За час до встречи с клиентом съесть картофельное пюре с селедкой и растительным маслом, выпить два сырых яйца с хлебом, с маслом, для верности добавить 20 капель настойки элеутерококка, и, можно сказать, все меры безопасности приняты. Вперед — за халявным питием и культурным общением!
Конечно, мы рисковали: алкоголь провоцирует людей на подвиги — можно нарваться на буйного, сексуально озабоченного, желудко-неустойчивого, а вдруг клиента и вовсе “белочка” посетит? Но с другой стороны, кажется, Алла Пугачева некогда заметила, что самые лучшие друзья — это собутыльники. А замечание это, прямо скажем, смысла глубокого.
“Самцы были что арфа! Тронешь — заиграет!”
“Никаких музыкантш, гейш, молодых, длинноногих сучек, — чеканила в трубке воинственная дама. — Подруга на праздники приехать не смогла, теперь хочу выпить с той, что закончила институт в 90-е годы! Праведниц и зануд не предлагать. Форма одежды — походная”.
В семь вечера на площади Гагарина меня подхватывает черный джип. Рядом с водителем на кожаном диване цвета слоновой кости сидит дама в полинявшей куртке со стройотрядовскими эмблемами. Из-под козырька защитной бейсболки на меня наставлена двухстволка близко посаженных глаз. Голос звучит как выстрел: “Сегодня я не Анна Семеновна, финансовый директор, а студентка Анька. Едем в коммуну, будем гудеть, как в молодости”.
Пять минут ходу, и мы на улице Орджоникидзе. Перед нами длиннющее восьмиэтажное облупленное здание с окнами, затянутыми полиэтиленом. Клиентка объясняет: “Альма-матер. Знаменитый дом-коммуна, чудо русского конструктивизма — общежитие Института стали и сплавов. Ныне стоит на реконструкции”.
Пока водитель Андрей перекладывает провизию из ярких пакетов в рюкзак, Анна с наслаждением тянет носом воздух, пропитывается воспоминаниями. Здесь прошли лучшие годы ее жизни.
Наш визит подготовлен. Сторож впускает нас в здание-скелет. На первом этаже находятся многочисленные офисы и мастерские. По винтовому наклонному пандусу поднимаемся на четвертый этаж, где царит разруха. В правом крыле находим памятную Анне комнату. На заляпанный краской теннисный стол стелем газету. Провизия вся из советского прошлого: килька в томате, ливерная колбаса, черный хлеб, сырки “Дружба”.
“Пить будем водку!” — говорит клиентка, выставляя на стол пару бутылок. На этикетке значится “3 руб. 62 коп.”. В ход идут граненые стаканы.
— В 86-м мы покупали “Золотую осень”, самое дешевое вино. Особый кайф было пить в сугубо женской компании. Под винными парами говорили в основном о парнях. Самцы в то время были что арфа: тронешь — сама заиграет. А сейчас? Не мужики, а сплошные барабаны попадаются — шуму много, толку мало.
Я вставляю: “Или того хуже — тромбоны: не играют, а пугают”. Мы долго смеемся. Так созревает очередной тост.
В тесной комнатке мы как в купе вагона. Старые Анины подруги уехали жить за границу. Со сослуживцами не расслабишься, все время начеку, как бы сохранить лицо.
В старой разрушенной общаге действует известный феномен “попутчика в поезде”: Анна говорит о наболевшем, зная, что больше меня не увидит.
— Все уже в жизни приелось! Новый год отмечала с компанией на закрытой станции метро, предыдущий — в самолетном ангаре. Была на Багамах, на Кубе, ром рекой, текила, накачанный плейбой рядом — и ни восторга, ни минут откровения. Поэтому хотела хоть на время вернуться в студенческое прошлое: голодное, но счастливое.
Спотыкаясь, Анна тянет меня в трехэтажную часть здания, которое носило имя “итальянка”. Здесь, в одной из комнат, обитал первый ее мужчина — Вадим из Череповца.
