«Из-за секретности фигурировал как БЛ»
В конце 1949-го ведущие научные сотрудники экспериментальной лаборатории несколько дней подряд перебирали руками отбросы и снег на институтской свалке. Один из молодых специалистов, Борис Смагин, в суматохе вместе с ворохом алюминиевой фольги вымел с лабораторного стола и выбросил сверхсекретную деталь – нейтронный запал из бериллия. Деталь была размером с грецкий орех и также была завернута в фольгу.
Был объявлен аврал. Смагину грозил серьезный срок. Заместитель Берии по режиму, генерал-полковник Мешик, обещал превратить молодого специалиста в лагерную пыль. Ученым выдали новые полушубки, лопаты, ломы и выгнали на мороз. Начались поиски. Через несколько дней начальник отдела Шутов ворвался в свой кабинет, где все это время находился Борис Смагин, и, обращаясь к молодому специалисту, закричал с порога: «Нашли! Вон отсюда, чтобы я тебя не видел!» Смагин был отстранен от секретной работы. А в отделе по случаю счастливого разрешения ситуации состоялся банкет.
ЧП произошло на режимном предприятии, в КБ-11, которое в разные годы называлось «Приволжская контора», База № 112, Горький-130, Кремлев, Арзамас-75, Арзамас-16, Саров. Наказание нарушителю грозило нешуточное, как на фронте. Тогда ведь по сути шла тайная интеллектуальная атомная война…
Когда в августе 1945-го США подвергли ядерной бомбардировке японские Хиросиму и Нагасаки, стало понятно, что и над Советским Союзом нависла атомная «дубина». Америка готовила еще 20 «хиросим». Надо было в кратчайший срок создать свое сверхоружие. Началась немыслимая гонка, как определил один из участников советского Атомного проекта, «максимальная работа в нечеловеческих обстоятельствах».
Сроки были поставлены жесткие. Требовалось за короткое время разработать и внедрить новейшие технологии, наладить производство урана, сверхчистого графита, плутония, тяжелой воды… На это были брошены все силы и возможности.
Для получения ядерного горючего и ядерного оружия был создан целый архипелаг объектов. Появились научные городки с номерными названиями, атомграды. Сложились крупные научные институты и лаборатории, начали строиться полигоны. Советский Атомный проект нуждался в лучших людях того времени – и они нашлись.
Возглавил поход за скорейшую ликвидацию американской ядерной монополии талантливый физик и организатор Игорь Курчатов. Академику тогда было 40 лет. На этот пост его рекомендовал авторитетный ученый Абрам Иоффе, который создал советскую физическую школу. Игорь Васильевич стал главным научным руководителем советского атомного проекта. Под непосредственной «опекой» Берии курировал весь объем научно-практических работ. Нес на своих плечах страшный груз ответственности. Брал на себя роль громоотвода, чтобы остальным работалось спокойно.
Игорь Курчатов был демократичен, легко находил общий деловой язык, как с лаборантами, так и с академиками. Ему верили, его уважали, его любили, за ним шли.
За срочное исполнение заказов промышленности и координацию всех работ отвечал Борис Ванников. Человек с трагической судьбой. Перед войной, будучи наркомом вооружения СССР, он был репрессирован. В подвалах Лубянки его нещадно били и пытали, требуя признаться в военном заговоре и шпионаже. Сталин вспомнил про Ванникова, когда через месяц после начала войны обнаружились перебои с поставками боеприпасов. С Лубянки его прямиком доставили в Кремль. Назначив Бориса Львовича наркомом боеприпасов СССР, Сталин выдал ему «охранную грамоту», написав на листе бумаге, что «товарищу Ванникову можно доверять».
В 1945-м генерал-полковник, у которого среди множества наград была и Звезда Героя Социалистического Труда, был мобилизован в Атомный проект, благодаря его усилиям производственники приучились выполнять жесточайшие технологические требования ученых. Из-за секретности в документах он фигурировал как БЛ.
«Развивались цепные реакции идей»
Главным конструктором и научным руководителем КБ-11, где начали разрабатывать ядерный заряд атомной бомбы, стал академик Юлий Харитон. Он занял этот пост, несмотря на «неудобные» факты биографии: два года стажировался в Англии у Эрнеста Резерфорда и Джеймса Чедвика, был сыном «врагов народа».
На засекреченном объекте, как вспоминали ученые, «шпионов не ловили, врагов народа не разоблачали, с безродными космополитами не боролись». Стране нужна была атомная бомба. Стоял вопрос существования самой страны.
