И это оказалась головокружительная история! В ней дома идут на сотни метров, дети исчисляются десятками. Тут если замыслили кого усыновить, так сразу 4–5-х. Русский размах, что и говорить.
Среднестатистическая женщина в России совершенно не знает, как ей жить даже с одним ребенком. Посмотрите на любую молодую маму с трехлетним малышом — она же близка к истерике, потому что нужны развивающие занятия, да что-то сказал врач, да за садик платить, да что выбрать — танцы или теннис, да комбинезона хорошего не найти. В общем — сплошные траты, жить не на что, ребенок отнимает все силы.
А в семье Николая Михайловича и Веры Васильевны Болдыревых сейчас 10 детей, но это те, кто живет с ними в доме. Всего они воспитали 22 ребенка, из которых своих — 4. И все это так — не скажу безмятежно, но — бесстрашно, что ли. Они не боятся возможных завтрашних сложностей, не боятся начинать все сначала. Они просто держатся друг за друга и продолжают растить детей, сажать деревья, строить дома…
“А сколько можно взять? …”
У входа в дом Болдыревых стоит белая “Газель” — завтра вся семья отправляется в Ростовскую область в гости к брату Веры Васильевны. Нашествия детей он не испугается: у самого — 10 штук. А еще есть сестра Таня. Та воспитала Вера Васильевна даже затруднилась сказать, сколько детей: “Тридцать или больше”. (На самом деле — 53: семья Татьяны Сорокиной из Ростовской области — самая большая в России. ) Так что иметь много детей — это у них фамильное. И дом для такой семьи должен быть под стать. Поэтому сейчас Болдыревы живут в бывшей конторе СМП — строительно-монтажного поезда — с пристроенной к ней клубом. А это 200 квадратных метров, в меньший дом они просто не поместятся.
О том, что здесь когда-то была контора, сегодня не напоминает ничего, кроме большого бюста Ильича на тумбочке в коридоре. А так: фотообои, бордюры, ковролин, мягкая мебель, душевая кабина — все очень по-домашнему и даже ошарашивает: как так быстро можно привести в порядок нежилое здание?
Вторая половина дома только отстраивается. Все завалено досками. Тут и правда раньше был клуб, и стена, которая разделила большой зал пополам, проходит посередине гигантского лика Маркса. На стенах до сих пор угадывается что-то космическое или спортивное…
А в обустроенной половине в зале перед телевизором сидит тихий мальчик лет десяти.
— Это Никита, — представляет его Вера Васильевна. — Он у нас только два дня.
— Новорожденный!
— Да, из московской школы-интерната № 8. У меня их оттуда семеро. Причем мы никого сами не выбирали. Всех интернат предложил. Меня иногда спрашивают: “Как ты детей выбираешь? “Никак. Как рожают? Не выбирают же ни внешность, ни характер…
Судьбу многодетной приемной матери Вера Васильевна тоже не выбирала. И до 1986 года семья Болдыревых проживала в минимальном составе в станице Мелиховской Ростовской области (там, где снимался “Цыган”).
— У меня было двое детей от первого брака, когда я познакомилась с Николаем Михайловичем: Виктору — год и Светлане — 3,5. Поженились, муж записал их на себя. Детей общих сначала не было, врач говорила: “Что тебе еще надо? Двое есть, Бог дал уже”. Коля молчал, но понятно — детей-то хочется. Но наконец родилась Надя. Родилась тяжело, и после нее сказали, что детей точно не будет. А через год родилась Таня. Она прожила неделю: это был год Чернобыля, в роддоме тогда умерло 8 детей, говорили “не раскрылись легкие”. Дети дышали через аппарат по очереди…
Вера Васильевна очень горевала после смерти малышки. И вот однажды Николай Михайлович приходит с работы (он был тогда начальником речного вокала), садится ужинать, а Вера Васильевна ему так печально и говорит: “Вот по радио сказали — семейные детские дома создают…”. Муж спросил: “А сколько можно взять? “— “Да много…” Николай Михайлович помолчал, а потом и говорит: “Ну и возьмем…”. С этого все и началось.
Первые десять
— Мы стали обходить кабинеты, — рассказывает Вера Васильевна. — Все говорили: да вам памятник надо при жизни ставить!, но никто ничего конкретного не знал. …Кстати, критериев всегда было всего два — “памятник ставить” или пальцем у виска… Но меня опередила моя сестра Таня. У нее своих двое было и усыновила двоих. Хотела еще взять, а ей предложили создать сразу семейный детский дом. Так вот она по СССР стала 8-й, а я — 12-й, кто его создал. Это был 1989 год… Причем у нее как-то сразу получилось: она взяла четыре девочки. А мужу в то же самое время предложили “поехать посмотреть” двух девочек и мальчика. А как “смотреть”?! Он приехал и забрал… Так и привезли семерых. А через 4 месяца детей у них стало 16…
Что поражает — так это та легкость, с какой 20 лет назад можно было оформить документы. У Веры Васильевны получилось создать семейный детский дом за 10 дней. Из документов потребовались: справка от врача, справка о зарплате и акт обследования жилья.
