– Мир отметил 50-летие со дня полёта Юрия Гагарина в космос. Что вы испытали в тот день, 12 апреля 1961-го?
– Я до сих пор помню тот день. Мне было 13 лет, я учился тогда в седьмом классе. И нам в школе по радио объявили о том, что первый человек был запущен в космос и вернулся на Землю! Конечно, это было событие в то время – мы сразу же принялись обсуждать эту новость, учёба прервалась... Я с огромным восторгом ожидал, что вот сейчас хотя бы на секунду мир остановится, хотя, конечно, этого не произошло. Но я вернулся из школы домой и как раз вышел внеочередной номер газеты, и там был портрет, не Гагарина, а некоего абстрактного лётчика, в шлеме. Там было написано и о значении полёта в космос, и об успехе. Тогда я интересовался космосом, посещал кружок астрономии, мы много говорили о том, как это будет, но всё же это было неожиданно. Конечно, гагаринский полет повлиял на меня. Тогда многие хотели стать космонавтами.
Гагарин был из лётчиков, и мой отец тоже, американские астронавты отбирались из лётчиков, и – поэтому решение было принято закономерно. Я поступил в лётное училище, затем попал в Монинскую академию, сразу после которой СССР предложил участие в пилотируемой программе «Интеркосмос». Я был хорошо подготовлен, и меня включили в отбор по этой программе, так что моё юношеское решение оказалось удачным. В 13 лет я не задумывался, что летают космонавты лишь из Советского Союза или США. А когда я стал взрослее, я понял, что моя вероятность попадания в космонавты мала. Но мне уже тогда казалось, и в общем-то жизнь это подтвердила, что космонавтика должны быть международной, основана на сотрудничестве. Предложение СССР было закономерно, потому что до нашего полёта был и ряд совместных космических программ.
–Вы отправились в космос в тот момент, когда там побывали лишь представители двух сверхдержав - СССР и США. Вы ощущали себя в некотором роде пионером, обозначившим расширение рамок космонавтики?
-Я отдавал себе отчёт, что Чехословакия в моём лице становится третьим государством, получившим возможность послать своего гражданина в космос. В то время США закончили программу «Аполлон», и до 1981 года у них не было космического аппарата, способного вынести на орбиту человека. И я думаю, что СССР использовал этот фактор — частично это было тоже соревнование. На политическом уровне было принято решение вовлечь другие страны, это воспринималось вполне хорошо. Но это не занимало меня, я был готов не хуже других и хорошо выполнил свою работу.
– Первая страна, куда после своего космического полета отправился с триумфом Гагарин – Чехословакия. Запомнился ли Вам этот визит?
– Я не видел этого, но само это событие воспринималось очень хорошо. Был определённый духовный подъём — стало видно, на что способен человек. И отношения между государствами были хорошими, не так много времени прошло после войны.
– А вторжение советских войск в Чехословакию в 1968 году — отразилось ли оно на Вашем отношении к СССР?
– Были ведь введены войска не только СССР, но и других стран-участниц Варшавского договора: польские, болгарские, венгерские. В Чехословакии это было воспринято негативно, разумеется. Я тоже не совсем понимал, для чего это было сделано. Потом многие говорили, что полёт в котором я участвовал — своего рода извинение СССР за те события. Некоторые глупые люди высказывали подобные мысли, ещё более глупые им верили.
– В СССР вы проходили обучение в тех же местах, где готовился к полёту Гагарин — какие ощущения Вы испытали от этой сопричастности к эпохальному событию?
– Впервые я встретился с людьми, участвовавшими в подготовке Гагарина, ещё в Монинской академии, в частности, на штурманском факультете. В некоторых аудиториях были таблички о том, что там обучалась первая группа космонавтов. Генерал Молоканов, который тогда возглавлял факультет, рассказывал о том, как году в 60-м группа офицеров шла по аллее в Монинскую академию, и он подозвал к окну свою жену, преподававшую математику там же, и сказал: «Из этих людей скоро выйдет самый известный на планете человек». Когда я попал в Звёздный городок, находившийся неподалёку, на экскурсию, и когда я проходил там комиссию в 1976 году, я действительно чувствовал — сбывается то, о чём я мог только мечтать. Это трудно описать словами. Для меня это было воплощением детских мечтаний.
– Трудно ли было проходить подготовку к полёту?