— Говорили, держась за руки, ночи напролет. Окна комнаты “итальянки” выходили на железнодорожные пути, идущие на завод имени Орджоникидзе. До сих пор перестук колес навевает романтические воспоминания.
Вадима Анна отправила в отставку. Променяла на перспективного доцента — москвича. Была замужем три раза. Единственный сын — переводчик — стал практически чужим человеком. Теперь одна. На заверения мужчин типа “я без тебя пропаду”, “такой красивой, как ты, я никогда не видел” Анна не реагирует.
Я пригубляю, клиентка пьет до дна и рассуждает: “Спиртное воздействует на мужиков как стимулятор, а на женщин — как транквилизатор. Они пьют, чтобы стать более активными, а мы — чтобы расслабиться. Разве поймем друг друга?”
Тосты следуют один за другим. Напрягаясь, цитирую Ницше. Кильку едим из банки руками. Я сую в руки клиентки бутылку негазированной минеральной воды. Старательно выговаривая слова, вещаю: “Опьянение наступает тогда, когда спирт попадает в клетку. А клетке, чтобы переработать спирт, нужно много воды”.
Через четыре часа совместной попойки Анна признается: “Ты мне как сестра. Я тебе все самое сокровенное выложила как на духу”. Охраняющего нас водителя Андрея она посылает за гитарой. До пяти утра мы поем с Анной песни Антонова, “Машины времени”, “Воскресения”. Выходя из общаги, голосим: “Гоп-стоп!” Усевшись в сугроб, пьем на посошок. Анна нарушила все табу и потому осталась довольна. Я же на несколько дней была буквально выключена из жизни.
“Жениться надо так, чтобы мебель в квартире не переставлять!”
Следующий клиент оказался пола мужественного. Ехать к нему казалось нам страшновато. Хотя и было строго указано в объявлении “интим не предлагать”, но какой же мужик, осилив пол-литра, станет вспоминать, что там в газете было напечатано? Да и цена на наши услуги, признаемся уж честно, зашкаливала. Если следовать простецкой мужской психологии, мало знакомой с культурой пития и общения, 1000 долларов, пусть даже и в новогоднюю ночь, для просто совместного распития шампанского все-таки многовато будет... Пожелавший провести Новый год в моей компании мужчина оказался из мажориков. Не просто ухоженный, а вылощенный так, что слюнки текли. На фоне тех соляриев, что золотили не один день его кожу, салонов красоты и прочих мест создания гламурной внешности парикмахерская экономкласса, чьи цены как раз вписывались в мой месячный доход, выглядела сущей Золушкой. Клиент-собутыльник, окинув меня на пороге своей квартиры, куда меня проводил, получив одобрение консьержа по телефону, лишь мимолетным взглядом и бросив “сюда!”, исчез в безразмерной комнате, отдаленно напоминающей кухню, где сразу же разлил по бокалам виски. Хотя бы спросил для начала, что именно я пью или уж, на худой конец, — в каких количествах, ибо в два бокала литровая бутылка вискаря ушла за милую душу. Видит бог, столь вместимых емкостей видеть раньше не приходилось. При этом закуской в комнате не пахло вообще. Собутыльник залпом ополовинил емкость и, буркнув: “Что стоишь? Пей!” — откинулся на дорогой диван из белой кожи. “Знаешь, — задумчиво заметил мой случайный собутыльник, — вот мне больше сорока (“Офигеть, — подумалось мимоходом, — больше тридцатника бы не дала!”), а вот веришь? — проституток в жизни не снимал!” “В каком смысле?” — озадачилась я, размышляя: он что, просто решил обсудить со мной вопросы своих финансов, продажной любви или читать не умеет и путает нами же изобретенную профессию собутыльницы с древнейшей? “Да в прямом! — разозлился клиент. — Зачем мне проститутки, если девки гламурные сами липнут! И ведь знаешь, какие суки, лезут прямо в постель! Только им того и надо, чтобы переспать, залететь, охомутать. Я вообще так думаю, что только проститутки сегодня и бывают честными. Они хотя бы работают просто за деньги: честно, открыто... Что