...24 августа 2004-го.
Два самолета, вылетевшие из московского аэропорта «Домодедово», Москва—Волгоград и Москва—Сочи, взорвались в воздухе.
Все пассажиры и члены экипажа погибли.
На борту сработали взрывные устройства, приведенные в действие двумя смертницами. После трагедии в московских аэропортах царила паника, люди боялись лететь вместе с женщинами в черном, было и такое, что рейсы задерживали из-за истерик пассажиров...
То, что мы имеем при досмотре сегодня — почти полное перетряхивание одежды, многократный проход через «рентгеновские» ленты, снятие обуви, — все это оттуда, из августа 2004-го...
Как говорят, те теракты имели и отвлекающий маневр, лучшие силы были брошены тогда на их раскрытие, — а ровно через неделю грянул Беслан...
Но московское следствие волновал главный вопрос: были ли у шахидок сообщники среди работников аэропорта?
И за решетку отправился некий Армен Арутюнян. Барыга, спекулировавший билетами. Именно к нему и обратились Аминат Нагаева и Сацита Джембирханова с просьбой продать им побыстрее билеты на какой угодно рейс. Арутюняна не волновало ни то, что женщинам было абсолютно все равно куда лететь, ни то, что они сильно нервничали... Деньги-то заплатили! 5 тысяч рублей сверху за двоих. Тысячу из этой суммы Арутюнян передал по договоренности сотруднику авиакомпании, чтобы шахидки очутились на борту.
Во время суда обвиняемый просил не лишать его свободы. Он давил на жалость, просил учесть, что на руках у него маленький ребенок, что он «всего лишь» перепродавал билеты, чтобы прокормить семью, и вовсе не думал, что смертницы взорвут самолеты.
15 апреля 2005 года приговор огласили. За пособничество терроризму Армен Арутюнян получил всего-навсего 18 месяцев лишения свободы.
Которые, разумеется, давно уже истекли.
Родственники погибших, присутствующие в тот день в зале суда, наверное, хотели бы знать — как сложилась судьба этого человека? Где он сейчас? Чем занимается?
Как выяснил спецкор «МК», сейчас расследуется уголовное дело о квартирном мошенничестве, одним из организаторов которого, похоже, и выступил «пособник терроризма» Армен Арутюнян.
Апрель 2012-го, Домодедовский район, поселок Белые Столбы
Бараки эти построили еще пленные немцы вскоре после Великой Отечественной войны. Туалет и все удобства, как водится, во дворе. Но стены крепкие, потолки высокие и даже есть маленький палисадник у крыльца.
«Ой, только о порожек осторожнее, не упадите! Скользко!» — встречают меня у калитки. Ноги разъезжаются. Балансирую как канатоходец. Грязь. Промозглость. Пролетарская окраина Домодедова.
Те, кто смог, давно уже разъехались по нормальным квартирам, и остались эти барачные «таунхаусы» на несколько семей как напоминание то ли о Великой Победе, то ли о печальном коммунистическом вчера.
В одном из бараков живет 47-летний Евгений Верещагин. Инвалид детства. Первая группа. Детский церебральный паралич. Не ходит, но может ползать. Не ест самостоятельно. Почти не говорит. Психически здоров.
Когда я увидела Женю, его скрученное в вечных судорогах худое тело, сведенные мышцы рук и ног, перекошенный рот, я не испугалась, нет, только подумала о том, а как же я буду с ним беседовать?
Сиделка Фая, пухленькая, веселая узбечка из Самарканда, махнула рукой: «Женя все понимает. А если что не разберете, то я вам переведу. У меня высшее филологическое образование все-таки, просто жизнь так сложилась, что я теперь в сиделках... У каждого свои беды. Так и Женя — по уму нормальный человек. А с виду... Но вы бы знали, какое у него чувство юмора. А как он в шахматы играет! Книжки читает! И ведь ничему не учился, все сам. Ужасно, конечно, что корыстные люди его подставили и обманули».
— Не на... Не надо... про ме...— силился сказать Женя. А я слышала только, как скрипят его зубы, физически ощущала, с каким трудом поворачивается язык — словно будущий мой герой втаскивал на гору сизифов тяжкий камень каждого произнесенного звука.
