Сначала определимся с терминами. Итак, помимо народного самосознания и самосознания планетарного есть еще третий уровень — срединный, «прикрепляющий» нас к определенной наднациональной общности. И если были периоды, когда Россия смотрела в сторону Запада, стремясь больше походить на Европу, теперь, по мнению многих философов и историков, пришло время пересмотреть эту позицию. Россиянам, по мнению Смирнова, важно понять, что потребности нашего народа, которые определяются не только необходимостью построения современных общественных институтов, но и особым менталитетом, подводят нас к так называемой Всечеловеческой модели.
— В чем же разница между всечеловеческим и общечеловеческим, которое предлагает нам Запад? — спрашиваю я Андрея Вадимовича.
— За общечеловеческое принимаются достижения Европы: экономика должна строиться на рыночных началах, свободе частной собственности, демократия должна быть парламентской. Считается, что это наилучшие формы организации общества, его политической и экономической систем, и именно они должны быть распространены повсеместно, взяты на вооружение всем человечеством.
На этом построена идеология глобализации. Почему вдруг появляется «ось зла», «страны-изгои»? Потому что эти страны не подключаются к «общечеловеческим ценностям». То есть те, кто утвердил эти ценности в одной части света, полностью уверены, что эта модель — единственно правильная.
В докладах отделения общественных наук РАН ясно показано, что к устройству социальных институтов имеет прямое отношение менталитет той или иной страны, общества. Одни предпочитают рыночную экономику с индивидуальной предпринимательской свободой, другие — коллективную деятельность. К примеру, менталитет китайцев и европейцев — это разные менталитеты, но это не значит, что кто-то лучше, кто-то хуже — просто у каждой культуры своя логика. И это влечет различие в социальных, политических и экономических институтах.
Любая большая культура опирается на собственную логику. И если какая-то одна культура, к примеру, либеральная, европейская, провозгласила свою логику выстраивания жизни единственно правильной и требует этого от остальных, тогда происходит уничтожение внутренней логики других культур. Категория всечеловеческого предполагает не распространение одной модели на всех, а собирание разных моделей под одной крышей. Представьте, что вы купили розу и провозгласили ее единственным настоящим цветком, а все остальные повелели забыть и больше не сеять. Но можно же собрать букет из разных цветов, и он будет прекрасен по-своему.
— Но как реализовать всечеловеческое в нашей мультинациональной стране?
— У нас это уже реализуется. Почему мы до сих пор существуем, не распались, как этого кому-то хотелось бы? Почему события 1990-х в Чечне не привели к восстанию всей мусульманской части России? Этого не произошло, потому что в целом позиция российских мусульман — пророссийская. Это факт, и мы его недооцениваем. Да, расставание с республиками остановить было невозможно. У многих появилось желание получить автономию и жить отдельно. Но в пределах страны мы сохранили единую общность православных христиан, мусульман, буддистов, иудеев. Они общаются, обмениваются идеями, что-то заимствуют друг у друга.
— На Западе тоже не запрещены национальные традиции...
— Верно, но есть огромная разница в том, как вы понимаете слово «культура». Возьмите США: переезжая туда, самим фактом иммиграции человек заявляет, что отказывается от своих культурных корней. Культура здесь низведена до уровня фольклора: вы можете наряжаться в национальные костюмы, петь, танцевать... у себя на кухне. В США настоящее значение имеют политические институты, а вовсе не национальная культура. Но ведь культура — это далеко не только фольклор. Это то, что определяет наш целостный облик, наше мировоззрение и поведение — то, что делает нас людьми.
— То есть наши множественные национальные культуры должны влиять на общественные институты. Вы видите такое влияние сегодня?
— Оно всегда есть.
— В чем это выражается?
— Идея всечеловеческого фактически осуществлена в нашей истории, хотя она не обрела четкой формы, не осознана. Вы, наверное, слышали о классических евразийцах — это мыслители, которые рассматривали Россию–Евразию как особое образование, опирающееся на логику собственной культуры. Евразийцы готовились мирно взять власть после большевиков где-то в начале 30-х годов прошлого века, считая, что большевики сами себя дискредитируют. У них была своя очень серьезная программа... Почитайте эти документы внимательно: фактически именно эта программа осуществляется в Китае последние 30 с лишним лет. Дэн Сяопин и Горбачев начали почти одновременно — и посмотрите, куда пришел Китай и куда — мы.