– Наука шагает вперёд. Тогда о человеке знали меньше, готовили жёстко, учитывая всевозможные ситуации. Сейчас летает больше людей, а тогда нас готовили для участия во всех фазах полёта. Я не говорю, что сейчас легче или сложнее. Цель полёта была высокая, поэтому трудности воспринимались не столь критично. Основную сложность, если можно так выразиться, представляло то обстоятельство, что нельзя было нигде сбавить темп, готовиться несерьёзно. В школе можно отдавать предпочтение и серьёзнее заниматься любимыми предметами больше — там так сделать было невозможно. Надо было знать всё – так и была разработана подготовка, и система контроля.
– Как проходил сам полёт? Такое ведь не забывается! Страшно было?
– Если кто-то из взрослых людей говорит, что не испытывал страха — либо кривит душой, либо не совсем нормален. Самые яркие воспоминания — время перед стартом, за несколько минут до полёта. Уже ясно, что лететь придётся, но многое зависит от техники, и в любом случае это — шаг в неизвестность. Алексей Губарев летел во второй раз, но тоже волновался, я же вообще летел впервые. Я буквально вспомнил свою жизнь, думал, что бы сказал мой учитель младших классов, или мой дед. Волнение было, безусловно...
Когда мы оказались в невесомости, возникло восхитительное ощущение - я понял, что мы на орбите, и очень радовался. Алексей Губарев успокаивал меня, говорил, что основное нас ждёт впереди. Потом были и другие ощущения — я увидел Землю своими глазами, до меня так её видело меньше ста человек, эти переживания не передать словами.
Когда мы приземлились и поняли, что мы живы и здоровы, что мы хорошо выполнили свою работу — это был самый приятный момент.
– Вернуться живыми и здоровыми — бесценно в такой опасной профессии. Гибель Юрия Гагарина Вас наверняка потрясла...
– Безусловно. Он был для меня примером, поэтому, когда он погиб, мне было очень жаль.
– Не было ли у Вас мыслей свернуть с намеченного пути?
– На тот момент я учился на втором курсе, уже летал. В профессии лётчиков гибель людей случается время от времени, поэтому не для всех подобные события могут стать поворотными. В то время меня такие вещи не могли заставить отступить. Да, вы допускаете, что это может случиться, но в то же время вы верите в свои силы, навыки — ведь многие трагические события происходят из-за человеческого фактора.
– Космонавтика, очевидно, действительно призвание... Не секрет, что ещё несколько десятилетий назад мальчишки, отвечая на вопрос, кем они хотят стать, отвечали «Космонавтом!» Почему же сегодня, когда растёт уровень безопасности, совершенствуется техника, дела обстоят иначе, да и ореол романтизма вокруг этой профессии исчезает?
– В те времена это были исключительные явления. Сегодня о полёте в космос скажут только в случае некой непредвиденной ситуации. Это становится повседневным делом. Сейчас молодёжь живёт в другом мире. Я не сравниваю, но раньше было немного иначе, не надо было заботиться о том, на что завтра купить еды, можно было быть романтиком. Теперь же с юных лет человек должен думать о своём завтрашнем дне. Поэтому примером для людей и становятся представители других профессий. Но пока интересующихся космонавтикой достаточно. Сейчас я в Чехии поддерживаю один проект — через интернет порядка двухсот молодых людей сперва проходят оценочный раунд, в рамках которого они отвечают на вопросы, предлагают свои проекты. По окончании нескольких раундов отбирается экипаж или два, которым мы устраиваем поездку в Бельгию, где находится Европейский космический центр, предназначенный для широкой публики, желающей узнавать что-то о космонавтике, побывать на симуляторах космического полёта. Таким образом люди приближаются к космической проблематике, интерес есть.
-Весьма своеобразно интерес проявляется в пока ещё не получившем широкого распространения космическом туризме. Как Вы оцениваете это явление? Ведь раньше космонавтика была уделом избранных, а теперь — тех, у кого кошелёк толще.
-Я не люблю так говорить, но это демократично. Космические туристы своими деньгами снижают затраты на сам полёт. И никто не летит просто так, чтобы просто смотреть в иллюминатор, у них есть некая заранее продуманная программа. Кроме того, космические туристы сами служат объектом исследования, как и любой космонавт, у них есть свои исходные физические данные, поэтому набирается определённый статистический материал. И в туристы не набирают всех подряд — кандидат должен соответствовать определённым требованиям, физическим, по здоровью. И в авиации, хотя не совсем корректно их сравнивать, есть некая аналогия — летали ведь сперва только избранные, теперь же всё иначе. Поэтому я отношусь вполне нормально к таким явлениям.