«Он говорит, что не надо про него писать. Не надо жаловаться, — тут же перевела Фая. — А как же не жаловаться, когда уже и уголовное дело в домодедовской милиции-полиции завели, когда у него отняли квартиру, пенсию, сбережения и чуть не угробили? Кто за него постоит? Если человек добрый и всех жалеет, злые люди от его доброты еще больше наглеют».
«Ла... ладно», — согласился побеседовать Женя и впервые по-хорошему улыбнулся.
Жизнь на коленях
Женя Верещагин родился обычным ребенком. Потом была обязательная профилактическая прививка. Осложнение. Чуть не умер. Да и лучше бы умер... считали многие.
В общем, здоровым он себя и не помнил.
И окружающий его мир так и не вырос выше его коленей...
В школу Женя не ходил. Ползал по дому. Самостоятельно выучился читать и писать. Свободного времени у него было ох как много. А друзей, с которыми это время можно было бы потратить, не было. Кто знает, о чем передумал он в одиночестве за сорок с лишним лет своей сведенной в единой судороге жизни?
Ясно одно — злым или обиженным на судьбу инвалид Женя Верещагин так и не стал.
Всех жалел. Кошку за то, что мяучит. Маму, которая его не бросает. Солнышко за окном, птиц, деревья, цветы, людей...
Все в этом мире было живое, ласковое и нуждалось в его любви.
Родственники и знакомые тоже нечасто навещали семью Верещагиных.
Мир замкнулся на их бараке и преданной Жене маме. Но с каждым годом мама становилась все слабее, пришло время, когда она не была уже в состоянии ухаживать за немощным сыном.
Женю надо было мыть, кормить, иногда помочь выползать на улицу.
Хуже всего было зимой, когда наметали сугробы и сидеть на коленках на крыльце было холодно. И страшно, что потеряешь равновесие, скатишься вниз и замерзнешь.
...Зима в России длится шесть с половиной месяцев.
Потом мама и с постели вставать перестала, и было решено, что они договорятся с Шаховской психиатрической больницей, что ближе всего, лягут туда — не как пациенты, а как беспомощные инвалиды, барак свой сдадут, какую-то часть пенсии отложат на сберкнижку, какая-то пойдет в счет оплаты больничного ухода. Мать понимала, конечно, что домой она уже, скорее всего, не вернется
Понимал и Женя, что не сможет прожить без нее один.
— Первое время мы пару раз съездили навестить Женю, отвезли ему фруктов, конечно, нам его было жалко, но что поделаешь, — сокрушается соседка Татьяна Александровна.
Санитарки его мыли, кормили, не с такой, конечно, любовью, как родные руки, но зато споро и профессионально.
Пациенты к убогому не придирались. Ползает себе, никому не мешает...
Девять лет после смерти матери провел Женя Верещагин в психиатрической лечебнице. Легко пытаться изменить обстоятельства, когда понимаешь, что в состоянии что-то изменить.
У Жени же просто не было другого выхода.
«Я хочу ухаживать за ним по доброте душевной»
— Я с детства помнила разговоры домашних о том, что у меня есть то ли двоюродный, то ли троюродный дядя, что он полный инвалид, но где он, что с ним, я, честно говоря, не знала, — Надежда Федотова лихо огибает на джипе вечные мкадовские пробки. Успешная молодая женщина. Таких по Москве сейчас много. Преуспевающий средний класс, всего добились своим трудом, на спа-курортах бы только и загорать, но что-то царапает в душе, и в свободные выходные эти люди мчатся волонтерами в детские дома, бесплатными сиделками в хоспис.
Не ради пиара или Нобелевской премии — помочь. Мы к этому не привыкли, но во всем мире это считается нормальным — человеческая доброта и бескорыстное участие.
Так и Надежда решила разыскать незнакомого ей то ли двоюродного, то ли троюродного дядю...
— В первую нашу встречу я, конечно, думала, что мы не сможем общаться, — рассказывает она. — Но постепенно через Женину асоциальность начали проступать ум, доброта, юмор, интеллигентность. Как он только смог сохранить себя в этом окружении? Мы с братом решили регулярно его навещать, поддерживать. Конечно, мы не могли бы его взять себе, за ним был нужен серьезный круглосуточный уход, да и смотреть на его мучения морально было достаточно тяжко...