скажешь?” “Вот уж не знаю...” — от души призналась я. “Что значит “не знаю”, — вновь обозлился клиент, — вот ты как работаешь? Не за деньги, что ли?” “Ну, как сказать, — задумалась я, вспоминая истинную работу, — в общем-то и за удовольствие тоже...” Мой ответ почему-то клиента страшно развеселил, хохотал он минут десять буквально до слез и наконец, успокоившись, вынес вердикт: “Молодец! А чего не выпила? Пей давай!” И добавил себе опять до полного. “Все у меня есть, — признался с большим чувством, вновь ополовинив бокал, — счастья нет! Да что там счастья... Выпить вот не с кем! Все в постель лезут...” “С мужиками пейте!” — посоветовала я. “Те тоже лезут, — махнул рукой клиент, — только еще быстрее, чем женщины. Уроды!” И посмотрев на меня второй раз за вечер уже совсем мутными глазами, добавил одобрительно: “Вот ты красивая!” “После литра виски любая красивая!” — ехидно заметила я. “Не скажи! — возразил клиент. — Вот ты выпила, помада у тебя стерлась, а губы настоящие...” “То есть?” — спрашиваю, а сама прикидываю, не дошел ли уже товарищ до кондиции. “Дура, — лениво заметил клиент, — губы накачанные видела? Во-во! Помада стирается, а там такое!.. Слава богу, не знаешь, а поэтому пей!”
Наша новогодняя ночь протекала в таком режиме еще минут тридцать. Клиент опустошал бутылки с виски, как пакетики с соком. “Знаешь что, — сказал он мне где-то ближе к сорок пятой минуте общения, — давай мы с тобой сексом заниматься не будем! Вообще... Ты как, рада?” “Да я как-то и не планировала...” — заметила, поежившись. Клиент посмотрел тупо: “А что тогда планировала?” “Пить!” — говорю. “Молодец! — опять захохотал собутыльник и тут же погрустнел. — Одно жалко, сорок лет, а ни одной проститутки так не было! А все почему? Порядочные они бабы! И выпить с тобой могут, и поговорить, и в постель не лезут... Нет, жениться надо на проститутке! Ты согласна?” В принципе, мне было все равно, на ком женится мой случайный собутыльник. “Жениться надо так, — говорю, — чтобы мебель в квартире переставлять не пришлось!” “Молодец! — в третий раз захохотал клиент. — В корень зришь! Пей!”
Срубился товарищ где-то часа через два, слава богу, так и не уйдя в агрессию. За это время он успел предложить мне руку без сердца, свою вторую квартиру пока без мебели при условии, что я буду приходить к нему пить по его первому требованию, не стану при этом лезть в постель, а главное, требовать регистрации отношений. Одно я вынесла из этой встречи точно: деньги с клиентов за услуги совместного пития надо брать загодя, пока не заснули.
Секс с фланеливой рубашкой и питательной маской на лице
Как оказалось, вопросы проституток будоражат не только мужскую половину человечества, даже более того, женщин они волнуют куда сильнее. Но в другом плане. Клиентка, назвавшаяся Элен, хотела выпить и поговорить по душам исключительно с представителем сильного пола, на амбразуру пришлось кинуться единственному в отделе мужчине.
Потягивая из бокала “Бейлис”, высокая блондинка с глубоким декольте, передергивая плечом, интересовалась: “Почему мужчины от красивых и умных жен сбегают к проституткам?”
В роль психоаналитика благодаря спиртному я вошел быстро:
— Если муж идет к проститутке — значит, его не все устраивает в сексуальном плане. Сосед мой Вовка, например, с женой прожил 25 лет, он ее иначе как вторую маму уже и не воспринимает! Да и в молодые годы его жене нравился секс по строго определенному сценарию. Ей так легче было, как она выражалась, “дойти до кондиции”. А для Вовчика любовная игра в итоге стала рутиной, захотелось разнообразия… Сколько ни пытался он предлагать второй половине спонтанный секс — без толку. Приходил домой, на жене фланелевая ночная рубаха до пят и питательная маска на лице… Вы бы стали заниматься сексом с мужчиной, похожим на инопланетянина?