— Прихожу в Минобразования, отдаю документы сотруднице, а она куда-то уже звонит. Потом кладет трубку и говорит: “Ну все, через 2 часа идет автобус, и вас в Целинском детдоме ждут две хорошие девочки 15 лет”.
Вера немного огорчилась — они-то хотели взять маленьких. Но детей не выбирают.
Девочек звали Люда и Соната. Для них все тоже оказалось неожиданностью. Люда, уезжая, плакала, уперлась в дверь автобуса. Провожавшая ее подружка сказала ей: “Эх ты! Если бы у меня матери не было, я бы за этой тетей на край света поехала”. Девочку звали Светланой, и ее слова Вера Васильевна запомнила, хотя и не знала тогда, что они были пророческими.
— А перед отъездом уже сижу, разговариваю с завучем, забегает девочка, сует ей записку и выбегает. Завуч читает и говорит: “Это скорее вам…”. А там написано: “Если вы меня не отдадите этой тете, я убегу”. Это была Наташа, Тата. Ее мама вышла замуж за цыгана, девочка воспитывалась в таборе и до 9 лет не ходила в школу. Мы ее взяли потом. А так как у нас к тому времени была уже одна Наташа, они звали друг друга Тата и Ната. Так эта Тата однажды уговорила Нату уйти из дома и поехать за 300 километров в свой детдом на день рождения подружки. Уехали и никому ничего не сказали. Мы с Колей поседели за две недели, пока их искали…
…Страницы моего блокнота пестрят именами, возрастами, подробностями. Кого-то взяли, кого-то не получилось. (Так что, если вы в конце концов собьетесь или недосчитаетесь ребенка-другого, это нормально. У меня у самой голова кругом очень быстро пошла. ) Саша, 9 лет, Юрка с Борей — по 8, Леша и Саша — 4 и 5 лет. Люба. “Нам говорят: “Может, еще девочку возьмете? “Так появилась третья Наташа…”. А вот и снова про Светлану:
— От Светы пришло письмо. Она не просила ничего, не жаловалась. Просто рассказывала, что приехала однажды домой, а мать убили и тело положили на рельсы. Забрали и Свету…
“А у нас еще такой ребенок есть…”
В начале 90-х семья Болдыревых состояла из папы, мамы и 11 детей.
— А где вы размещались?
— Мы купили казачий курень, построили дом 12 на 5. И начали строить другой — 12,5 на 12,5.
— А жили на что?
— Так 7 коров, всего хватало! Три свиноматки, хряк, каждый месяц резали свинью, половину продавали. Опять же зарплата была воспитателя семейного дома. А однажды к нам приехали из Минобразования. Давайте, говорят, мы вам дом построим. Мы согласились. В Москве деньги выделили, в Ростове их получили, и — дальше они потерялись. Много что-то там было миллионов… А мы и строить перестали, фундамент закрыли. И тогда, чтобы мы перестали спрашивать, где деньги на дом, нам стали говорить, что жилищные условия плохие, дом маленький, детей надо забрать, а детдом расформировать. Пришлось в Москву всей семьей ехать. Оставили в покое…
Вера Васильевна называет то время идиллией, которая продолжалась четыре года. У них тогда родился сын Миша. И тогда же в ростовском доме ребенка им сказали: “Есть ребенок, только вы его не возьмете”.
— Приезжаю, выносят Ирку — волчье нёбо, заячья губа. А Таня, сестра моя, двух таких усыновила, так что я к тому времени знала, что делать. Но говорю: “Надо с мужем посоветоваться”. И вот мы с маленьким Мишей на руках поехали. Коле Ирку дали — а у нее пальчики, как у цыпленка лапочки. Она в 8 месяцев весила 4 кило, голову не держала. Она этими пальчиками вцепилась папе в палец. У того аж слезы на глазах. Буркнул только: “Могла бы и сама документы оформить…”.
— А сколько операций ей надо было сделать?
— Очень много! Сереже, например, сделали 11. А Иру тогда сразу на операцию не взяли — вес маленький…
Дефицит веса — основная причина, по которой детдомовцам с расщеплением нёба практически не делают операции. Кормить таких малышей трудно даже дома — из блендера да ложечкой, а уж в сиротском учреждении они и вовсе не набирают вес. Поэтому операции им начинают делать с большим опозданием. Если ребенок вообще выживает.
