«У Макарова была позиция — не найти преступника, а доказать свою невиновность»
Мой собеседник — руководитель следственного отдела по Таганскому району СУ СК по Москве Владимир Бормотов в сердцах восклицает: «Елки-палки! Все же доказано, а люди по-прежнему не верят, что он виновен. Выставляют Макарова героем России, пикеты в его защиту даже в Америке организуют».
— Давайте с самого начала. Это ведь вы первый выехали на место происшествия в больницу Святого Владимира?
— Да. Нас было трое: я, мой заместитель и детский психолог. Мы выехали буквально через несколько минут после того, как получили телефонограмму из клиники, что в моче ребенка нашли сперматозоиды. Девочку доставили туда после того, как она упала со шведской стенки. Когда обнаружили сперматозоиды, сбежалась вся больница посмотреть на них в микроскоп. Анализ взяли дважды. Сначала ведь подумали: мало ли что, вдруг ошибка? Но все подтвердилось. Был собран консилиум, где и решили сообщить о происшедшем в органы.
Помню, руководство больницы отказывалось нас пускать к девочке без разрешения родителей. С большим трудом мы получили согласие от матери Татьяны. Она была удивлена нашей оперативностью. Объяснить случившееся никак не могла. Сказала нам только: «Выясняйте, конечно, выясняйте». Но она была... какая-то вялая, что ли. Потом крайне неохотно оставила девочку наедине с психологом.
— Вы говорили с ребенком?
— Когда мы зашли в палату, девочка не спала. Мне она показалась очень замкнутой. Я не устанавливал контакт с ней — так лишь на уровне «привет-привет, как дела». Мы старались не мешать работать психологу и потом вышли из палаты. А та, когда побеседовала с девочкой, вышла к нам в коридор и сказала: «Скорее всего да». То есть преступление, по ее мнению, наверняка было.
— Когда вы приехали домой к Макаровым, что вас больше всего поразило?
— Во-первых, что в квартире не было детских игрушек. Вообще никаких! Ни кукол, ни плюшевых мишек — всего того, что есть в любом доме, где живет
— Как вел себя Макаров?
— С самого начала очень странно. У него была позиция — не найти преступника, который сделал с его дочерью что-то страшное, а доказать свою невиновность. Это настораживало.
— Может, просто испугался несправедливо попасть под подозрения?
— Тогда еще никаких обвинений ему никто не предъявлял и ни в чем не подозревал.
Встаньте на место отца, узнавшего, что у его маленькой дочери обнаружены сперматозоиды. Да любой бы требовал немедленного расследования, перебирал бы все возможные варианты, кто мог надругаться над его ребенком: сосед, приятель, возможный любовник жены... Сам бы предпринял попытки найти мерзавца. Ничего этого не было. Наоборот, Макаров был против расследования. Со следователями он разговаривал очень агрессивно.
— А правда, что вы отказали Макарову в свидании с умирающим отцом?
— То, что его отец тяжелый раковый больной, растиражировали его защитники. Но свидание просил не Макаров, а его супруга. И мы в конечном итоге разрешили им увидеться.
«Адвокаты отказывались защищать педофила»
— Вы все же лукавите, когда говорите, что с самого начала не подозревали Макарова...
— Тень на него, безусловно, пала с самого начала. Ведь когда врачи, обнаружившие сперматозоиды, решили осмотреть спящую девочку, она зажала промежность и сквозь сон сказала: «Папа, мне больно, не надо».
— Некоторые правозащитники трактовали эту фразу так: девочка испугалась и естественным образом стала звать того, кто для нее является символом защиты, — папу.
— Ни один из медиков так не подумал. По самой интонации было понятно, что папу она боится, а не зовет на помощь.
— А как мать и отец объясняли попадание в мочу спермы?
— Версии были самые невероятные. И что она полотенцем вытерлась после папы, и что села на пятно спермы на простыне. Но помимо анализа мочи медики взяли мазок из влагалища за девственной плевой — и там также были обнаружены следы спермы. Такое глубокое проникновение эякулята могло произойти только одним путем.
— Но ведь девочку осмотрел гинеколог и никаких повреждений не нашел.
— Это так, но дать точное заключение о возможных повреждениях мог только судмедэксперт. Нам не разрешили показать ему девочку. И потому мы ведь не вменяли Макарову изнасилование. Только действия сексуального характера. А именно, что Макаров подвел свой половой орган к влагалищу ребенка и совершил семяизвержение.
— Психологическая экспертиза в центре «Озон» была ведь не единственной?
— Нет, конечно. Когда против центра и его психолога развернулась настоящая информационная война, мы решили для объективности пригласить эксперта из Орловской области. У нее
— Как на обвинение отреагировал сам Макаров?