Под свое «крыло» Юлий Харитон собрал лучших физиков страны, как теоретиков, так и экспериментаторов, а также химиков и математиков.
Теоретический отдел КБ-11 возглавил давний друг и соратник Юлия Харитона, Яков Зельдович. В 1939-м они вместе впервые осуществили расчет цепной реакции деления урана и дали оценку его критической массы. Яков Зельдович отличился и в военные годы. Работая над созданием нового ракетного оружия, открыл новый тип горения пороха. За несколько месяцев создал внутреннюю баллистику заряда легендарной «Катюши», что заложило основы теории ракет на твердом топливе.
Еще один из героев «курчатовской» пятерки, 35-летний профессор Кирилл Щелкин, попал в КБ-11 в апреле 1947-го с благословения Бориса Ванникова. Борис Львович присутствовал на защите докторской диссертации Щелкина, которая была посвящена газодинамике горения. Работа была столь блестящей, что Ванников сразу взял перспективного ученого «на карандаш». Между тем Кирилл Щелкин успел в жизни многое испытать, в годы войны он воевал в разведвзводе артиллерии, трижды чудом избежал смерти. Потом был мобилизован на научный фронт, сыграл ключевую роль в разработке реактивных двигателей для авиации. Он был специалистом в области горения и детонации и роли турбулентности в указанных процессах. Конечно, такой талантливый ученый был нужен в Атомном проекте. В секретном КБ-11 он стал первым заместителем главного конструктора Юлия Харитона, возглавил научно-исследовательский сектор. Именно Кириллу Щелкину было суждено потом расписаться «в получении» первого советского атомного взрывного устройства РДС-1 из сборочного цеха. 29 августа 1949-го на Семипалатинском полигоне он вложил инициатор нейтронов в плутониевую сферу.
Николай Духов, которого в мае 1948-го пригласили возглавить научно-конструкторский сектор в КБ-11, был уже мастодонтом, известным конструктором тяжелых танков и самоходных артиллерийских орудий. Его забрали у танкостроителей и привлекли в Атомный проект по инициативе Игоря Курчатова. Физикам-ядерщикам требовался талантливый инженер, который мог бы воплотить их идеи в металле. Тот, кто способен был не только придумывать никому не известные конструкции, но и внедрять их в серийное производство.
На «объекте» КБ-11, за двумя рядами колючей проволоки, в «затерянном мире», развивались цепные реакции идей, конечным продуктом которых должно было стать «изделие» – атомная бомба.
Режим секретности стал для ученых и конструкторов образом жизни. Сложилась даже песня, в которой были строки:
От Москвы и до Сарова ходит самолёт.
Кто сюда попал, обратно не придёт.
Коллектив был собран без этнических предрассудков. Людей подбирали не по анкетным данным, а по деловым качествам. Почти все, включая начальство, были молоды. Работали увлеченно, на пределе человеческих возможностей, на износ. Ученые вспоминали, что в лабораториях, достаточно опасных для здоровья, они находились порой по 16 часов вместо положенных четырех. Никто над нами не стоял, не угрожал, не давил, не давал указаний. Все знали, что работают на оборону страны, чтобы предотвратить третью мировую.
Ветераны вспоминали один из забавных случаев. Выдающийся разработчик ядерного оружия Аркадий Адамович Бриш взаимодействовал со многими знаменитыми учеными: Альтшулером, Цукерманом, Зельдовичем.
– Сегодня познакомишься с Харитоном, – как-то сказали ему.
«Харитон! Наконец-то русское имя, – подумал Бриш. – Этакое избяное, нутряное!» Перед его мысленным взором возник образ дюжего бородача в лаковых сапогах и поддевке.
Но навстречу ему вышел тщедушный интеллигент в простой заштопанной рубашке.
– Юлий Борисович, – представился он. – А Харитон – моя фамилия.
Вот тебе и «избяное, нутряное»…
Чинопочитания в КБ-11 не было, академики на равных участвовали во всех занятиях и забавах, устраиваемых в маленьком научном городке.
«Милли-Бриш» и «микро-Бриш»
Шло полным ходом строительство и на другом объекте, затерянном в уральских лесах, который в разные годы именовался как База-10, комбинат № 817, Челябинск-40, Челябинск-65, «Маяк». По периметру особо охраняемой зоны стояли артиллерийские подразделения с зенитными пушками… Оно и понятно. На «десятке» возводили уран-графитовый реактор – «А», который специалисты назвали «Аннушкой», «завод Б», который планировался как радиохимическое производство по выделению плутония. И «завод В», который должен был выдавать конечный продукт – особо чистый металлический плутоний, необходимый для ядерного заряда.
