— Признайся, ты себе тоже вытащил телевизор из разбитого супермаркета?
— Нет, тут стремно. Камер слишком много. И многих из тех, кто воровал (тут Мирон использует другое слово, более подходящее для данной ситуации. — Н.К.), будут сажать. Или выселять и лишать социальных благ, так называемых бенефитов. На днях одного восемнадцатилетнего чувака, которого опознали на камере, вместе с матерью выселили из соцжилья. Так что у меня таких соблазнов не было. То есть у меня был опыт подобного обогащения, но он остался в подростковом возрасте. Сейчас мне 26. Как-то несолидно.
Последние полтора года я живу на районе Кеннинг Таун. Это восточный Лондон, в принципе, достаточно близко к центру. Минут 25 до Грин-парка, сразу за шикарным финансовым районом Кэнэри Ворф. А сам Кеннинг Таун входит в те 5% самых бедных районов Англии. Я занимаюсь музыкой, постоянной работы нет, и жить в Лондоне я могу позволить себе только в подобном месте. Снимаю комнату, которую отвоевал у нигерийцев, сделал в ней ремонт. В принципе, весь дом русский, кроме нигерийской парикмахерской на первом этаже, которая принадлежит как раз хозяину. Место вполне типичное для тех районов, где происходили беспорядки.
Я сразу скажу, что все, что я читал в российских СМИ о погромах, мало имеет отношения к реальности. Там речь идет о том, что это месть черного угнетенного населения за убитого товарища. Или начинаются какие-то левацкие темы: мол, это акция протеста против материализма.
— Что же происходило на самом деле?
— Нужно учесть несколько факторов. Один из самых важных — социальное жилье. В принципе, это точно такие же бетонные блоки, в которых живет пол-России, но в Англии у них немного специфическая архитектура. Здесь много открытых балконов, лестниц, переходов, задних аллей. Получается настоящий лабиринт, в котором тяжело установить везде камеры, и некоторые участки оказываются вне досягаемости полиции. В таких закутках процветают местные банды разных цветов кожи, состоящие из пацанов от
— Ты тоже участвовал в таких бандах?
— Нет, у меня всегда были другие интересы. Я приехал в Англию в 2000 году вслед за отцом-физиком, которому предложили здесь работу. Сначала жил в небольшом городе Слау на западе от Лондона, который тоже частично подходит под описание районов, где были погромы. Криминальный, неприветливый. Там я учился и жил бок о бок с подобного рода народом. Общался, дружил, дул вместе с ними, но криминала не касался.
— Что это за банды?
— Это вполне конкретный социальный класс. В Англии он называется underclass. Своего рода «социальное дно». В принципе, в Англии люди живут хорошо. Около 60% населения принадлежит к среднему классу, чего не скажешь о России или Восточной Европе. Но при этом существенная часть населения, чуть ли не четверть, не имеет доступа к подобным благам и живет абсолютно вырванной из общества. У них есть отдельные районы, отдельное социальное жилье, которое называется эстейтами. Они получают бенефитс от государства, но его не хватает, и они вынуждены промышлять чем-то еще. Наиболее стандартная деятельность — продажа наркоты. В том районе, где я живу, на каждом углу стоят чуваки с характерными борсетками через плечо. Обычно это школьники, так как ребята постарше на углах стоять не хотят. Это самая низкая ступень в уличной иерархии. Криминал четко распределен по национальностям. Нигерийцы занимаются в основном мошенничеством, связанным с кредитками и электронными платежами. Албанцы контролируют мойки машин. Ямайцы — гангстеры. Это все очень сложно поделено, и у каждого деления есть еще одно, еще более мелкое.
Плюс есть такое понятие, как Post Code War — то есть война по почтовым кодам. Каждый район в Лондоне имеет почтовый код, начинающийся с буквы, символизирующей сторону света. Север — «N», юг — «S», запад — «W» и восток — «E». Вот у меня Е16. По названию района можно тут же понять, где он находится и кто там живет. Поэтому классический вопрос: «Ты с какого района?» — в этих районах Лондона приобретает масштаб вселенского бедствия. Если ты просто так забредешь в чужой район где-нибудь на окраине, ты сразу оказываешься на виду. Могут просто ограбить, а могут и убить. Поножовщина — вполне обычное явление для этих мест.
— Я так понимаю, ты совсем не удивился, когда толпа пошла громить витрины?
— Да ну, ничего нового. Это продолжение и развитие того, что и так происходит каждый день в этих районах. Все удивляются, почему погромщики жгли свои же собственные районы. Но никто не удивляется, почему грабежи и убийства совершаются ими опять же на своих районах. Причем ежедневно. Очень редко бывает, когда какие-нибудь черные едут через полгорода в центр, чтобы завалить богатого. Режут, давят, насилуют и продают наркоту друг другу. Типичное криминальное поведение на районе — пойти ограбить пакистанца, который что-то продает на углу в киоске. Просто в тот момент события приобрели несколько другой масштаб, когда грабили сразу всех пакистанцев на углу, разбивали сразу все витрины, обирали сразу всех прохожих и так далее.
