Я тогда был студентом, писался кипятком от того, что мне дали бумажку внештатника с печатью, готов был публиковаться даже без гонорара (потом выяснилось, что ведущая и так оставляла себе добрую его часть), и хватался за каждого “чудика”. Даже если он назначал встречу на восемь утра субботы...
Во-первых, Василий Иванович обладал характерным пунцовым носом, совсем как Джузеппе из “Золотого ключика”; во-вторых, одет был, как бомж, и я сразу заподозрил в нем горького вдовца; а в-третьих, пресловутые трудные подростки разве что не показывали “фак” ему за спиной и откровенно глумились над стариком. Хотя возились в железках с явным интересом.
(Кстати, дед оказался бывшим спортсменом-мотогонщиком и даже выступал за сборную СССР, но это не поражало: Уфа была когда-то столицей мотоспорта, и по концентрации забытых напрочь и жалко доживающих чемпионов мы прямо-таки “магнитная аномалия”. Подозреваю иногда, что так получится и с хоккеем.)
Василий Иванович вцепился в меня мертвой хваткой. Глаза его горели нехорошим огнем. За два часа сложилось полное впечатление, что он и квартиру свою заложил ради этих пацанов.
По-свойски называя главу района по имени-отчеству, он все рассказывал, как регулярно ходит к нему на прием ради того, чтобы какой-то пустырь отдали под картинг, и даже проектные документы пытается чертить самостоятельно.
Позабавила история, как он возил ребят на соревнования на ржавом насквозь “пирожке”, к которому примотал российский флаг; эту каракатицу (чуть ли не без номеров) тормознули на трассе гаишники, не хотели пускать дальше, но дед так крепко присел им на уши, что ему сказали: “Езжай, только флаг сними”. Не позорь, мол.
Особенно будоражила студенческое воображение сумма, казавшаяся в то время запредельной, что-то за восемьдесят тысяч рублей. Чтобы собрать ее, Василий Иванович с воспитанниками месяцами искали металлолом, оседлав все тот же “пирожок”, которому и самому впору в утиль — в итоге были куплены какие-то жизненно необходимые секции запчасти (все это гордо рассказывалось для статьи).
Ну никак не сочетался старик с такими деньгами. И мысль прокручивалась на холостом ходу: а что бы я сделал с этой суммой? ух, чего бы только не... — но я бы ее и не получил! Не ползал бы месяцами по оврагам.
“Я же не сумасшедший”, — неизбежный вывод. Но “сумасшедший” заработал, а я нет. Но “сумасшедший” и остался гол как сокол, вложив в гараж, в ребят все до копейки. Значит, сумасшедший вдвойне?.. Общечеловеческой логике это не поддавалось.
(Помнится, одного олигарха заподозрили недавно в подобном “сумасшествии”, когда он заявил, что не оставит капитал своей семье. Газеты наполнились брезгливым изумлением. Но просчитали политические, экономические и прочие мотивы этого шага, вернули в схему — и успокоились.)
Разрушение матрицы порождает ужас. А между тем возникает парадоксальная на первый взгляд мысль, что именно ненормальные и спасут Россию. Ну а кто же еще? Если человек, отдающий не пятьдесят, не семьдесят, а сто процентов, может быть понят только в таком качестве.
Вы не слышали, как рассказывают в школе биографию Льва Толстого? Я слышал на педпрактике. Мол, отказался от авторских прав, да, народа ради, но оставил ни с чем своих детей... — и все это, слегка кривя губу: типа, да, гений, но сами понимаете...
Но всякая истина может быть прочитана наоборот. Тот, кто спасет Россию, будет объявлен сумасшедшим, и его сумасшествие наказуемо. Так вышло и с Василием Ивановичем.
Руководство районного Дворца детского творчества, или как это называлось, узнало из статьи про те несчастные восемьдесят тысяч и взбесилось: “У нас не хватает на материалы для кружка изобразительного искусства, для кружка рукоделия, а вы...” Несчастного старика прессовали за то, что он тайно заработал и не сдал деньги в кассу.
Он долго мучил и себя, и меня. Его выживали с работы. В мастерскую приняли другого человека, который поменял замки и вышвырнул на помойку весь металлический хлам.
Поздним вечером я обнаруживал на автоответчике пьяный, торжественно звенящий голос Василия Ивановича: “Сообщаю, что сегодня в восемь ноль-ноль меня не пустили на рабочее место... На меня было совершено нападение... Требую сообщить в МВД, ФСБ...”.
Ожесточенная борьба с ним не имела никакого практического смысла (касса Дворца от этого не пополнилась бы), но такая иррациональная реакция — это как раз типично. Тоже своего рода диагноз.
Когда Василия Ивановича наконец официально уволили под каким-то предлогом, он не сдавался долго; в одном судебном заседании я даже поучаствовал.
Я не мог понять, как он ко мне относился. Старик то обвинял мою статью во всех своих бедах, то искал поддержки и, опять же, по два часа рассказывал об успехах своих учеников, уже разбежавшихся от нового педагога обратно по подвалам.
Во всяком случае, я был единственный свидетель с его стороны. О чем свидетельствовать — было непонятно. В коридоре суда я не смог от него добиться даже ответа на вопрос, признавать те самые восемьдесят тысяч или сказать, что это разыгралась моя фантазия журналиста.
Похоже, он и сам этого не понимал.
Другая сторона была обильно представлена суровыми педагогическими тетками, мелкими чиновницами в теле. Они тоже не понимали, зачем я тут, поэтому набросились с обычным, рефлекторным уже ором:
— Как вы могли не согласовать статью с нами?.. А вы знаете, что это подразделение официально называется клуб, а у вас написано — секция?..
На чиновничий идиотизм надо отвечать чиновничьим идиотизмом. Тогда у них что-то замыкает в мозгах.
Припомнив, что Василий Иванович показывал мне ксерокопии каких-то жалких заметок о соревнованиях, я парировал:
— А вы знаете, что это подразделение было названо секцией в газете “Республика Башкортостан” — издании правительства Республики Башкортостан?
Все разом заткнулись. В зале с гербом и флагом повисла мертвая тишина...
...Добился ли Василий Иванович чего-нибудь через суд, я теперь уже и не помню. В любом случае это ничего не меняло, он угасал, сходил с круга.
Еще участвовал в организации каких-то заездов, соревнований. Звал на них меня. Я писал какие-то жалкие заметки.
Лет семь прошло, да больше. Существует ли на глухой окраине та секция юных техников, я, честно говоря, теперь и не знаю.
Страна не нуждается. Всем спасибо, все свободны.