— Итак, россияне по природе и логике своей больше коллективисты или индивидуалисты?
— Ни то, ни другое. В нашем обществе движущей силой является идея соборности — собранности, общего дела. Вспомните земства. Вспомните советы, когда они родились и еще не были присвоены большевиками, — это была прямая, а не представительная демократия, действительное народовластие. Та самая соборность и общее дело. Почему мы это забыли и от этого отказались?
— Что же должно быть привнесено в наши общественные институты, чтобы нас удовлетворить?
— Во-первых, надо вернуться к самим себе, к собственной логике, к собственному языку. Язык и есть наше мышление — настоящий кладезь смыслов. Мы бездумно превращаем нашу речь в тягучий пластилин заимствованных бессмысленных слов вместо того, чтобы пользоваться возможностями собственного языка и собственного мышления. Суржик нашего времени — псевдоинтеллигентский жаргон, напичканный латинизмами и англицизмами.
Во-вторых, вернуть хозяйское отношение к стране. Если вы — хозяин в своем доме, вы никогда к нему хищнически не будете относиться, не станете, к примеру, бегать по паркету в грязных сапогах, даже если вам очень, очень некогда. А вот если вы бизнесмен, то будете, потому что у бизнесмена другое мышление — ему надо получить прибыль и поскорее уйти туда, где комфортно. Хозяин создает уют в доме, а бизнесмену комфортно в отеле. У бизнесмена нет дома и нет хозяйства на своей земле, он — хищник по природе и космополит.
— В современной России давно говорят о необходимости государственно-частного партнерства.
— Нас, к сожалению, кидает из крайности в крайность. Есть мощная прослойка тех, кто мог бы взять страну в крепкие хозяйские руки и поднять ее. Но для этого они должны быть уверены, что завтра у них не отберут их дело, что закон не изменится, НДС не прыгнет. Что они могут долговременно вкладываться в производство. И так далее. Но увы — пока такой стабильности и уверенности нет.
— Где же нам взять настоящих хозяев для нашей страны, которые установили бы эту стабильность?
— Рецепт прост, вспомните профессора Преображенского: надо начать с себя, с собственного сознания. Например, спросить себя: чего я хочу? Квартиру, машину?..
— Те, у кого это уже есть, хотят большего — например, высокого уровня жизни и благ для всех, а не только для себя. Хотят, чтобы страна была целостной.
— Это все равно относится к индивидуальному ощущению: «я хочу». Ну а где же наше «мы»?
— Наверное, оно должно сложиться из индивидуальных желаний каждого...
— Нет. Пока «я» на первом месте и каждый сосредоточен на себе, мы будем завидовать друг другу и никогда не придем к пониманию необходимости общего дела.
— Чтобы не завидовать, мы должны быть более-менее равны по доходам. Но капитализм, при котором мы сейчас живем, толкает нас только к большему разделению.
— Любой строй предполагает расслоение. Так было и при социализме, так бывает в любом обществе. Это закон. Дело не в этом, дело в том, чтобы такое расслоение воспринималось как справедливое.
— Разве можно приучить людей добровольно принять неравенство как данность? Наша опять же историческая ментальность требует справедливости, хотя бы в распределении природных богатств.
— Есть много понятий справедливости. Есть распределительная социалистическая система, есть либеральная, которая провозглашает равенство возможностей, но не достижений: всех бросили условно в море: кто выплывет, тот выплывет. Но есть и другая, связанная с логикой нашей культуры. Это и не распределительная, и не либеральная модель.
— А какая же все-таки, можете уточнить?
— Это — понимание справедливости как оправданности. Прислушайтесь к русскому языку, и вы услышите, что в этих двух словах — один и тот же корень: правда. Правда — не истина. Истина — это то, что есть; правда — то, что оправдано целостностью. Истина всегда частична и конкретна, правда — целостна и осмысленна. Может быть бессмысленная истина, но не может быть бессмысленной правды. Например, факт жертв войны или репрессий — истина, это есть, но это — не оправдано и не справедливо. А вот подвиг Александра Матросова — правда, он оправдан, потому что справедлив и нашел свое место в целостности.
Если мы понимаем, что такое «общее дело», что значит «быть хозяином на своей земле», нам не придет в голову обмануть рабочего, если мы предприниматели, или обмануть хозяина, если мы — рабочие. Ведь в таком случае мы станем пролетариями и бизнесменами, без языка и отечества.