Это все очень быстро произошло. После убийства того черного парня начались погромы тамошнего комьюнити, как протест против «мусоров». Остальные районы посмотрели на это и подумали: «Хм, может, тоже начать громить?» Исключительно с целью личного обогащения.
— Почему же полицейские так долго собирались с силами, прежде чем применить решительные меры?
— Они не совсем знали, что делать. Да, в Лондоне постоянно кто-то протестует: студенты на Первое мая и прочие антиглобалисты, громящие витрины в центре. И если полицейские применяют силу в этих погромах, огромное количество людей с ними потом судятся. Поэтому, с одной стороны, полиция боялась, что ее засудят. С другой — никто не ожидал, что беспорядки перекинутся на другие районы. Я помню первые кадры откуда-то с юга, на которых десять «мусоров» и толпа, наверное, человек в сто, которая на них прет. Во время восстания во многих районах вообще не было ментов. И тогда местные индусы и турки, вооружившись битами, сообща защищали район от банд черных. В «Твиттере» писали: «К черту полицию! Нас защитят турки и индусы».
Плюс не было четкой директивы от правительства. А как только в бушующий район заехал премьер-министр Кэмерон и показательно ввел тысячи ментов и автоматчиков, почти сразу более-менее все улеглось.
— У тебя есть знакомые, которые утащили телевизор и теперь не знают, что с ним делать?
— Конечно. Среди русскоязычных в том числе. Они не были среди первой волны погромщиков. Вспрыгнули уже на движущийся поезд. Так многие, кстати, поступали. Рассуждали: «Блин, почему бы не воспользоваться хорошим шансом?» Интересно, но они достаточно хаотично выбирали, что взять из магазина. Очень часто они могли взять просто кроссовки или шоколадку. Это вторая, кроме желания наживы, причина погромов. Некий жест отчаяния. Желание показать: мы тоже что-то можем в этом обществе. Чуть ли не первый раз в жизни они почувствовали власть в своей собственной стране, где они воспринимаются как чужаки, где их презирают и они не могут найти нормальную работу.
— Их не берут на работу или они сами не устраиваются?
— 50 на 50. Они, конечно, любят паразитировать. Сам подумай: зачем человеку работать в «Макдональдсе», получая шесть фунтов в час, если он может продавать «траву», и иметь гораздо больше? Это приводит к тому, что 12—13-летние могут быть богаче, чем их родители. А на нормальной работе человек с таким уровнем английского, да вообще уровнем коммуникации, никому не нужен. У представителей социального дна свой язык и акцент, и человек из среднего класса в принципе не поймет тот сленг, на котором они говорят. Выходит замкнутый круг. С одной стороны, их не берут на работу такими, какие они есть. С другой, они сами не пытаются из этого вылезти. У них и так есть иные способы обогащения.
— Ладно они, но у тебя же есть диплом Оксфорда. Почему ты живешь в трущобах?
— Главное, что надо знать об Оксфорде: где-то
Англия — самое классовое общество в Европе. Здесь не было революции, как в России. А самое серьезное потрясение — это Гражданская война четыреста лет назад или роспуск католических монастырей при Генрихе VIII. То есть страна в социальном плане не поменялась. Я учился в Оксфорде, но у меня нет никаких связей в этой среде. И хотя мы три года прожили бок о бок с аристократами в одних общежитиях, мы никак не пересекались. То есть вообще. И среди моих однокурсников после университета стали делать деньги те же самые люди, кто был богатым и до поступления. А мне устроиться на крутую работу примерно так же трудно, как выпускникам любого обычного вуза. И потом, я всерьез занимаюсь рэпом. Для этого мне пришлось уйти с постоянной работы и года полтора жить очень скромно. То есть я периодически куда-то устраивался, но это была работа по-черному, а денег хватало только на трущобную квартиру и пропитание. Как зарабатывал, сейчас даже не хочу говорить, но налоги не платил. В принципе, русские часто здесь так живут.
— А куда же подевались русские, что скупают самые дорогие особняки?
— В Лондоне больше полумиллиона русскоязычных. Из них существенное большинство живут очень скромно. И как раз в тех районах, где были беспорядки. На востоке, на юге, Ист Хаме, Стратфорде, Пластоу, Кеннинг Тауне. Поэтому представление о том, что русский в Лондоне — это условный Абрамович, очень слабо соответствует действительности. Типичные русскоязычные живут там же, где и черные, пакистанцы и так далее. И у этих русских из бедных районах нет своего голоса. Отсюда теперь это удивление: «Ух ты, там столько русских! У них свои тусовки! У них свой русский рэп!» Оказывается, не только Тимати приезжает выступать в Лондоне в гламурных клубах. Наоборот, тут его просто на хрен шлют, потому что он никому не нужен.
— Сейчас на улицах спокойно?
— Все более-менее вернулось к той ситуации, которая была до погромов. В центре вообще все тихо, а у нас на районе пока еще много ментов. Начинаются какие-то аресты, но в целом, я думаю, ничего не изменится. Просто все снова сделают вид, что ничего не происходит.
Первый сингл с дебютного альбома Oxxxymiron’a.