— Он предложил: «Давайте я пройду частную экспертизу на полиграфе». Мы, честно скажу, были против: зачем частную, если в СК есть свой полиграф и свой специалист? Ну а заставить Макарова проходить исследование именно у нас, а не где-то еще, мы не могли. Но жизнь преподнесла неожиданный сюрприз: в конечном итоге оказалось, что решение Макарова сделать экспертизу «на стороне» только помогло следствию.
— Вы про то, что эта экспертиза показала: виновен?
— Все оказалось еще интереснее. Эксперт Нестеренко, который ее проводил, сам пришел в следственный отдел и стал спрашивать, кто ведет «дело Макарова». Он рассказал обо всем и написал заявление о преступлении. Это была его гражданская позиция. А ведь Макаров заплатил ему за исследование 150 тысяч рублей. Представляете, насколько задели эксперта результаты?.. И, кстати, это не единственный случай, когда попытки Владимира Макарова привлечь специалистов для своей защиты прямо или косвенно лишь подтверждали его виновность. К примеру, сменился не один адвокат. Некоторые уходили, потому что, по их словам, не могли защищать педофила.
Не папины дочки
— Что было дальше?
— После испытания на полиграфе Макаров пропал. Взял отпуск на работе и уехал из Москвы. Один раз телеграфировал, что он в Барнауле. Задержали его в Ростове. Мы выяснили, что там живут его родственники. А решение задержать мы приняли не столько из-за того, что Макаров начал скрываться, сколько из-за того, что он угрожал следователю. Он постоянно писал ему СМС. На суде Макаров признался в этом и даже попросил у следователя прощения. А ведь мы даже выписывали этому следователю физзащиту.
— К нему приставили охрану?
— Нет, к сожалению. Просто засекретили его данные. Но от этого толку никакого: сейчас ведь можно купить любые базы данных. Когда началась информационная осада нас — имена всех имеющих отношение к делу следователей, экспертов были преданы огласке.
— На ход следствия давили?
— Да, причем со всех сторон. Но нам повезло, что пиар-кампания в защиту Макарова развернулась, когда мы уже передали материалы в прокуратуру. И от нас уже ничего не зависело. А вообще это удивительно, что сформировалось такое мнение у общественности: дескать, мы пытаемся упечь за решетку невиновного, любящего отца. Что мы решили отчитаться о раскрытии дела по «громкой» и «модной» статье. Но ведь у нас отдельно статистика по педофилии даже не ведется. И никакой заинтересованности в раскрытии таких дел быть не может. Наоборот, проще ведь любое другое преступление раскрыть, чем подобное.
И в СМИ мы бы никогда об этом деле не заявили, чтобы не навредить ребенку. Все подробности и даже имя девочки были фактически раскрыты ее матерью.
— Как вы думаете, почему она бросилась на защиту мужа?
— Возможно, она не хотела, чтобы Макарова посадили за это преступление. Ей проще было доказать его невиновность всем и потом разобраться с ним, что называется, «один на один». Таким образом, она могла бы спасти ребенка от возможного клейма «изнасилованная родным отцом». Я надеюсь, что именно так все и было. Ну а потом жена Макарова уже просто решила идти до конца. И, главное, у нее появились тайные помощники. Одна она никогда бы не развернула такую пиар-кампанию, потому что просто не потянула бы. Какие-то силы использовали эту историю, эту семью, чтобы вызвать общественный резонанс: мол, в педофилии теперь обвиняют любящих отцов. Я подумал: это безумие, когда в одной из телепередач Макарова представили как героя России...
— Ну а почему вы не попытались выиграть информационную войну?
— Не мы ее начинали, и, повторюсь, мы были против огласки. К тому же мы не могли говорить о многих подробностях. Да и арсенал средств у нас небольшой. Мы просто наблюдали за тем, как люди становились жертвой грандиозного обмана. К нам приходили обыватели, просили показать того «следователя-изверга», который посадил «невиновного Макарова»...
— Он выходил?
— Выходил. Они посмотрят на него, убедятся: обычный человек, без рогов и копыт, — и уйдут. Вся эта история нас самих потрясла. И ведь мы просто делали свое дело. Ничего лишнего Макарову не вменили. Только факты. Я ведь и сейчас могу сказать: может, у них игры такие были, у дочки с папой. Мало что в отдельных семьях считается нормой?.. Но поскольку это не норма для общества, то пусть какой-нибудь склонный к педофилии отец, узнав о судьбе Макарова, лишний раз подумает, прежде чем в такие игры со своим ребенком играть.