Но Ира у Болдыревых быстро растолстела и через три месяца пошла. И это неудивительно — я видела, как в этой семье кормят. Пока мы разговаривали с Верой Васильевной, проснулась самая младшая дочка — 4-летняя Наташа (№ 5, кажется. У нее тоже расщепление, но первые операции уже сделаны). Папа Николай налил в тарелку щей, размял их толкушкой, добавил большую ложку сметаны — и после этого рот девочки только разевался. Потому что вкусно! Потому что не из блендера!
…Через полгода Болдыревы присутствовали всем составом на каком-то мероприятии. Там была и медсестра дома ребенка, которая знала Иру с рождения и сама передавала им девочку. Она подошла к ним, увидела на коленях Мишу и Иру и спросила: “А Иру не взяли?”. Когда ей показали девочку, медсестра помолчала и сказала: “А у нас еще один такой ребенок есть…”. Так появился Антон, тоже хиленький, он не ходил в свои полтора года. У Болдыревых пошел.
— На операции мы ездили в Москву, — продолжает Вера Васильевна. — И вот в очередной раз я привезла в больницу Иру с Антоном, а мне там врачи говорят: “Это ваши оба? “— “Ну да”. — “А фамилии разные — от разных мужей? “— “Да нет, усыновленные”. — “Да вы что! А у нас тоже такой мальчик лежит!”. Это был Сережа. Я вернулась домой, говорю Коле: “Мне там предложили мальчика”. А он говорит: “Что ж ты не взяла? “И когда поехали забирать Иру с Антоном, взяли и Сережу. Успели собрать документы, хотя тогда их уже надо было собирать в два раза больше…
Потом в семье Болдыревых были еще дети с расщеплением. Нынешнюю Наташу им предложили взять на сайте “Отказники”. Врачи в районной поликлинике сильно возмущались после этого: “Вы что, хотите увеличить показатели детской смертности в районе?! “Когда ее только взяли, Наташа не сидела, не плакала и не улыбалась, а теперь ходит за ручку, смеется, и мама Вера называет ее “моя красавица”.
— А потом Москва отказалась делать операции бесплатно, иногородние должны были теперь оплачивать 50% стоимости. Больше делать операции мы не могли. Да и к тому времени все стало хуже. В 1995 году у нас забрали сенокос, сдали его арендаторам под бахчу. Мы коров со слезами резали, они от голода не стояли, на помочах висели. Пособия минимальные, раз в 3–4 месяца. Пенсии не платили. Мы начали челночить, ездили в Польшу, Турцию, торговали да и своих детей одевали. Коля работал на нескольких работах. А тут нас обворовали, сына похоронили…
И в 2002 году семья приняла решение уехать из станицы.
— После похорон сына я была в трансе несколько месяцев, — вспоминает Вера Васильевна. — Все на Коле тогда держалось: и дети, и дом. И тогда мы поняли, что в деревне больше жить невозможно. Продали свой автобус и купили дом в городе Шахты. Нас тогда было 16 человек. Но шахты стали закрываться, работы не стало, опять пошли долги по пособиям. А мы в Подмосковье ездили каждую зиму: под Покровом жила моя мама, и мы туда приезжали нарядить в лесу елку, поиграть в снегу. И вот в 2003 году мы узнали, что Егорьевский район продает старые здания — общежитие, столовую, еще что-то. И мы поехали посмотреть…
Из школы в клуб
Дирекция Егорьевского района предложила им здание сельской школы 1929 года постройки площадью 360 квадратных метров. Безвозмездно…
— “То есть даром? “— сразу спросила я, — рассказывает Вера Васильевна. — Я удивилась — это первый раз что-то предложили даром. Но мне предлагали именно безвозмездную аренду с последующей пропиской, когда мы отремонтируем здание и переведем его в жилищный фонд. И мы стали ремонтировать. Коля менял балки, вручную выпиливал сгнившие венцы и заменял кирпичной кладкой. Сделали большую ванную, два санузла взамен одного торжественного унитаза с бачком, с цепочкой, душевую кабину, ванночку детям ноги мыть. Там были игровая, учебная комната для уроков, кухня 19 метров, зал — 48…
В школе они прожили 7 лет.
— Старшие к тому времени выросли, женились, повыходили замуж. Осталось четверо детей. И все уже были прописаны в этом доме, но однажды к нам пришла представительница опеки. Пришла, походила по знакомому зданию и говорит: “Какой прекрасный приют для временного содержания тут можно устроить! “Но как это — брать детей и отдавать?! Так я не могу. И начались сложности. Когда мы пошли приватизировать дом, я, конечно, наслушалась: ты, такая-сякая, набрала детей, чтобы прекрасный дом получить! Ага, еще в 89-м году это запланировала… У нас взяли паспорта. И когда вернули, постоянная регистрация в них была заменена на временную, которую надо было ежегодно продлевать…
Теперь приватизировать дом было нельзя.