Через год после того, как Надежда нашла дальнего родственника, в один из ее приездов в больницу, Женя встретил племянницу воодушевленно: его хотят забрать домой.
— Кто хочет?
— Какая-то женщина.
— А что ей надо? Как она вообще сюда попала? Как ее пустили в закрытую больницу?
— Она добрая. Ей ничего от меня не надо, — объяснился с трудом Верещагин.
— Разумеется, я захотела поговорить с этой благодетельницей, выяснить ее намерения, — продолжает свой рассказ Надежда. — Оказалось, что в больницу пришла некая Инна Алексеевна, которая представилась работником домодедовской соцзащиты. Эта Инна Алексеевна познакомила нашего Женю уже со своей знакомой Ириной Карпухиной. А та неожиданно воспылала отеческой любовью к тяжелому инвалиду, захотела забрать его на поруки, чтобы они могли вместе жить у Жени дома, а через шесть месяцев, если притрутся характерами, Карпухина предлагала оформить над Женей опекунство
— Я... хо... домой, — из последних сил напрягая глотку, пытается объяснить мне с пола Женя.
Он очень хотел домой.
Предполагаемая опекунша не выглядела аферисткой, и хотя в ее чистые намерения поверить было трудно, Надежда все же поверила. Если она сама по часовым пробкам ездила навещать малознакомого дядю, так почему бы другой человек тоже не захотел совершить благое дело и с этим дядей поселиться?
— Ирина сказала, что у нее нет жилищных проблем, что ей ничего от Жени не нужно, что она хочет только помочь, потому что этого требует ее добрая душа, — разводит руками Надежда.
Конечно, если бы она знала, что ни в одном из отделов соцзащиты Домодедова нет сотрудницы по имени Инна Алексеевна, а Ирина Михайловна Карпухина, 1972 года рождения, уроженка вовсе не Домодедова, а солнечного Магадана и работает в Домодедове риелтором, а своего дома у нее нет и не предвидится, да если бы она заранее знала все эти важные детали, то все могло бы сложиться совершенно иначе.
Ну а пока после девяти лет вынужденного отсутствия Женя Верещагин вернулся домой. Один. Так как благодетельница жить с ним не захотела.
Взорванный котел для террориста
— Меня Бэла нашла. Бэла — первая жена Армена, а вторая его то ли жена гражданская, то ли близкая знакомая как раз Ирина Карпухина и есть, — вываливает подробности своего знакомства с Женей Верещагиным узбекская сиделка Фая. — Я с Бэлиным ребенком когда-то нянчилась, который от Армена. А тут она меня попросила: посиди заодно с нашим родственником, он — инвалид. Но себя сам обихаживает, почти здоровый, пятнадцать тысяч за месяц заплатим, еда наша, квартира бесплатная — я и согласилась. У меня дочка в Самарканде болеет, лечить надо. Привезли меня по адресу — там сидит человек на полу, двигаться не может, есть не может, мычит, ему судно надо подложить, он в туалет хочет, грязь кругом... А какая-то неизвестная женщина у меня как хозяйка требует: тут убери, здесь убери, я им брезгую. Зачем же ты приехала, раз брезгуешь? Я развернуться хотела. Но уговорили они меня остаться, пообещали побольше денег дать.
«Брезгующей женщиной» и была та самая благодетельница Ирина. С момента посещения психиатрической больницы она сильно переменилась. Видимо, ей уже не надо было понравиться дальним родственникам инвалида.
К тому времени со сберегательной книжки Верещагина, на которую ему перечисляли девять лет пенсию, были сняты 250 тысяч рублей. Ирина объяснила, что деньги пойдут на обустройство жилья. Женя поверил — он в быту совсем ничего не смыслил.
— На следующий день она привезла нам старую посуду, всю в жире, облупленную, — демонстрирует сковородки Фая. — Сказала, что мы из этого будем кушать. Мне это не понравилось, у нас в Самарканде из такого собаки не едят, но что я могла поделать? Первые четыре дня Ирина приезжала каждый день. Потом забыла дорогу. Привезла нам чуть не на неделю еды: 400 грамм колбасы, булку, конфет 200 грамм. Я все записывала в тетрадку. Я поняла к тому времени, что никакая это не родственница Жени, а чужая женщина с явно темными намерениями. Я поняла, что мы с Женей — ее заложники... Но что я могла — на улицу уйти? А Женя и уйти не мог.