— Должна ли быть в этой системе справедливости такая мера, как прогрессивный налог?
— Конечно. Покажите мне хоть одну высокоразвитую страну с плоской шкалой налога. Но тут есть контраргумент: будут скрывать доходы.
— Сокрытие доходов могут раскрывать неподкупные правоохранительные органы.
— Неподкупность, честность... Вот где мы вплотную подходим к вопросу о сознании. Почему американцы отказываются лжесвидетельствовать в суде, даже если это вредит их интересам? Потому что им с детства прививается идея: «Нельзя этого делать, потому что клянешься на Библии, это абсолютный запрет!»
— Неужели все против себя и свидетельствуют?
— Очень характерно, что вы этому удивляетесь. И студенты мои также удивляются. «Вот представьте, — привожу я им пример, — жена изменила мужу, и на суде от нее требуют сказать правду и только правду. Как бы вы поступили на ее месте?» Мне хором отвечают: «Конечно, скрою». А вот американка будет переживать, что все рухнуло, но не скроет. Дело в сознании, все закладывается с молоком матери.
— Получается, для идеального общества важна вера в Бога?
— Для кого-то недопустимость лжи может быть заложена религиозным воспитанием, для кого-то это — нравственность, данная примером родителей, бабушек и дедушек и не связанная ни с какой религией. Но в любом случае это должно поддерживаться в дальнейшем всей системой воспитания и образа жизни общества, иначе ничего не получится.
— И сколько поколений должно смениться, чтобы большинство членов нашего общества стало сознательнее?
— Если начать сегодня — одно. Как это произошло после Октябрьской революции — очень быстро. Потому что воспитание было взято в руки государства. А у нас образование сегодня — это услуга, о воспитании вообще никто не говорит.
— Получается, если не начнем воспитывать подрастающее поколение с пеленок в нужном государству ключе, никогда нам не стать великой страной?
— Конечно. Прежде всего должна быть выстроена система воспитания, основанная на любви к родине и своей истории, своей культуре, честном отношении к своей жизни, которая является частью общего.
Воспитание начинается с младенчества. Детские книжки, игрушки, игры, школьное воспитание. Во что сегодня одеваются наши дети и внуки — в футболки с Микки Маусом, в платья со свинкой Пеппой. А во что играют наши дети?
— Слышала о набирающей в России популярность игре, где «хорошие» американские ребята жестоко убивают «врагов» — российских солдат...
— У нас нет современных патриотических игр, мультфильмов и художественных лент для детей и подростков. А ведь с этого, наряду с семьей и школой, и начинается родина.
На более высоких уровнях должны быть госпрограммы по изданию нашей классики — исторической, филологической, философской. Вот откуда идет культура. В Китае, к примеру, запущено издание всей философской классики. В каждой провинции (!) есть комитеты, которые занимаются этим. Здесь цель — показать, что Китай — это пятитысячелетняя цивилизация с непрерывной историей.
— Соответственно, возникает вопрос: правильно ли делают некоторые политики, которые призывают забыть советские годы как страшный сон?
— Нельзя ничего вычеркивать из своей истории. У тех же китайцев есть замечательная формула: «У Мао Цзэдуна было 30 процентов ошибок и 70 процентов положительного». Мао до сих пор изображается на всех банкнотах Китая. Тотальная революция, когда все сметается, — это признак отсутствия устойчивого самосознания. Когда вы себя осознаете, вы не отметаете того, что было. Вы можете признать ошибки, сказать: да — это был сложный, трагический период, были репрессии, но был и энтузиазм, бурный рост промышленности и т.д. Да и «советский народ» — это определенная культура, из которой вышли все мы, настоящие. Это — наша великая многонародная нация. Кстати, это — формулировка евразийцев из их программы: «Многонародная евразийская нация, обеспечивающая свободное развитие всех культур, входящих в Россию–Евразию».
— Хорошо бы это определение закрепить в пределах нашей страны.
— Бесспорно, нам надо вернуться к себе, к собственной логике, к собственному устройству жизни. Чтобы быть как Запад — надо не быть как Запад. Европа стала лидером только потому, что пошла своим путем, не пожелав копировать иные навязываемые ей модели жизнеустройства. Давайте не забывать об этом.