А тем временем семья снова начала расти. На клочке газеты, в которую что-то было завернуто, Вера Васильевна увидела фотографию мальчика. Она показала ее мужу и сказала: “Смотри, это наш мальчик”. И с этой фотографией они поехали в Москву, в знаменитую школу-интернат № 8.
— За Андреем мы поехали, взяв с собой Сергея. А у него после операции был заклеен пластырем нос. В интернате спросили: “Что с ним? “И, услышав ответ, выдали коронную фразу: “А у нас тоже такая девочка есть!”. А мы в интернате обратили внимание на Олега — как нам показалось, обожженного мальчика с багровыми руками и лицом, у него кожа блестела и была туго натянута. Мы только подумали о том, что надо бы его взять, как вдруг нам позвонили: “Не возьмете Олега? Он не обожженный, это кожная болезнь”.
Сегодня Олег — красивый, сияющий мальчик с ослепительными зубами и нежной кожей. И еще вопрос, что ему помогло — мази или жизнь в семье.
— Потом нам позвонили из интерната: “Мы понимаем, что вы уже троих у нас взяли, но вот не возьмете на выходные еще Ксюшу?”. А потом Олег сказал, что у него в другом детдоме есть сестра Света… Но вот Светку нам в опеке оформить не дали: сказали, пока семи письменных столов в доме не будет, нельзя. Да еще у нас веревки с бельем перед входом натянуты… Но тут я попала на какой-то “круглый стол”, и там говорили о том, как плохо живут многодетные и как хорошо — приемные. Мол, государство им и то, и это. Я не выдержала и сказала, что мы живем на птичьих правах, нас всегда могут
выселить, не прописывают, что я куда только ни писала — вплоть до Медведева и Путина, но все возвращается в администрацию Егорьевского района. После моего выступления не только дали Свету оформить, но и предложили создать приемную семью!
Увидев, что я не поняла всей важности этого события, Вера Васильевна пояснила:
— Приемная семья — это значит зарплата! И после этого мы повесили объявление: не продается ли где дом? Большой и ненужный…
— То есть вам было проще купить пустой дом, чем добиваться прописки в школе, которую вы отремонтировали и обжили?
— Да! Перспектив прописаться там не было никаких. Нам разрешили жить там бесплатно, но с обязательством ежегодно перерегистрироваться. А по объявлению нам посоветовали отправиться сюда, в Орехово, в СМП. Тут было несколько заброшенных домов, мы выбрали контору с клубом. Нам предложили купить ее за 2 миллиона рублей. Мы взяли кредиты и собрали миллион семьсот. Больше никто не давал. Отдали за миллион семьсот.
— И вы сейчас платите проценты?
— Да, у нас 6 кредитов, и кум наш взял два. Уже год платим по 70 тысяч в месяц.
— Откуда?!
— Это как раз две наши зарплаты приемных родителей. А сами мы живем на пенсию. Детские деньги на кредиты не тратятся! Мы из них ни копейки не берем!
— А выплатите?
— Конечно, выплатим! За 3–5 лет — точно. Мы бы не стали их брать, если бы не рассчитывали на свои силы.
Продолжение следует?
Рассчитывать на свои силы, держаться друг за друга — наверно, это и есть их секрет. Им хватает любви на всех своих детей и, что интересно, вполне хватает средств — дети и питаются хорошо, и учатся.
— И читают по очереди по полчаса, и уроки мы вместе делаем, — заверяет Вера Васильевна.
Но вот судьба как будто все время проверяет их на прочность. Вы не поверите, но на кредитах история не заканчивается: буквально неделю назад, когда они пошли в регистрационную палату, чтобы наконец оформить дом, оказалось, что он… только что арестован. То есть деньги Болдыревы успели заплатить, а документы владельцы не оформили, и теперь они сами близки к банкротству. И срочно надо начинать какие-то сложные движения по вызволению своего дома из экономического плена. (“МК” связался с владельцами здания, и те уверили, что сделают все возможное, чтобы Болдыревы как можно скорее прописались в доме и получили документы на собственность. ) Но, как мне показалось, Болдыревых даже это не сильно-то и выбило из седла.
— Чего бы вы хотели, какой помощи? — спросила я на прощание. Вера Васильевна задумалась.
— Да ничего. Дом бы сохранить. А больше ничего не надо. Мы же, по правде сказать, хотим еще четверых детей взять.
