А ментальность — это среда, в которой мы существуем. Но не всегда до конца осознаем, сколько она для нас значит.
Премьер-министр, бывший разведчик, обозначил для нас еще раз — наряду с другими проблемами — реалии жизни людей, которые отдали Родине все. Без всякой иронии, без всякого ерничества замечу, что после “Семнадцати мгновений весны” мы все стали немножко специалистами по разведработе. Знаменитый эпизод свидания Штирлица с женой — один из ключевых ментальных моментов фильма. И последующей жизни всех советских людей.
О них, о штирлицах наших дней, во время беспрецедентно долгой пресс-конференции пришлось сказать премьеру. В ответ на вопрос о предателях, которые сдают наших нелегалов. Люди отреклись от родного языка, говорил премьер со знанием дела, привычек, возможности похоронить своих близких...
А накануне по Первому каналу еще и прошел фильм о разведчике, который — буквально с пистолетом у виска — провел блестящую операцию по добыче сведений об испытании ядерного оружия в ЮАР. И реальный герой его в комментарии к фильму сказал, что если бы он заново родился — он снова бы стал разведчиком. И больше никем.
А наш премьер стал президентом, а потом — главой правительства. И, отзываясь, о тех, кто предает своих товарищей, употребил совсем не сильные — по меркам мужиков у пивного ларька — выражения “скотина” и “свинья”. И я представляю, сколько любителей словосочетания “мочить в сортире” пройдутся по нему в связи с этим сегодня.
В редакции “МК” — это ни для кого секрет сегодня — работала прекрасная девушка, которая уехала когда-то за границу машинисткой в посольство поработать, вышла замуж за хорошего человека, девочек чудесных родила. А потом он вышел в тапочках на лестничную клетку покурить и исчез...
Всплыл за рубежами любимой Родины. Девчонки же с мамой остались в том доме, где жили жены и дети товарищей, которых после его откровений распихали за рубежом по тюрьмам. И из всей истории нашей подруги вот этот момент — даже не то, что все наши редкие встречи сопровождались стоянием черных машин под окном (так пытались наши спецслужбы отловить этого подлеца) — потряс меня больше всего.
Как жить дальше женам и детям, если их отца и мужа не грохнули спецбригады, подобные израильским после второй мировой? Как в один лифт входить, в одной школе учиться? У нас же все ведомственное...
Они увиделись при посредничестве аж Михаила Горбачева и Маргарет Тэтчер. Потому что дети хотели видеть отца. Но все равно ничего не склеилось... И склеиться не могло.
Но я не об этом. Слова “скотина” и “свинья” по отношению к подобным людям напомнили мне еще один эпизод из богатой биографии “МК”.
В 1995 году мы пришли в США со своей газетой и со своими иллюзиями. Мы честно продумали проект — поскольку, по неофициальным данным, во время застоя только в Нью-Йорк переехало несколько миллионов человек, и наша диаспора была одной из самых крупных в США, — но по приезде обнаружилось, что филиал “МК” будет 27-м русскоговорящим проектом на Брайтон-бич. А самый успешный на тот момент — газетка, которая вырезает ножницами статьи из самых популярных изданий в России (благо, самолеты с нужными людьми прилетают из Москвы ежедневно), наклеивает их на картон, собирает страшное количество рекламы под это дело. И процветает. Да еще и подначивает продавцов печатной продукции нас на лотки не выкладывать. Иначе...
Мы и еще несколько крупных газет России подали в суд на организатора этого сомнительного бизнеса.
Бывший мент из Киева, владелец той газетки, главной линией своей защиты обозначил несправедливость строя, в котором он жил. Коммунисты меня, мол, до перестройки обобрали. И теперь я просто беру свое. И на свидании с юристами — как выяснилось, обязательными в США накануне слушаний в суде — я не сдержалась. И произнесла пресловутое слово “скотина”. Кипеж, который поднялся после этого, словами не описать! Вся судьба процесса оказалась под угрозой от моей несдержанности.
Адвокат с нашей стороны метал в мою сторону громы и молнии. И одновременно с мягкой улыбкой объяснял третейскому судье, что я всего лишь сказала “animal”... А это ничего, нормально. Для Штатов.
И меня простили. За скотину.
Не простили за вежливую просьбу отлучиться на интервью с Еленой Соловей.
Первое большое интервью ее после отъезда в Штаты. Наша телевизионная бригада с ТВЦ должна была улететь трехчасовым дневным самолетом. Дата на календаре была 9 мая, а мы знаем, что это значит для нас. Но не для них, американцев.
Елена приехала на автобусе из своего Нью-Джерси в скромной кофточке с пятном на груди. И очень спешила на следующий автобус, чтобы вовремя вернуться домой. Машину она водить не научилась, языком не овладела. Мы все были в цейтноте. И как мне удалось не обозвать скотиной в очередной раз человека, который потребовал санкций из-за того, что я поднимаюсь и ухожу с юридических собеседований, не понимаю.
Просто на следующий день нам пришел счет на 400 долларов за срыв переговоров.
Тогда, в 90-е, это были деньги. Но причиной шока были все же не они. А 9 мая. Елена Соловей. Наша ментальность.
И я жалею, что сдержалась.
Нельзя душить порывы, которые идут от души. Сколько бы они потом ни стоили.
Вот до каких мыслей, елки-палки, независимо от политических пристрастий может довести произнесенное в эфире на всю страну простое слово “скотина”...