Не работал котел отопления. На дворе стояла поздняя осень. Фая пробовала звонить по поводу котла Ирине, но та посоветовала сходить к соседям и попросить у них обогреватель.
— Десять дней мы просидели в куртках, замерзшие, 26 октября 2011 года только я вышла за порог, чтобы хоть в магазин за хлебом сходить, к нам гости пожаловали, как будто бы специально подгадали, чтобы меня не было, — фыркает Фая.
Приехал из Домодедова незнакомый нотариус Игорь Собин, с ним женщина Епифанова Елена, видимо, приятельница Карпухиной, сама Ирина и Инна Алексеевна, «дама из собеса».
— Они ска... тепл...бу...— бормочет на полу Женя.
— Они ему сказали, что купят новый обогреватель и будет тепло, а для этого он должен разрешить подписать за него Епифановой доверенность на получение еще денег с книжки, — охотно объясняет Фая, видно, что эту историю ей не раз уже излагать приходилось. — Когда я вернулась из магазина, мне сказали, что меня рассчитали — и я могу убираться на все четыре стороны. А с Женей теперь будет сидеть его друг из психической больницы Боря. Они вместе лежали.
— Как выяснилось, от имени инвалида с детства в этот день была выписана генеральная нотариальная доверенность на все его имущество на имя Карпухиной, — возмущается племянница Надежда. — Как на это пошел нотариус? Насколько он разъяснил больному человеку его права и обязанности, почему подпись подо всеми документами ставила вместо Жени неизвестно откуда взявшаяся Епифанова, которую он вообще-то видел в первый раз? Этого мы не знаем. Как и не знаем пока и то, кто и по чьей просьбе отпустил из психиатрической больницы пациента, который пришел к Жене домой с явным намерением там поселиться.
— Мы... не...дру..., — пытается опровергнуть то, что близко общался с Борисом, сам Верещагин.
Женя Бориса жалеет. Говорит, что тот лежал вместе с ним в дурке довольно долго, что тоже вроде бы когда-то незаконно лишился своей квартиры, но был агрессивен и сильно пил, поэтому Женя с ним не общался.
Вечером после изгнания Фаи Борис поставил Жене фингал под глазом, выпил водки и завалился спать на хозяйскую кровать. Женя жался на корточках в углу, тихо подвывал и не понимал, что же теперь делать.
Выгнанная же из дома Фая переживала, конечно, за тяжелую Женину долю и додумалась до того, что все, что происходит с ним, наверное, противозаконно, но она-то что могла поделать? Сама в России на птичьих правах...
Всполошились соседи — слышно же все в их части барака, стены тонкие, то ли вызывать милицию, то ли — «скорую». В квартире тихих Верещагиных происходило что-то непонятное, буянили, дрались.
Беспредел терпели два дня. Затем связались с «опекуншей» — долго ли такой кавардак намерен продолжаться?
Ирина Карпухина в тот момент в срочном порядке оформляла по генеральной доверенности на себя жилье Верещагина, из-за разбушевавшегося психического Бори сделка повисла на волоске...
«Можно только догадываться, зачем эти люди притащили к Жене психиатрического больного, — вздыхает Надежда. — Возможно, они надеялись, что все сойдет им с рук. «Друг Боря» в пьяной агрессии возьмет, к примеру, да и пристукнет хлипкого Женю... Поди потом докажи, что это не сам Женя зазвал к себе в гости приятеля из больницы. Сейчас я понимаю, что такой сложный план Ирина Михайловна Карпухина одна ни за что не могла бы придумать.
И тут на сцену вышел еще один персонаж.
После скандала с «другом Борей» именно он срочно передислоцировал на прежнее место работы неприхотливую узбечку.