На этот фронт работ бросили Ефима Славского, кто в военные годы руководил алюминиевым заводом, давал авиации «крылатый металл». Потом был мобилизован Курчатовым на Московский электродный завод, где организовывал производство сверхчистого графита, в котором примесь бора не должна была превышать миллионных долей, а зольность – четырех тысячных процента! И именно Ефиму Славскому в июле 1947-го доверили такой сложный объект, как комбинат № 817 на Южном Урале. Он был там и директором, и главным инженером.
Ветераны вспоминали, когда строился комбинат, цех № 4 располагался в ветхом бараке. Здесь же помещалась контора предприятия, где хранились все секретные документы, доступ к которым был строго ограничен.
Однажды, проверяя состояние чердака, пожарный провалился сквозь прогнивший потолок и упал в контору. Так работник, не имевший допуска, невольно оказался среди секретных документов.
Ефим Славский с Игорем Курчатовым, пока шла стройка, жили в финских домиках рядом с объектом. Когда началась отработка реактора, спали по очереди, всего по несколько часов в сутки. Во время пробного пуска «Аннушки», когда что-то не ладилось, игнорируя все правила безопасности, заходили в помещения, где активность значительно превышала допустимые нормы.
Это была жестокая битва за будущее. И страна получила необходимую «начинку» для атомной бомбы!
29 августа 1949-го наступила кульминация. В 7. 00 утра обратный отсчет времени закончился. Наступил реальный момент «0»... Над казахстанской степью второй раз взошло «солнце»... На Семипалатинском полигоне была взорвана первая советская атомная бомба РДС-1 («изделие 501», атомный заряд «1-200»). Узнав об этом, в Вашингтоне пережили шок. Русские создали сверхоружие гораздо раньше, чем от них это ожидали. Атомная бомба стала для нашей страны настоящим щитом. Настал конец атомной монополии Соединенных Штатов. Мир утратил однополярность. Советский Союз вступил в ядерный век.
Академик Анатолий Александров отмечал, что «именно Славскому страна больше всего обязана созданием «атомного щита».
Впоследствии Ефим Славский 30 лет возглавлял Министерство среднего машиностроения СССР – легендарный Минсредмаш. Ветераны отрасли делились, что Ефим Павлович отличался не только могучим телосложением, но и бурными эмоциями. Встречая академика Харитона, Славский хватал маленького, щуплого Юлия Борисовича в охапку и, как ребенка, поднимал на руки. Однажды, громогласно распекая начальника объекта за какую-то оплошность, он бросил на землю свою шапку и принялся яростно топтать ее ногами.
Когда комбинат № 817 переименовали в химкомбинат «Маяк», министр Средмаша Славский не без удовольствия заметил:
– Удачно законспирировали! Колхоз «Маяк», артель «Маяк» и химический комбинат – «Маяк».
– Наши расшифровывают вот как: «Маяк» – мощный атомно-ядерный комбинат.
– И так недурно, – согласился Ефим Павлович.
Атомщиков всегда отмечало отменное чувство юмора. Например, ученые-физики в КБ-11 по-своему оценили величайшую ответственность Юлия Харитона, который глубоко вникал во все детали проводимых исследований. И ввели в оборот термин «юбизм».
Не осталась незамеченной и неуемная энергия разработчика ядерного оружия Аркадия Бриша. Коллеги Аркадия Адамовича придумали единицу деловой активности – «один Бриш». Поскольку это была недосягаемая величина, пользовались в тысячу и в миллион раз меньшими единицами – «милли-Бриш» и «микро-Бриш».
«Сахаровский фонд»
Чрезвычайно остроумным слыл и Андрей Сахаров. На объект, в КБ-11, в Саров, он попал в марте 1950-го. При разработке водородной бомбы Андрей Сахаров предложил окружать первичный атомный заряд чередующимися слоями термоядерного горючего и делящегося материала. Этот проект получил название «сахаровская слойка».
Его признавали гением в науке. Но по рукам на объекте ходил и остроумный вариант «Сказки о золотой рыбке», который Андрей Сахаров написал в соавторстве с коллегой.
Ветераны вспоминали, как однажды маленькая дочь Андрея Сахарова, Таня, всех изрядно развеселила, когда в столовой административного корпуса прочитала папины стихи, героем которых стал начальник отдела кадров, недалекий и постоянно подвыпивший полковник Астахов:
Кто водку пьет без лишних страхов?
Полковник славный наш Астахов.