Элен поежилась. Я продолжал:
— Жене другого моего приятеля — Василия — вообще секс не очень нужен. А Васе требуется много секса. Путана же относится к сексу как к работе, проститутка не отдается страсти и поэтому лучше чувствует желания клиента.
Однако вскоре стало ясно, что все то, что я пытался объяснить моей собеседнице, ей не грело душу. Пришлось в итоге сказать именно то, что она хотела услышать, иначе пришлось бы пить с ней до утра и неизвестно еще, чем бы это закончилось. “Мужчины идут к проституткам из-за комплексов! Им проще, когда за деньги можно гарантированно получить ласку и вообще быть каким угодно — толстым, с короткими ногами, молчаливым, слабым… Поэтому сильному полу в семье нужна поддержка!” За это и подняли последний тост.
“Со стариков денег не берем”
Новогодние праздники мы как никто отработали печенью. Нам звонили и пенсионерки, которые, перепутав в объявлении доллары с рублями, хотели вызвать нас, чтобы рассказать о военных и трудовых буднях. Мы, конечно, не отказывались, ведь совсем не ради заработка изобрели новую профессию. И денег со слабых мира сего не брали. Нас угощали на шестиметровых кухоньках, до блеска отмытых, за столами, покрытыми клеенчатыми скатертями, молдавскими винами, российским шампанским, недорогой водкой, пододвигали заботливо печенюшки, предлагали квашеную капусту и жареную курицу, а главное, все рассказывали и рассказывали свою жизнь. Исповеди стариков сводились, в общем-то, к одному: дети выросли, живут отдельно, берут какие-то безумные кредиты на покупку квартир, а то и вовсе выбрасывают огромные деньги на ветер — снимают жилье, нянек нанимают! В итоге к родителям заезжают нечасто, внуков привозят и того реже: у тех с детского сада курсы английского, да музыка, да еще бог знает что, вот времени на встречи с бабушками-дедушками и не остается. И что не живется одной семьей? Они, старики, и убрались бы, и обед приготовили, и за внуками присмотрели. Но нет, не хотят молодые, скучно им со стариками, а вот им-то и поговорить не с кем, впору за деньги собеседника вызывать. Была в нашей череде собутыльников и бабушка Фиа, которая сама не помнила, сколько ей лет, только знала, что “уж за девяносто! Но вот ничего еще она — и в трезвом уме, и в здравой памяти, даже и водочки может выпить!” И нам весь вечер рассказывала эта старушка — тощая, беззубая, с тонкой косичкой волос на голове, как была в начале века первой красавицей на деревне, как сватались к ней все окрестные парни, а потом вот война, работа беспросветная все забрала, и красоту, и молодость, да и саму жизнь. Был среди наших клиентов даже ветеран Великой Отечественной войны, который под водочку да картошечку в мундире поведал нам о своих военных подвигах, да так скупо и буднично, как будто это была самая обыкновенная жизнь. “А впрочем, — подумалось нам, — ведь так оно и есть на самом деле!”
Если бы новогодние праздники продолжались, репортеры “МК” элементарно бы спились. Но выходные, слава богу, закончились! А вывод из новой профессии мы сделали такой: старые или молодые, богатые или бедные, мужчины или женщины, все мы больше всего на свете нуждаемся в человеческом общении. Но его в наше время с каждым днем становится все меньше. А алкоголь — это только повод встретиться. И дай бог весь год каждому из вас иметь возможность не вызывать собутыльника за деньги, а всегда иметь рядом человека, которому можно под стопку водки ли, бокал шампанского или рюмку коньяка ли — неважно, — но излить свою душу.