— В ночь на 29 октября мне раздался звонок: «Фая, это Армен, бери такси и немедленно приезжай обратно в Белые Столбы. Дорогу я оплачу. Будешь сидеть с Женей и дальше. Без тебя никак». Я не вещь, конечно, и ехать не хотела, но Женю стало жалко, приезжаю, вижу — у него под глазом синяк, не ел несколько дней, взгляд затравленный, этот Борис спит на его кровати, выпил с тумбочки весь Женин одеколон и у соседей сто рублей на опохмел вечером занял, — перечисляет Фая. — Утром его и след простыл. Может, в больницу вернули...
А был ли умысел?
— О том, что у Жени все не так уж и хорошо, мы с братом узнали в ноябре, тут же приехали, разумеется, поговорили с соседями, с сиделкой. Мы уже понимали, что имеем дело с людьми, скорее всего, непорядочными. Как я выяснила, заправлял делами тот самый Армен Арутюнян, якобы гражданский муж Иры, — продолжает Надежда. — Мы подавали заявление в полицию о мошенничестве с квартирой инвалида, тогда я его впервые и увидела, он тут же начал хвалиться, что взрывал самолеты, что его теперь боится весь мир и что лучше нам с ним не связываться... Честно говоря, у нас вообще сначала не хотели возбуждать уголовное дело. Мало ли, может, Женя ненормальный? И вообще, по мнению следователей, доказать факт мошенничества крайне сложно, вдруг эти граждане из добрых побуждений лишали больного человека жилплощади? Еле-еле мы добились, чтобы все-таки следствие начало работу. У меня, кстати, большие сомнения в том, что Женя — первая жертва этих товарищей на ниве риелторского бизнеса.
— Лично я к Армену Арутюняну претензий не имею, — тут же опасливо добавляет Фая. — Сама Ира нас голодом морила, это точно. А Армен, когда приезжал, Женю обнимал и говорил, что в обиду не даст, и просил, чтобы Женя не жаловался, иначе его сдадут в инвалидный дом.
Но, несмотря на следствие и даже в то самое время, когда оно уже шло, квартира Жени была переоформлена на Ирину Карпухину. Прописалась туда она сама и ее тринадцатилетняя дочка.
После возбуждения уголовного дела о мошенничестве на жилье был наложен арест, но Карпухиной удалось в это время каким-то сверхъестественным образом стать домовладелицей барака. Хотя квартплату она с тех пор не заплатила ни разу. И желтые счета за ее фамилией пылятся на Женином подоконнике.
Уголовное дело в отношении неустановленной пока преступной группы лиц, пытавшейся отнять квартиру у инвалида с детства Евгения Михайловича Верещагина, и сегодня расследуется Домодедовским городским отделом милиции. Уже почти полгода. Несколько раз следствие продлевали. За это время выяснилась только одна важная вещь: Верещагин психически здоров, может давать показания и осознавать свои действия.
Вот, пожалуй, и все успехи.
Во время беседы со спецкором «МК» домодедовские полицейские заметили только, что дело это очень трудное и сколько еще понадобится времени, чтобы в нем разобраться, неизвестно.
То, что в любой момент в «свой» барак может заявиться Карпухина с Арутюняном и выкинуть Женю на улицу, следователей, вероятно, не очень беспокоит.
Проводится проверка и в отношении Шаховской психиатрической больницы — каким-таким образом одного их подопечного (Верещагина) отпустили «пожить» непонятно с кем (Карпухиной)? А другой — Борис — стал сиделкой у инвалида?
К сожалению, дозвониться до главных героев этой истории мне не удалось, после возбуждения уголовного дела их старые телефоны отключены.
Хотя Ирина Карпухина, по слухам, до сих пор работает частным риелтором и, возможно, даже подыскивает себе и дочке новую подходящую квартиру.
Уже после начала разбирательства она как-то заявилась к Жене вместе с дочерью, спросила — не жалко ли ему их? У них ведь нет своего дома, кроме этого. Мыкаются по чужим углам. Страдают. Пока он, инвалид неходячий, один на стольких квадратных метрах шикует...
— Жал... — силится вынести свой вердикт Женя. И я понимаю его без слов.
P.S. Сиделке Фае я показала фотографию Армена Арутюняна, которая после суда в 2005 году обошла все газеты. Она подтвердила, что это именно тот человек, что заодно с приятельницами помогал отобрать квартиру у Жени.
