангельск, он считал легкой. Ему даже позволили принимать больных в амбулатории. Оперировать запретили, но больничные врачи тайком приглашали его на операции. В 1933 году он вернулся в Ташкент, а вскоре увидели свет «Очерки гнойной хирургии», долгожданная книга, над которой он работал все эти годы. «Очерки» вышли в урезанном виде, но для врачей это было из ряда вон выходящее событие. Монографию епископа Луки ставили в один ряд с всемирно известными трудами Г.Мондора и С.Юдина.
Передышка длилась недолго. В 1937 году ночью к нему пришли с обыском. В тюрьме он провел два года. Его пытали бессонницей. Каким-то чудом пережил
Весной 1940 года епископ Лука оказался в райцентре Большая Мурта Красноярского края. Жил в клетушке рядом с больничной кухней. В августе 1941 года
■ ■ ■
О Войно-Ясенецком написаны книги, и невозможно на нескольких страницах описать его жизнь, которая до сих пор полна тайн и заслуживает другого названия: житие.
Осенью 1943 года война государства против церкви внезапно закончилась. После встречи Сталина с иерархами православной церкви собор епископов избрал митрополита Сергия Страгородского Патриархом всея Руси. А еще собор избрал Священный синод. Одним из шести его членов был избран архиепископ Красноярский Лука.
Все изменилось в одночасье. Люди, которые боялись с ним здороваться, выстраивались в очередь — поздравить. Были опубликованы его монографии, но выход в свет полного издания «Очерков гнойной хирургии» все еще был впереди. В 1944 году Лука назначен архиепископом Тамбовским. Вскоре за выдающиеся научные труды ему была присуждена Сталинская премия.
Но тут перемирие власти с церковью подошло к концу. И архиепископа Луку, который так и не научился чинопочитанию, в 1946 году отправили из Москвы в Крым, где было очень тепло, но очень голодно.
В 1955 году архиепископ Лука ослеп. Последнюю свою проповедь он произнес в Прощеное воскресенье. А умер в День всех святых, 11 июня 1961 года.
■ ■ ■
Мне было очень трудно в который раз читать историю его жизни. В 2000 году архиепископ Лука был канонизирован. В этом же году — реабилитирован. Все это было совсем недавно, но кажется историей, случившейся где-то в другой стране и в другое время. Как сказал человек, который в юности имел счастье слышать его проповеди: «В день, когда я узнал о том, что Луку причислили к лику святых, мне было очень грустно. Сколько над ним издевались за его редкую душу и веру, сколько пытали, не давали работать и помогать людям. Нет, я обрадовался, но это была такая грустная радость...»
Хорошо, что сумели издать его проповеди, читать их — сладчайшая отрада. Такая, какая возникает в мутной темноте при появлении маленького огонька. Он был удивительным врачом и очень трудным человеком. Его нередко попрекали за то, что ради детей, оставшихся без матери, он не снял рясу и обрек их на тягчайшие испытания. Но только такой человек и мог устоять в тюрьмах, на смертельных этапах, на берегу Ледовитого океана, только такой человек силой своего врачевания мог победить озверевших представителей озверевшей власти, которые тоже болеют и тоже плачут. Все знали, что ни купить, ни сломать его нельзя. И уж никак невозможно представить себе этого человека в модных часах или в дорогой, богато обставленной квартире. Потому что его невероятная мощь состояла именно в том, что он жил как проповедовал. То есть его слово было равно его делу. А с этим уже никто ничего поделать не в силах. Ведь и про него лгали — ну и что? Где эти люди? Как жили, так и умерли, про них и пяти слов много. А Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, хирург-монах Лука, и после смерти помогает жить. Теперь он лечит своим словом и историей своей жизни. И уже не так больно, а ведь для врача это главное.