Блестящий ум в Андрее Сахарове сочетался с подкупающей наивностью, бесхитростностью и прямотой.
Яков Зельдович отмечал его способность параллельного мышления. Андрей Дмитриевич мог слушать собеседника, и вдруг его взгляд уходил куда-то, по-видимому, начинала интенсивно работать его «мощная мозговая вычислительная машина». Он решал какую-то задачу, однако при этом обнаруживалось, что он внимательно слушает собеседника.
Коллеги вспоминали, что в отделе существовал «Сахаровский фонд». В одном из отделений общего сейфа лежали деньги Андрея Дмитриевича, предназначенные для общих нужд. Уезжая в отпуск, сотрудники брали оттуда сколько кому надо. А потом возвращали. Своего рода касса взаимопомощи, только без взносов и бухгалтерии. Взял – отдал. И все. Кто считал, все ли деньги возвращаются на свое место? Конечно, не Сахаров.
К Юлию Харитону, Якову Зельдину, Андрею Сахарову были приставлены вооруженные телохранители, которых ученые именовали «духами». Коллеги вспоминали, что однажды Юлий Борисович в сопровождении охранника шел по коридору института, и в одной из комнат, мимо двери которой они как раз проходили, раздался резкий хлопок. Там проводили опыты с высоким напряжением, и это был электрический разряд. Охранник немедленно бросился к двери, вышиб ее плечом и наставил на испуганного экспериментатора пистолет.
Якову Зельдовичу телохранители мешали устраивать личную жизнь. А про Андрея Сахарова, которого друзья называли Адя, они сочинили песенку:
Жил-был мальчик Адя,
Дали ему дядю,
День и ночь он Адю стережет.
Ходит дядя сзади,
Не пускает к б… (бабе)
И благонадежность бережет.
Постепенно рассекречивались документы военно-промышленного комплекса СССР. И стало ясно, что к работе в советском Атомном проекте был в 1946 году привлечен и блестящий математик Мстислав Келдыш. По мнению директора Математического института имени Стеклова, академика Виноградова, именно Келдыш «в любом приложении математики способен был разобраться лучше всякого». Молодой профессор организовал расчетное бюро, в котором методами вычислительной математики решались важнейшие научно-технические проблемы, связанные с разработкой и конструированием атомных и термоядерных зарядов и их носителей.
Под руководством Мстислава Келдыша было проведено моделирование двухступенчатого термоядерного заряда РДС-37, который послужил прототипом для разработки и создания будущего термоядерного арсенала СССР. Ученый участвовал в испытаниях первой водородной бомбы и вспоминал, как первую яркую вспышку наблюдал через очки. Описывал, как ощутил на лице жар от облучения. Увидел расширяющийся и поднимающийся кверху огненный шар. В архиве остались соответствующие записи.
Физики-ядерщики и авиаконструкторы никак не могли поделить Келдыша. Талантливый математик, создающий новые вычислительные методы и алгоритмы, нужен был всем. Но у него хватило сил и на авиацию, и на ракетную технику, и на создание атомных и термоядерных зарядов, и на космические исследования. Пять лет, начиная с 1961 года, он стоял во главе Академии наук СССР.
О самоотверженных ученых, чья жизнь вместила несколько научных биографий, можно рассказывать бесконечно. Создавая ядерный щит страны, они не считались с трудностями, временем, здоровьем… Жили и работали в спрессованном времени. Спасая страну, буквально сжигали себя без остатка. Но жизнь «за проволокой» они вспоминали как лучшие годы своей жизни.
В Советском Союзе только 16 человек за выдающиеся заслуги были трижды удостоены звания Героя Социалистического Труда. Среди них – узбекский хлопковод Хамракул Турсункулов, два авиаконструктора – Андрей Туполев и Сергей Илюшин, три государственных деятеля – Никита Хрущев, Динмухамед Кунаев и Константин Черненко.
И 10 (!) из 16 награжденных тремя звездами «Серп и Молот», были ученые – конструкторы и организаторы производства – кто создавал ядерный щит страны. Они первыми в этом списке стали трижды Героями Соцтруда. Указы на награждение были «закрытыми». Страна долго не знала тех, кто подарил ей мир. Имена ученых не разглашались… Теперь можно их назвать: это Борис Ванников, Николай Духов, Яков Зельдович, Игорь Курчатов, Юлий Харитон, Кирилл Щелкин, Ефим Славский, Андрей Сахаров (в 1980-м за правозащитную деятельность он был лишен всех премий и наград), Анатолий Александров, Мстислав Келдыш.
Фото: Госкорпорация «Росатом»
